«Никто не придет. Эрик за многие мили от этого места. Никто не спасет тебя. Никто».

Этот голос в его голове. Он знал это. Всегда знал, но надежда не давала ему сломаться. Но теперь он один.

Страх потух, не оставив даже слабых искр или пепла на том месте, где всего мгновение назад он пылал ярким пожаром. Его смыло вихрем гнева, переполняющим сознание Чарльза. Он рвался от самого сердца, растекался по венам и горел в его глазах.

«Он уничтожит тебя. Здесь и сейчас».

«Убью».

«Ты бессилен. А его потные скользкие руки уже давно терзают твое тело».

«Я убью его».

«Безвольный слабак. Ты ничто без своего покровителя. Лишь туша на цепях со светящимися глазами. Игрушка в чужих руках. Покорная шлюха для их утех».

«Убью его! Уничтожу. Разорву на части. Вырву его сердце. Хочу ощутить его кровь на своих руках!» — этот голос придавал сил, и Чарльз уже не чувствовал боли в груди, не понимал, что темнота развеялась и он снова мог дышать.

Вода с шумным плеском разошлась перед его руками, и Ксавьер выплыл на поверхность, чувствуя, как гнев заструился по его телу, переполняя до краев, грозясь разорвать на части. Мысли путались и при этом оставались кристально ясными. Он не умрет здесь. Черная жидкость, густая, подобно смоле, окутывала все его тело, плавала на поверхности воды. Чарльз, тяжело дыша, уперся в воду, словно вся она была покрыта прочным льдом, и, отфыркиваясь от черной жижи, начал выбираться на поверхность озера. Глаза заливало проклятой жижей, и он с трудом мог различить хоть что-то перед собой, не знал и не хотел знать, где он находился, мог думать лишь о Тодде и камере, в которой он сейчас был заперт.

— Убью. Я убью его… — шептал Чарльз, чувствуя, как холодная жижа стекала по его губам. Тело покачивало от переполнявшей его силы, каждый мускул был напряжен до предела, но встать почему-то было слишком трудно.

Свет.

Чарльз с трудом различил его перед собой, глаза еще были покрыты серой пеленой, но он видел его. Совсем близко. Он стоял рядом. Человек? Белый, словно чистый снег посреди этого сумрачного ада. И так близко! Чарльз захрипел, и его затрясло, а гнев вспыхнул с новой силой, пробуждая в груди тихое хищное шипение, и он бросился на незнакомый светлый образ, чувствуя, как глаза обожгло холодом.

Сердце тяжело стучало в висках. Зрение медленно возвращалось, но все вокруг дрожало и пестрило так резко, что Чарльз ощутил приступ тошноты и зажмурился, чувствуя холодные камни под своими босыми ногами и тепло тела Маркуса, который все еще прижимался к нему сзади, но почему-то не двигался.

— Нет! — захрипел Чарльз и дернулся вперед, пытаясь вырваться из рук проклятого инквизитора, но его рука, неподвижная, словно каменное изваяние, не отпускала его груди, а другая крепко вцепилась в бедро. — Отпусти меня, ублюдок, — Чарльз сам не узнал своего голоса, таким низким и шипящим он был. Так странно и незнакомо звучал. Он обернулся через плечо, все еще пытаясь вырваться, и натянул прочные цепи, готов был сражаться до последнего, даже если это будет стоить ему жизни. Но стоило ему раскрыть глаза, как он в ужасе едва не задохнулся. Маркус замер позади него неподвижно, и сам его образ двоился и перетекал, менялся, позволяя Чарльзу видеть его насквозь. Призрачные очертания костей и мышц, чистой молодой кожи, которая стремительно старела, покрывалась склизкой потливой пленкой и обрастала струпьями, обращаясь в серый прах, и снова по кругу — от костей до праха. Этот образ был в самом Маркусе, подобно дымчатому силуэту внутри его омерзительного тела.

— Что замер, урод, — захрипел Чарльз, все еще не в силах вырваться из рук инквизитора. Но тот не отозвался. Не моргнул. Он… даже не дышал. Ксавьер понял это окончательно, когда извернулся и смог головой ударить проклятого мучителя, но сам зашипел от острой боли, а тот стоял как статуя. — Да что происходит? — юноша нервно облизнул губы, но выяснять причины у него не было времени.

Каким-то образом у него появился шанс освободиться, и тело его вновь наполнилось силой. Он осмотрелся и опять выругался. Все вокруг никак не приходило в норму, продолжало дрожать и двоиться. Казалось, на все, что Чарльз прежде видел, теперь был наложен призрачный образ, который постоянно менялся, но сама пелена была слишком тонкой и полупрозрачной, а мир, окружающий Ксавьера, — ярким и четким.

