- У, противный! - простонала она, с досадой отталкивая его, такого обмякшего и пустого в ночь.
Какое-то время лежали в темноте, как чужие. Но холодок безысходности заставил их соединиться снова...
- Сегодня ты увидишь его, - произнес глухо.
- Сегодня... - беззвучно повторили губы.
По ее животу и бедрам пробежала дрожь, словно в последней судороге изгоняла из себя озноб ожидания, который еще не стал страхом.
- Да, - сказал безжалостно и отстранено, - он ждет, - и уже вдогонку какой-то своей мысли: - Это случится сегодня... Сейчас.
Из кресла ему было видно, как она одевается. Он всегда любил смотреть, как одеваются женщины. Некоторые первыми натягивают чулки (особенно его волновали черные), а потом все остальное. Другие - начинают с лифчика, причем, каждая, как правило, думает, что это главное... что в первую очередь и надо скрыть... И еще несколько минут назад такое упоительное желанное тело начинало прямо на глазах прятаться и исчезать, словно уже ему не принадлежало. И был момент - тот самый неуловимый момент истины, когда в этом еще не остывшем и таком, казалось, знакомом теле, короткой вспышкой зарождалась тайна - пленительная тайна новизны.
И, как всякая женщина, Нино кожей чувствовала на себе его взгляд и старалась расправить крылья. В такие минуты у него обычно что-нибудь просили и этим все портили. Но сейчас, видимо, придется просить ему - ему, который больше привык приказывать.
На миг ему показалось, что забыл слова и сейчас до боли сжал виски похолодевшими пальцами, слова, которые и выговорить (хотя они уже давно подразумевались) - не смог бы даже на менгрельском. Главное, чтобы она поверила... и пошла за ним до конца. Хотя после таких слов обратного хода не предусмотрено даже для нее. Ни для него, ни для нее. Он специально решил сказать их в последний момент, чтоб на раздумья не оставалось времени. А значит, и на колебания. Чтобы все затмила собой цель, которая оправдывает все средства.
18.
В холодном коридоре был сквозняк, а руки положено держать за спиной, нельзя даже поправить шарф, а в памяти застряло и кружилось, словно надломленное в крике лицо следователя, которое он теперь запомнит... И этого мордатого милиционера запомнит. С этой минуты его главное оружие - память.
Стражник зазвенел ключами и его, Coco, втолкнули в какую-то дверь. Металлический щелчок словно поставил точку в бессмыслице происходящего, и сейчас хотелось, пожалуй, одного: чтобы его оставили наконец в покое, дали возможность собраться с мыслями, подумать, разложить все случившееся по полочкам. Во всем ведь должна быть своя логика. Даже в хаосе. Но не каждому дано ее увидеть, а тем более выстроить. В конечном счете это тоже дар суметь из гнетущего "хаоса родить танцующую звезду", - как когда-то потрясающе тонко заметил его кумир и учитель Ницше. Что ж, свою звезду он, Coco, уже родил, и она затмит все звезды на небосводе. Ведь, что такое в сущности революция или гражданская война - все тот же хаос, который кому-то надо было логически выстроить и привести в систему, что он и делал, не жалея сил, бессонными ночами составляя свою картотеку на всех и каждого. А Эти недоумки (Ленин, Троцкий, Каменев) над ним еще смеялись. Даже кличку ему придумали: "Товарищ Картотеков", - но время безжалостно показало, кто на самом деле оказался прав. Они уже тогда были слепыми со всей своей образованностью и террорами, потому-то, как и следовало ожидать, и утратили контроль над ситуацией. А он, как паук, терпеливо и до поры до времени неприметно плел свои сети. Всеми теми же бессонными ночами... Лишь однажды в каком-то запале вырвалось неосторожное: "Кадры решают все!" Кажется, в полемике с начавшим уже о кое-чем догадываться Троцким. Но поздно, поздно... Это потом кто-то откроет, что информация - это все. Кто владеет информацией, тому принадлежит власть. А он провидчески почувствовал это уже тогда, вечно униженный и закопавшийся в свои бумаги "товарищ Картотеков", а в итоге господин Власть.
Что ж, история сама рассудит, кто из них на самом деле был гений, а кто просто баловень судьбы, случайно или неслучайно вовлеченный в горнило революции.
