Добравшись до заветной квартиры и получив теплый, мягко говоря, прием, мы поняли, что на сегодня экскурсия по городу отменяется. Нас ждала толпа друзей, найденных на фестивалях, море пива и куча вкусной еды. Мотобратство – великая сила. Мы виделись раз, ну, может, два раза в жизни, а нас встречают, как старых друзей.

Для меня было совершенно диким то, как нас тут ждали и болели за нашу дорогу. Как искренне радовались нашему появлению на пороге и ворошили рюкзаки, стаскивая их с мотоциклов и занося внутрь. С каким чувством и гордостью рассказывали о своем городе и составляли экскурсионный маршрут на завтра. Как у нас отбирали пиво с гениальной мотивацией, что мы завтра далеко не уедем…

Проснулась я между Лисой и Андрюхой и долго вспоминала, как я тут оказалась. Не вспомнила и пошла умываться, забив на это гиблое дело. Завтрак на всю честную компанию готовили мы с Лисищей на пару, разорив холодильник в пух и прах. А затем, плотно покушав и приведя себя в относительный порядок выдвинулись в город.

Екатеринбург… Сколько ни езжу, убеждаюсь, что у каждого города есть свой неповторимый дух. Надо только уметь почувствовать и услышать его.

Покатавшись по центру с высотками и торговыми центрами, мы пополнили запасы нужных мелочей, пообнимались у Гринвича с кучей памятников – от Гены Букина до Владимира Высоцкого, и двинулись по историческим местам.

Зайдя в Храм-на-крови, стоящий рядом с местом, где располагался печально знаменитый Ипатьевский дом, я ощутила, как меня пробирает мурашками от холода. Православный храм. Величественный, златоглавый, прекрасный… Но страшный в своем величии посвящения страшному преступлению детоубийства и цареубийства.

Я бы дорого отдала, чтобы войти в дом, где содержали Царскую семью. Пройти по этим комнатам, где Александра Федоровна наблюдала из окон, как ее муж и отец ее детей колет дрова. Найти ее альбом, варварски «оприходованный» Юровским. Посмотреть на комнаты, где жили великие княжны, подержать в руках их книги. Почувствовать дух этого дома, этой семьи, ставшей символом мученичества и вместе принявшей смерть.

Я стояла на крыльце храма и вспоминала стихотворение Сергея Бехтеева, написанное великим княжнам в 1917 году:

Пошли нам, Господи, терпенье,

В годину буйных, мрачных дней,

Сносить народное гоненье

И пытки наших палачей.

Дай крепость нам, о Боже правый,

Злодейства ближнего прощать

И крест тяжёлый и кровавый

С Твоею кротостью встречать.

И в дни мятежного волненья,

Когда ограбят нас враги,

Терпеть позор и униженья

Христос, Спаситель, помоги!

Владыка мира, Бог вселенной!

Благослови молитвой нас

И дай покой душе смиренной,

В невыносимый, смертный час…

И, у преддверия могилы,

Вдохни в уста Твоих рабов

Нечеловеческие силы

Молится кротко за врагов!

И ведь они смогли. Они молились и прощали. Терпели унижения от своих же конвоиров, от представителей новой власти, потому как были для них врагами, осколками старого мира. Я читала их письма друг другу, написанные в разное время. Какой силой духа должны были обладать эти люди, чтобы так любить, сострадать, не бояться идти друг за другом. Они ведь вполне ясно сознавали, что навряд ли выберутся живыми из этого котла.

За ними пошли те, кто их любил: фрейлина, доктор… Они могли уйти, остаться в живых. Но не ушли. И это не слепой фанатизм слуг, боящихся потерять теплое место. Это вера и преданность по-настоящему любящих людей. И это дорогого стоит.

Но я не смогу войти в этот дом. Он снесен в 1970-х годах двадцатого века, когда в Свердловской области заправлял небезызвестный Борис Николаевич Ельцин. Дом снесли. Почему? Сейчас на этот вопрос никто не ответит. Я думаю, что просто боялись ширящегося диссидентского движения, просыпающегося осознания совершенного в 1918 году, все большего проникновения информации с Запада… Его снесли как символ мученичества, принятого последним русским царем и его семьей, как символ страшного преступления, с которого начала свою жизнь новая власть.

