Наша интеллектуальная зрелость как личностей чем-то напоминает процесс создания рисунков или карт окружающей нас действительности. Мы начинаем с примитивных, буквальных отображений того, что видим вокруг себя, а затем переходим к более точным и более абстрактным представлениям о географическом и топографическом пространстве. Иными словами, мы последовательно продвигаемся от изображения того, что видим, к изображению того, что знаем. Винсент Вирга, эксперт в области картографии, сотрудничающий с Библиотекой Конгресса США, заметил, что стадии развития наших картографических навыков очень похожи на общие стадии когнитивного развития ребёнка, выявленные Жаном Пиаже, швейцарским физиологом, жившим в XX веке. Мы прогрессируем от эгоцентричного, детского, чисто чувственного восприятия мира к более абстрактному и объективному взрослому анализу накопленного опыта. «Поначалу, - замечает Вирга, описывая процесс улучшения качества карт, изображаемых детьми, - восприятие и способность к отображению действительности не вполне соответствуют друг другу; присутствуют лишь простейшие топографические связи, а перспективе или расстояниям не уделяется достаточного внимания. Затем начинает развиваться интеллектуальный "реализм" позволяющий изобразить всё что угодно с помощью более пропорциональных связей. И наконец, появляется визуальный "реализм", использующий для достижения результата научные расчёты».
Все те шаги, что мы делаем в этом процессе формирования интеллектуальной зрелости, заметны при детальном изучении истории картографии. Первые карты, созданные человеком, были нацарапаны палкой в грязи или камнем на скале. Они не были детальными и напоминали детские каракули. Постепенно рисунки становились более реалистичными. В них появились реальные пространственные пропорции, причём даже при изображении зон, неподвластных человеческому взгляду. Со временем реализм обрёл научность - как с точки зрения точности, так и с точки зрения степени абстракции. Картографы начали пользоваться сложными инструментами, такими как компасы, указывавшие направление, и теодолиты для измерения угловых расстояний. Они стали всё чаще полагаться на математические расчёты и формулы. В ходе последовавшего за этим интеллектуального скачка карты стали использоваться не только для того, чтобы максимально детально изобразить те или иные регионы Земли или небесной сферы, но и для выражения идей: создания плана битвы, анализа распространения эпидемии или прогноза роста народонаселения. «С точки зрения мышления, интеллектуальный процесс преобразования пространственного опыта в пространственную абстракцию оказался настоящей революцией», - пишет Вирга.
Историческое развитие картографии не просто отражает развитие человеческого мышления. Карты помогали продвигать и направлять именно те интеллектуальные преимущества, которые и были призваны отражать. Карта представляет собой средство коммуникации, не просто накапливающее и передающее информацию, но также и навязывающее определённый способ наблюдения и размышления. По мере развития картографии распространение карт приводило к распространению идей самих картографов о том, как они воспринимают и осмысляют мир. Чем чаще и активнее люди использовали карты, тем чаще их разум воспринимал реальность в рамках, заданных картами. Влияние карт простиралось куда дальше, чем их основное предназначение (оформление границ собственности и прокладывание маршрутов). «Использование для отображения реальности некоего урезанного замещающего носителя, - поясняет историк-картограф Артур Робинсон, - является впечатляющим действием само по себе». Но ещё более впечатляет то, что карты «способствовали развитию и эволюции абстрактного мышления» в обществе. «Комбинация урезанной реальности и построения аналогичного ей пространства является выражением абстрактного мышления крайне высокой уровня, - пишет Робинсон, - поскольку позволяет человеку обнаружить структуры, которые могли бы так и остаться неизвестными, если бы не были нанесены на карту». Технология создания карт обеспечила человеку новое и более ясное мышление: он смог лучше, чем прежде, видеть невидимые силы, формирующие и его окружение, и само его существование.
То, что карты сделали в отношении пространства, а именно превратили природу в искусственную и интеллектуальную концепцию, механические часы сделали в отношении времени. На протяжении большей части человеческой истории люди воспринимали время как непрерывный циклический поток. Если время и можно было как-то «фиксировать», то это происходило с помощью инструментов, использовавших природные процессы: солнечных часов, по которым можно было определить время с помощью движения тени, песочных часов, в которых песок перетекал из верхней части в нижнюю, или клепсидр, через которые бежал поток воды. Человек не нуждался ни в точном измерении времени, ни в разбиении дня на меньшие отрезки. Большинство людей вполне могло обходиться для определения времени наблюдениями за движением Солнца, Луны или звёзд. Говоря словами французского медиевиста Жака Ле Гоффа[8], жизнь «управлялась аграрными ритмами, проходила без спешки, без озабоченности точностью или производительностью».
Ситуация начала меняться ближе к концу Средних веков. Первыми людьми, которым потребовалось более точное измерение времени, были христианские монахи, чья жизнь вращалась вокруг строгого расписания молитв. В VI веке нашей эры святой Бенедикт приказал своим последователям читать молитвы по семь раз в день в определённое время. Ещё через шестьсот лет монахи-цистерцианцы обратили на пунктуальность ещё более пристальное внимание. Они разделили день на регламентированную последовательность действий и рассматривали любой факт опоздания или отклонений от порядка как оскорбление Господа. В связи с необходимостью точно учитывать время монахи оказались первыми, кто серьёзно занялся вопросами развития хронометража. Именно в монастырях были собраны первые механические часы, движение элементов в них обеспечивалось с помощью гирь. Именно там впервые зазвучали голоса колоколов, следя за которыми люди могли более ритмично выстраивать свою жизнь.
Стремление к точному соблюдению времени вырвалось за пределы монастырей. Королевские и княжеские дворы Европы, владевшие огромными богатствами и охочие до новинок и гениальных открытий, захотели заполучить себе часы и начали вкладывать деньги в их производство и совершенствование. По мере того как люди перемещались из деревень в города и начинали работать на рынках, мельницах и фабриках, а не в полях, их дни превращались в набор ещё более сегментированных фрагментов, начало каждого из которых знаменовал звон колокола. Как пишет Дэвид Лэндис в своей книге об истории времени «Революция во времени», «звон колоколов сигнализировал о начале работы, перерыве на обед, закрытии городских ворот, начале и окончании работы рынков, начале работы городского собрания, чрезвычайных ситуациях, закрытии питейных заведений, времени уборки улиц, народных волнениях и прочих событиях, для каждого из которых во всех крупных и небольших городах существовали свои собственные системы сигналов».
Необходимость в более жёстком планировании и синхронизации работы, транспорта, увлечений и даже отдыха послужило толчком к быстрому развитию технологии часового дела. Стало недостаточно того, чтобы каждый большой или малый город жил по своим часам. Теперь время должно было стать единым для всех - в противном случае не могли развиваться ни торговля, ни промышленность. Единицы измерения времени обрели единство- минуты, секунды, часы, а часовые механизмы стали куда более совершенными и способными измерять эти величины с большей точностью. К XIV веку механические часы получили повсеместное распространение и превратились в практически универсальный инструмент, координирующий даже самые незначительные действия в рамках нового урбанистического общества. Города соревновались друг с другом за то, чтобы устанавливать в башнях своих ратуш, церквей или дворцов самые современные часовые механизмы. По свидетельству историка Линна Уайта, «ни одно европейское сообщество не могло гордо поднять голову до тех пор, пока не становилось обладателем механизма, в котором планеты двигались бы по установленным циклам и эпициклам, ангелы трубили в трубы, петухи кричали в установленное время, а апостолы, короли и пророки двигались бы в разные стороны под ритм часового боя».
