Огромной, доброй и золотой, как полуденное солнце.

- Как это все интересно, - сказал Ангел. - Жаль только, что я половины не понял.

Кейтелле громом поразила мысль, что сам-то он ничего не узнал из того, что хотел узнать, а в красках распинался перед классовым врагом о самых своих потаенных чувствах… да лучше бы он разделся тут! Он даже не сразу сообразил, какой половины не понял Архарон. Уже после - по дороге домой, когда он корил себя за болтливость и думал, о чем еще стоит рассказать политическому заключенному - до него дошло, что Архарон моложе в два раза и ни жизненного опыта, ни образования, чтобы понять все, у него не хватает, несмотря на книги. Теперь Кеталиниро вспоминал каждое слово и о каждом же жалел.

Кроме того, задержавшись на краю Атины до ночи, он был вынужден возвращаться домой пешком через весь город. За каждым углом ему мерещилась грозная тень головореза Хассана. Тень нагло ухмылялась, провожая Кейтелле до самого блока.

Кеталиниро влетел в комнату и рухнул на кровать, в чем был. Уткнулся в подушку. Он не знал, от чего страдает больше - от облегчения после исповеди или от тяжести неприятных предчувствий. Дом на отшибе - Аутерс, легендарное заведение, почти тюрьма, только для политических заключенных, опасных психопатов и прочих военных чудовищ. Рамфоринх по сравнению с ними - цветочек. А Кейтелле язык распускает.

========== Глава 4. НОКСИД. Осень 2236-го: ==========

Риза остановилась у сожженной деревни на границе Катри и Империи. Община Куардтер то поливалась дождями, то покрывалась коркой льда. Шли третьи сутки, но командир Вольвериан чего-то ждал и не хотел делиться ожиданиями даже с Айномеринхеном. Тот тихо психовал и вдавался в полуфилософские рассуждения:

- Когда-то государства не могли поделить этот клочок земли, - он по привычке жевал стебли полевой травы. Ветер принес их из хранилищ, и они были единственным, что осталось от Куардтер.

Рядом сидел Ноксид, бледными руками неторопливо сортируя известные только ему растения. Он аккуратно складывал сухие листья и лепестки по мешочкам и чертил катрийские надписи мелом. Время от времени он поглядывал на Кейтелле и прозрачно улыбался.

- …вот пришла Сельманта и рассудила двухсотлетний спор, - закончил мысль Айномеринхен. Рейнайоли тяжело поднялся и, провожаемый пристальным взглядом нальсхи, уковылял к лагерю.

- Язык бежит вперед мысли, Ано? - спросил Ноксид врача. Голос у него был высокий и тихий.

Менхен не обиделся на короткое имя, но вот Химилла даже расхохотался от восторга. Приклад выпал из маленьких рук на траву. Пять минут назад Химироланик обещал “научить Кеталиниро всему”. Тот было заверил, что их уже научили этому самому всему на пункте сбора и когда везли в вагонах к границе, но голос предательски дрогнул. Химилла понимал, что Кеталиниро вместе с тысячами таких же побросали в вагоны без лишних разговоров. А тот и сам бы рад обучиться, но при Ноксиде трогать оружие ему отчего-то казалось кощунством.

- Это неприлично, - проронил Кейтелле, когда смешливая пауза затянулась.

Эмолий гневно оглянулся, одарив Химиллу полным ненависти взглядом. Даже Айномеринхен отмер.

- Деревенщина типичная, - прокомментировал он поведение ребенка.

Смех замер в груди Химиллы, но тот быстро нашелся.

- Я, дядя, может, и деревенщина, но стреляю получше ваших ученых учителей, - камень был, несомненно, в крохотный огород Кейтелле. - Хватит мечтать, ладно. Слушай сюда, господин преподаватель.

Острые когти подцепили крючок на корпусе автомата, раздался звон пружины. Звон, а не скорбный писк, как когда сам Кейтелле пытался что-то сообразить с простым устройством для убийства. Уже два дня они горбатились над приборами разного калибра. Быть может, подумал Кейтелле, им хватило бы и полдня, если бы его инструктору было чуть больше лет - Химилла, освобожденный от прочего труда ввиду возраста, все время отвлекался на другие занятия, как только уставал от обучения несносного и непонятливого Кеталиниро.