Из прострации меня вывела Алиса, тряхнув за плечи. Правда, чего это я.

Мы снова оседлали железных коней и дружной колонной выдвинулись в сторону памятника тому, без чего современный человек обойтись не сможет. Поехали обниматься с каменными клавишами клавиатуры.

Наскакавшись по клавишам и чуть не сорвав планы на дальнейшую поездку, банально грохнувшись во время очередного прыжка, мы отправились обедать, решив подкрепиться перед марш-броском на Ганину Яму.

Я эту экскурсию ждала с определенным страхом: для меня тема жизни и гибели семьи последнего русского императора всегда была близка и животрепещуща. Еще в школе, задолго до поступления на истфак, я зачитывалась воспоминаниями современников и просто потерялась на несколько дней, когда мне в руки попала книга Соколова «Убийство царской семьи».

И соприкоснуться со всем этим не по страницам книг и монографий, а вот так, напрямую, близко, прикоснувшись ко всему этому руками… Мне было не по себе.

Ганина яма встретила нас тишиной, нарушаемой только шумом деревьев. Мы приехали днем, в будний день, и людей вокруг было мало. На месте, где нашли захоронение нескольких членов семьи, построили целый комплекс с музеем и церковью. Интересно, красиво… Но в какой-то момент мне стало дико противно все, происходящее вокруг, и я почти физически ощутила эту фальшь, это фарисейство: все эти здания построили для того, чтобы так или иначе зарабатывать деньги. Деньги на костях и памяти.

В Урочище четырех братьев мы не поехали, сославшись на усталость и необходимость выспаться перед завтрашним рывком. Алиса почувствовала мое настроение и поддержала в желании вернуться на место дислокации.

Идти «на Москву!» мы решили через Казань, рассудив, что, раз уж путешествуем, то посмотреть на Казанский Кремль как минимум стоит.

Опять дорога, уходящая до горизонта и больше тысячи километров впереди.

Решив, что Казань будем брать за один раз, мы ушли на маршрут еще до рассвета. Будучи наслышаны о башкирских ГАИшниках и их невообразимой доброте и неподкупности, не стали рисковать и пошли через Пермь. Тут была еще одна задумка: если вдруг совсем устанем, заночевать в Ижевске, посетить музей огнестрельного оружия и утром двигаться дальше.

Примерно через два часа дороги начинаются Уральские горы. Сначала небольшими холмами, поросшими лесом и жесткой травой, а потом поднимающимися все выше и постепенно оголяющими зубцы скалами. Леса становятся все меньше, и у меня возникает острое чувство дежавю, словно мы едем не по Уралу, а по такому родному мне Алтаю, поднимаясь все выше и выше по начинающимся серпантинам.

Едем медленно – почти везде обгоны запрещены, да и опасно обгонять на таких поворотах. Гнать куда-то совершенно не хочется, хотя впереди ждет еще много километров. Изумительная красота вокруг настраивает на лиричный лад, и я чувствую себя, словно беспечный ездок из знаменитого фильма. Мне просто хорошо, и я сильнее стискиваю руль, ощущая, как улыбаюсь сама себе. Вот оно какое, маленькое человеческое счастье: дорога, горы, мощный мотоцикл и любимая подруга, рулящая таким же зверем за твоей спиной.

В Пермь мы заезжать не стали, вывернув за Кунгуром и решив идти по кратчайшему маршруту. Красоты красотами, но горы – место для мотоциклистов весьма опасное и непредсказуемое. Ведь, когда ты едешь, у тебя нет крыши или еще одной пары колес – ты один на один с дорогой.

Километрах в восьмидесяти от Кунгура натыкаемся на здоровенную пробку из машин, аккуратно крадемся по встречке. Километра через три видим картину: горит фура. Не просто горит – полыхает так, что подойти ближе, чем на пять-семь метров, невозможно. Народ стоит, ждет. Дальнобойщики просветили нас, что ждут, пока рванет бензобак. Объезжать не решаемся, поворачивать назад нет смысла. Стоим, ждем с ними, фотографируем происходящее.

Подошли ребята, предложили кофе из термоса. Большое им, человеческое спасибо. Пьем, наблюдаем за импровизированным пионерским костром. Интересно, тушить это чудо кто-нибудь собирается?