- Гриша? - удивленно прошептал князь.

Спустя секунду глаза старшего мужчины потемнели, словно небо заволокло грозовыми тучами, и он стремительно поднялся, возвышаясь над все еще сидящим графом.

- Да как ты посмел? - несмотря на ранний час мужчина заговорил в полный голос. - Я ведь велел тебе не появляться в моем доме!

- Князь, позвольте...., - Григорий Петрович тоже поднялся.

Но договорить ему не дали: из комнаты, у порога которой стояли оба мужчины, раздались сначала сдавленные крики, а потом и полный боли стон. Не сговариваясь, оба бросились внутрь.

В девичьей спальне тем временем сменились декорации и Сашенька пришла в себя. Это именно она закричала, обнаружив Никиту Андреевича в своей кровати. Теперь же к двум действующим лицам добавились еще. Ворвавшийся внутрь, князь удивленно остановился посреди комнаты, словно налетел на какое-то невидимое препятствие, и обвел обескураженным взглядом обнаженных участников драмы. Все замерли и воцарилась тишина. Даже было слышно как на улице тихо шелестит листва и щебечут пичуги.

Все четверо смотрели друг на друга и никто не смел произнести ни слова. Первым пришел в себя граф, который резко развернулся и вышел из комнаты.

- Григорий Петрович, - сдавленно прошептала девушка и даже неосознанно протянула руку следом за удаляющейся спиной.

Но тут произошло кое-что еще, князь вдруг схватился за сердце и медленно осел на мягкий ковер.

- Дядя!

- Отец!

***

Под вечер того же дня из комнаты князя навстречу нервно расхаживающим у двери Сашеньке и Никите Андреевичу вышел Тверской. Выглядел он неважно: на лице проступила печать смертельной усталости, рукава рубашки закатаны, а сама она расстегнута на несколько пуговиц, галстук отсутствовал. Для обычно педантичного Павла Петровича подобная неряшливость во внешнем виде говорила лишь о тяжелом состоянии пациента. Но никто из ожидающих не посмел поторопить врача.

- У князя был удар, - сухо произнес Тверской, устало промокнув вспотевший лоб платком. - Сейчас его состояние стабилизировалось, но больному нужен постоянный уход и покой. Только при таком положении дел, Андрей Фомич оправится от случившегося.

В коридоре воцарилось молчание, которое долго никто не решался прервать.

- Он зовет вас, - наконец, спустя несколько секунд, произнес врач.

Никита Андреевич двинулся вперед, но мягкий взмах руки заставил его замереть:

- Александру Даниловну, - Павел Петрович перевел изучающий взгляд на лицо девушки. - Он просил только ее.

В тишине коридора было отчетливо слышно, как от злости сын князя заскрипел зубами и задышал тяжелее. Несмотря на свое хамское поведение и отвратительный характер, младший Воложин, вдруг, удивительно даже для самого себя, осознал насколько дорог ему отец и как он не хочет его потерять. Подобное откровение для натуры, привыкшей только брать, а не отдавать, было равносильно одному из серьезнейших ударов. Поэтому Никита Андреевич вел себя слишком открыто и в его взгляде явственно проступали зависть и злость оттого, что родной отец пожелал увидеть Александру Даниловну вместо него.

Не подозревающая о внутренних волнениях младшего Воложина, девушка нерешительно протиснулась между мужчинами и вошла в комнату, а там, не сумев сдержать себя, бросилась к кровати и, упав на колени, замерла, уткнувшись лбом в такую родную, морщинистую руку.

- Сашенька, - раздалось тихо, и мужчина опустил ладонь на мягкие волосы воспитанницы, легко поглаживая.

- Дядя, - сквозь всхлипы произнесла девушка, - дядя, простите меня! Я так, так виновата пред вами.

Горькие слезы стекали из глаз девушки и тут же впитывались в мягкие простыни на кровати. Она не могла поднять головы, чтобы встретить, как ей казалось, осуждающий взгляд своего благодетеля.

- Как же так, Сашенька? - сдавленно прошептал мужчина.

Этот момент был еще одной судьбоносной вехой в жизни девушки, нужно сделать выбор: рассказать князю правду или же соврать. "Его нельзя волновать", - всплыли в сознании слова врача. И тут же Александра Даниловна поняла, что выбор сделан, ей даже нечего решать. Поэтому утерев слезы, она подняла печальное лицо и посмотрела прямо в глаза Андрею Фомичу.

- Не волнуйтесь, дядя, - девушка чуть привстала и коснулась ладонью щеки мужчины, - все будет хорошо, вот увидите. Мы объяснимся с вами, но после, как только вы поправитесь. Хорошо?

- Душа моя, - князь внимательно и цепко всмотрелся в глаза воспитаннице, - действительно ли все хорошо?

- Да, дядя, - твердо ответила девушка, ни один мускул не дрогнул на ее лице. - Вот увидите. А сейчас вам нужно много отдыхать, так сказал врач.

- Сашенька, - князь сжал женскую ладошку, - посиди со мной, не уходи.

- Ну что вы, дядя, - Донская наклонилась и мягко поцеловала мужчину в щеку, - я никуда не уйду и вас ни за что не брошу!

Андрей Фомич улыбнулся и закрыл глаза, продолжая мягко удерживать руку девушки в своей. Только после того, как князь уснул, Сашенька позволила себе беззвучно заплакать, ведь болезнь дяди отодвигала ее встречу с графом на неопределенное время, но она была твердо уверена, что все же сумеет объясниться с Григорием Петровичем и они, наконец, будут счастливы вместе.

Подняв голову, девушка устремила взгляд в окно. Там неспешно цвела весна, тихо шелести деревья, пели птицы. Природа радовалась маю и приближению лета 1914 года.

- Еще есть, - тихо произнесла Сашенька, - время еще есть.

До

Нотная тональность порой выглядит, как цикличный круг, который с неотвратимой неизбежностью замыкается почти тем же звуком, с которого начинается. Отзвучавшая мелодия смолкает и оставляет на душе какое-то ощущение грусти и пустоты. Медленно вдыхая, музыкант опускает флейту, но отчаянный плач инструмента все еще звучит в голове и мыслях, все еще терзает душу, не давая забыть, отпустить. Слушатели замирают, не зная, что сказать, разразиться ли аплодисментами или просто встать и уйти, чтобы никогда не вспоминать рассказанной истории. Однако если остановиться на мгновение, замереть и обратиться в слух, то где-то совсем рядом, так близко, словно за спиной, раздается тихая неизменная и печальная песнь одинокой флейты, несмолкающая, все звучащая и звучащая, словно взывающая к кому-то сквозь время и расстояние, боль и печаль. Но как и прежде, ответа нет.