19.
И уже перед самым выходом он обнял ее, как в последний раз. Затем, о чем-то вспомнив, извлек из кармана золотую заколку-яшерицу и показал, как, от нажатия на спинку, из головы выстреливает крохотная игла. Дрожащими руками помог сколоть ее роскошные волосы.
Черный "Паккард" вынырнул из тени домов на широкую улицу и стал набирать скорость, словно разбегаясь перед прыжком.
- Который час? - спросил сидящего за рулем Надорая.
- Без четверти четыре, - услышал ответ и почти до боли сжал руки Нино, которые уже не отпускал.
Несколько раз машину кто-то останавливал: быстрый росчерк фонарика - и снова ночь, ускользающие в темноту тени, морозный хруст припорошенной лесной дороги. Даже стал немного успокаиваться. Пока все идет по плану. Любые случайности исключены. Повсюду его люди. Дача окружена двойным кольцом. Сейчас она как мышеловка, в которую можно попасть по единственному ходу подземному метро, прямо из Кремля. Потом и эта лазейка будет перекрыта. Или в действие вступает приказ "X": группа захвата, бросок... взрыв, который ликвидирует и саму группу захвата. Но Паук слишком осторожен. Особенно в последнее время. Так и не дал никого сменить внутри. И усыпить его бдительность будет не так-то просто. Но он, Лаврентий, кое-что придумал и сейчас все будет зависеть от Нино. Единственная наживка, перед которой эта тварь не устоит. Последняя возможность проникнуть в его логово. Чтобы достать и обезвредить.
Машина замерла перед железными воротами. Зажглась красная лампочка. Надорая выскочил к переговорному устройству и доложил о прибытии. Теперь ждать, пока не поступит распоряжение - впустить. Или не впустить. Хотя об этом стало бы известно еще на первом кордоне. Обычно без приглашения никто не приезжал. Просто не посмел бы. Но и с приглашением следовали еще десятки уточнений и согласований. Неоднократно переназначался день и час. Даже для него, Берии, не делалось исключений. Наконец вернулся заиндевевший с мороза Надорая.
- Впустят к хозяину только ее... С документами.
Хотел что-то сказать, но не нашел слов ни на русском, ни на грузинском. Силы словно покинули его. Не смог даже из машины выйти.
С грохотом отъехали тяжелые ворота, пропуская Нино в предбанник, за которым следовала еще одна дверь и еще... Сейчас досмотр, его Нино будут обыскивать... грубо лапать, нахально заглядывая в глаза... Могут, при желании, заставить и раздеться... В бессильной ярости даже заскрежетал зубами. Какое-то время ждал... Чего?.. Что его соизволят пригласить следом? Или что весь этот гадючник поднимется по тревоге... которой просто не может быть. Сигнализация отключена. Телефон прослушивается. Люди начеку. Остается ждать, пока где-то в глубине логова не свершится приговор и надежный человек не подаст условный знак. Тогда вступает в действие вторая часть приказа "X", смысл которой: "Король умер! Да здравствует король!"
20.
СЕДЬМОЙ
"Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладезя бездны: она отворила кладезь бездны и вышел дым из кладезя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладезя. И из дыма вышла саранча на землю и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы..."
Взволнованно отложил Библию и какое-то время вслушивался в тишину. Пока где-то за пределами его Я... Нет, скорее всего показалось. С ним уже такое бывало, когда от напряженной работы мысли начинаешь слышать какие-то шорохи и звуки, а порой даже голоса.
Уже давно была ночь - глубокая и безмолвная, которая для него, Седьмого, так и не стала сном, когда в какой-то миг начинает казаться, что тихо сходишь с ума или уже давно сошел, но этого еще никто не знает (и скорее всего так никогда и не узнает), но почему-то надо во что бы то ни стало прикидываться нормальным, чтобы не дай бог не испортить Великую Игру. Пока во всяком случае всевидящий глаз Великого Инквизитора тебя не удосужился разоблачить... Но что, если и сам Великий Инквизитор... возможно, потому когда-то и стал великим, что сошел с ума раньше других, вовремя это понял и бежал... на недосягаемую высоту своего величия, где в сущности оказалось безопаснее всего...