Поглаженный, легонько похлопанный, осторожно сжатый, — член полунапрягся со знакомой уверенной умеренностью. Как борец в стойке перед началом рядового поединка. Ритины губы сразу же взяли его в качественный плотный захват. Было в этом что-то хозяйское, спокойно-владетельное. Глубоко проминая коленями слишком мягкий матрац литовской тахты, Вадим закачался бедрами навстречу скользко-размеренным толчкам языка, болезненно-острым покалываниям зубов. Головка члена ощущалась включенной сорокаваттной лампочкой: ток был, но ровный, одинаковый. Машинально наматывая кольцами на пальцы прямые светло-каштановые пряди за матовым ухом, Вадим тупо глядел сверху вниз, как эластично и кругло прогибается чуть испачканная крупным бледным мазком родинки щека, как постепенно и поступательно стирается чудом не слизанный с верхней губы лоскуток помады цвета «сумасшедшая слива» (ничего сумасшедшего, сиреневый, с искрой). Член-ластик, подумал Вадим и почти хмыкнул, но вместо — поощрил очередной толчок кусковым рафинадом обрывочной гласной. О. А. Э. О-о. У. О. О. О. Он бросил прядь и, мельком мазнув по раскачивающейся груди, огладил мелко бодающую воздух ритину ягодицу.
— …светлый праздник Рождества Христова предполагает позитивность, — напористо, хамовато-развалистым голосом продолжал в телевизоре за вадимовым плечом и.о. премьер-министра господин Штелле свое поздравление стране. — Но я не склонен обманывать нацию неоправданным, выдуманным позитивом! Я не Санта-Клаус, а лидер кризисного правительства! Поэтому, уж извините, сограждане, но даже сегодня я скажу своему народу вещи, быть может, неприятные, но целительные!
На «своем народе», пару-тройку дюжин толчков спустя, Рита выпустила изо рта обслюнявленный хрен — красный, налитой, головастый — вопросительно и просительно откинулась, разбросала тонковатые ноги. Вадим покладисто сполз, съехал между, елозя левым локтем по черной шелко-лайкре простыни, — подарок давней подружки после пары десятков стирок подрастерял свой негроидный сексапил, но по-прежнему работал корректным эротическим намеком… — сунулся в рождающий не то возбуждение, не то раздражение запах и вкус. Прихватил губами темно-глянцевые вывернутые дольки. Да-да, сказала Рита. Помедлив, Вадим преодолел это возбужденное раздражение и, помогая себе указательным пальцем, полез хирургически напряженным языком вглубь.
— …бесполезно жаловаться! — пригвоздил и.о. из-за спины. — Многие, очень многие склонны по старой совдеповской привычке в своих бедах и неудачах винить нас, правительство, винить крупный капитал и финансистов! На это я могу ответить только поговоркой наших беспокойных восточных соседей: нечего упрекать зеркало, если у самого корявая морда! Вы сами, сами…
Ах же ты падаль, подумал Вадим, честно обрабатывая кисловато-дрожжевую внутренность монотонными лакающими движениями вперед-назад… вверх-вниз… вправо-влево… И тут с некоторой озабоченностью обнаружил, что подрастерял завод. Надо же. Засбоившему сексуальному мотору опять требовалось форсажное впрыскивание. Вадим предпринял становящееся, увы, привычным уже ментальное усилие. Male shovinist мозг принялся выбрасывать варианты. Усредненная силиконовая блонда с плейбоевским штемпелем в виде кроличьего профиля на бритом лобке. Распахнутая курчавая мулатка с проникающе блядским взглядом и циничной улыбкой толстых губ. Полутораметровый постер, вынутый из плотненького тельца скандинавского порножурнала «Приват»: не то шесть, не то семь — сразу и не поймешь, — разноцветных тел в головоломном заплете, гиперболические херы профессионалов вонзаются в безразмерные отверстия профессионалок под каскадерскими углами. Интересно, подумал Вадим, продолжая мучить язык гимнастическими упражнениями. В пятидесятые дальнобойщики вешали в кабинах своих монстров мультяшных пин-ап-герлз в кружевных панталончиках, сейчас клеят голых девок месяца, — значит, еще через десяток лет начнут лепить жестокое порево?…
— …Если вы вдруг заработали сто латов — то не пропивайте их, а купите, скажем, пилу!…
Рита вежливо промычала, он ритуально мэкнул в ответ, прихватил клитор губами уже почти ожесточенно. Мысленно оттолкнулся от шведского постера с его экстремальным, на грани катастрофы или бойни, пиршеством розового и коричневого мяса. Пошарил еще немного в запасниках памяти, перебрав свежайшие поступления. Смилла Павович. Хрупкая ломкая голливудская старлетка-суперстар. Вот. Вадим грубо ухватил суперстарлетку югославско-украинского происхождения за встрепанные пряди радикально-спектральных цветов и выволок в фокус своей активной фантазии. Пристально глядя в ирреальные глаза, принялся крепко и неумолимо барать, впирать, вбивать, вталкивать ее в мягкое тесто тахты… — член, надувшийся вновь, терся о простынь, губы кривились. Ой, хочу тебя, почти испуганно сказала Рита. Ага. Вадим оторвался, оттолкнулся, дал торопливо герметизировать свои пятнадцать с половиной в тонкий латекс сингапурского презерватива, упал, ткнулся, воткнулся. Поехали. Это было легко. Он задвигался в ней, зависнув на вытянутых руках, разглядывая фиолетовую окантовку туши на сведенных ритиных веках.
— …чем ругать правительство, научитесь хотя бы не лениться чистить зубы каждый день! Если вы неудачник, лузер, как говорят наши западные друзья, если вы, простите, импотент, — пеняйте на себя! Ваше благополучие и благосостояние — исключительно ваша проблема, и вам ее решать! — господин Сандис Штелле был лидер национально-консервативной партии, промышленный магнат, один из самых богатых людей в стране, постоянный фигурант репортажей с криминально-финансовых фронтов, объект прокурорских расследований, столь же регулярно затеваемых, сколь бесславно заканчивающихся. Начинал он карьеру торговцем тюльпанами на рынке в Сокольниках, г.Москва. — Мы за вас этого делать не собираемся! Ваши родители-пенсионеры голодают? Вашим детям нечего есть и не на что пойти в школу? Значит, виноваты вы! Какой вы после этого мужчина?
Кабанья, мужиковато-кулацкая, сама похожая на мясистый волосатый кулак харя господина и.о. премьер-министра то появлялась в поле зрения, то заслонялась угловатым ритиным плечом в темпе вадимовых подергиваний. Приподнявшись на локте левой, правой он придерживал и придвигал Риту к себе за отчетливый костный бугорок бедра, помогая горячему и мокрому недлинно и неплотно натягиваться на свой подуставший болт. Конец наконец близился. С каждым очередным тактом учащающегося ритма пружина в паху закручивалась неким ключом еще на один оборот. Еще, еще. Еще. Грозила лопнуть. Волевым усилием Вадим притормозил ключ. Сейчас… Рита, вздрогнув и замерев на краю нового состояния, коротко, сигнально простонала. Можно. Он отпустил ключ, тот немедля прокрутился еще на несколько оборотов. Дзень, — лопнула пружина. Нахрапистая телехаря ушла из поля зрения, как земля из-под качелей, — младший клерк пресс-службы ведущего банка, выгнувшись и коротко всхлипнув, кончил в растущую верстальщицу модного дизайнерского бюро. Точнее — в одноразовый гигиенический пакетик южноазиатского гондона. Подождал. С легким бутылочным чпоком изъял.