Он дернулся, и цепи сильнее впились в израненные запястья.

— Проклятье! — Чарльз запрокинул голову и удивленно распахнул глаза. Его оковы. Их сумрачный образ… Он видел, как звенья цепи то обращались жидким металлом, то собирались в сверкающую связку, тускнели и ржавели, пока не обращались в прах. — Ну же! — Чарльз ощутил, как от гнева и беспомощности его начинает трясти. Он видел это! Путь к свободе в этом блеклом мареве прямо вокруг его оков! Он видел их столь ржавыми и дряхлыми, что металл мог бы распасться на части, видел новыми и прочными, видел жидкими. Он мог бы выбраться из них, если бы они не были такими крепкими прямо сейчас! Он ухватился за образ ржавых и хрупких цепей, стоило ему только появиться, и всей душой захотел, чтобы именно такими были его цепи. Он не знал, что еще делать. Маркус все еще вжимался в его тело, а он не представлял, как долго все будет оставаться неподвижным. Он даже не знал, реально ли это, или он просто сейчас лежал без чувств на полу, пока инквизитор насиловал его до потери памяти, и все это было его бредом, страшным сном.

— Ну же! — захрипел Ксавьер, и, к его удивлению, прозрачный образ уплотнился, наливаясь яркостью, и по его цепям начала расползаться глубокая ржавчина. Все остальные образы вокруг цепей меркли, превращаясь в прозрачный серый дым, а затем и вовсе обратились едва видным черным маревом, которое, подобно рою искр, кружилось вокруг насквозь проржавевших пут. Чарльз не мог поверить своим глазам, но что есть сил дернул цепи, и они со звоном слетели с петель, а осколки ветхого состарившегося металла разлетелись мелкой крошкой по всей крохотной камере. Чарльз соскользнул на пол, наконец-то высвободившись из неподвижного хвата Маркуса, и попытался отползти как можно дальше, но цепи на ногах хищно загремели, не давая юноше даже сдвинуться с места.

— Гамот! — зарычал Чарльз и без труда разбил кандалы, сковывающие его запястья, а затем сосредоточился на путах на его ногах. Он не понимал, как это происходило и что именно он делал. Он цеплялся за нужный образ из десятка тех, что окружали все вокруг. Вторые цепи рассыпались в прах так же просто, как и первые, и Чарльз, едва дыша, поднялся на ноги и бросился к двери. И в этот момент он ощутил что-то… Словно в голове раздался тихий плеск воды, и все вокруг лениво и неспешно начало существовать. Сумрачные образы стали более прозрачными, и еще до того, как обернуться, Чарльз ощутил на себе взгляд Маркуса.

— Какого черта? Как ты вырвался?

Чарльз и не думал отвечать, внутри него все сжалось, а гнев ударил в сознание. Словно это был не он, когда бросился к полу и схватил обломок металлического наручника. Не он с хрипом кинулся на инквизитора. Не он ударил его по голове, чувствуя, как по пальцам потекла теплая кровь. И лишь оказавшись рядом с инквизитором, Чарльз вернул себе контроль. Он фиксировал каждое его движение, а призрачный образ он уже скорее чувствовал, чем по-настоящему видел. Он набросился на Тодда, не ощущая, как тот пытался отбиваться, не замечая, что его лицо исказила хищная улыбка.

— Тварь, проклятый демон! — Тодд протянул свою скользкую руку, пытаясь схватить Чарльза за горло, но слишком медленно. Все его движения были просты и очевидны. Ксавьер прижал руку с почерневшими ногтями к груди инквизитора и тихо зашипел, видя его сердце, живое и трепещущее в груди, качающее кровь по венам. Оно словно сияло внутри омерзительного больного тела. Он впился острыми когтями в тело инквизитора и ощутил это.

Черные когти глубоко вошли в жилистое горло, и он ощутил, как горячая кровь потекла по его пальцам, а инквизитор продолжал хрипеть, пытался вырваться из рук демона, но Чарльз лишь усиливал хватку, видя мерцающий образ Маркуса и желая только разорвать и уничтожить его, вытягивая из призрака все самое ужасное, что мерцало в бледной пелене. Тодд издал хриплый булькающий звук, и кожа его стала лосниться от пота, волдыри на теле медленно набухали, а вены вздувались и пульсировали так, что, казалось, кожа не выдержит и лопнет, расплескивая вокруг омерзительную кровавую жижу с гноем, текущую внутри этого человека.