- Тебе бы прицел настроить! - ребенок с досадой хлопнул себя по колену. - Если уж и попадешь по цели, так только случайно!

Он резко отобрал автомат из рук обучаемого.

- Не вздумай тут палить - всех поднимешь, тебя же первого и пришьют, а меня живьем закопают, как только разберутся, кто виноват.

Поскольку Химилла уже начал уставать от преподавательской деятельности, голубые глаза зашарили вокруг в поисках интересного. Из интересного был только Эмолий, прикорнувший у палатки в какой-то совсем уж обреченной позе.

- Наверное, ему очень плохо, - вкрадчиво сказал Ноксид Химилле. - Тебе стоит с ним поговорить.

Химилла скорчил недовольную мину, но, поразмыслив, встал и вздохнул. Ребенок по-отечески положил руку на плечо Кейтелле.

- Повторяй без меня, - сказал он серьезно. - А я пойду выполнять свой товарищеский долг.

И зашагал к лагерю, засунув руки глубоко в карманы.

- Малыш привязан к тебе уже больше, - сказал Ноксид.

- Что? - не понял Кейтелле. Айномеринхен без интереса обернулся к ним.

- Он не хотел уходить. Он привязан к тебе.

- Он к Эмолию привязан.

Айномеринхен странно хохотнул и вернулся к разгрызанию веточки. Кеталиниро растерялся. Во-первых, он всегда терялся в присутствии нальсхи, а уж тем более тушевался, когда тот с ним заговаривал. Во-вторых, было совершенно неясно, что он пытается донести до опухшего мозга Кейтелле.

- Мне так не показалось, - улыбнулся Ноксид.

- Бедный Рейнайоли, - прокомментировал Айномеринхен, прерывая необычную беседу. - Мне он напоминает выздоравливающего пациента хирургического отделения.

Кейтелле представил себе всех известных ему выздоравливающих пациентов хирургического. Пришлось согласиться - бледный, вечно взмокший Эмолий с запавшими от бессонницы глазами не был похож на здорового человека. Когда они познакомились, он был бодр, но постоянно вызывал какие-то подсознательные опасения. Резковатый, грубый и нахальный, он мог позволить себе больше, чем следовало. Теперь он так же вызывал опасения - за собственное здоровье.

Когда Ноксид рассортировал гербарий, а Менхена позвали к Вольвериану, Кейтелле стал обдумывать слова Бледного. Он отчего-то четко представил, как по рупорам передают славную весть о победе и солдаты торопливо собирают вещи в ожидании билета домой. Все, кроме маленького Химиллы, которому некуда собираться. И вот он растерянный среди радостной суеты…

Ночи были невыносимыми.

Спали в наспех установленных палатках. Кучей, тесно прижавшись друг к другу. Намокшая за дождливый день одежда лежала в стороне, относительно сухой накрывались. Но, несмотря на все старания, согреться было почти невозможно. В ледяном аду засыпали далеко не все, лишь самые слабые и вымотанные. Даже не засыпали, а проваливались в сон, при отдаленном рассмотрении похожий на смерть.

Первые сутки в Куардтере унесли в лучший мир нескольких раненых и одного молодого бойца, у которого и вовсе не было причин погибать. Айномеринхен время от времени выказывал озабоченность по поводу Химиллы. Он считал, что гибель ребенка лишь вопрос времени - масса крохотного тела не позволяла сохранять тепло долго. Но, видимо, его берегли пуще положенного, и он даже не заболевал. Тем не менее, Кеталиниро знал, что у врача Ризы припрятан набор ампул специально для маленького сына полка. А у Ноксида - мешок заморских трав.

Химилле было чем заняться. Он помогал облегчать страдания раненым, наблюдал за Ноксидом и прибегал к Кейтелле - поделиться наблюдениями. По ночам, правда, плакал и спрашивал, зачем вообще и кому сдалась эта война. Он уже не скрывал, что настрелялся и навоевался - дальше некуда. Игра слишком затянулась.

– Мы просто защищаемся, – вздыхал учитель в ответ.

Где-то совсем рядом в промозглой темноте в напряжении лежал Рейнайоли. Кейтелле знал, что он не мигая смотрит в темноту и ловит каждое слово. В последнее время он ничем другим не занимался. Айномеринхен назвал это состояние вялотекущим шоком и велел не приставать к больному, так как и сам не знает, как лечится этот недуг. Эмолий слушал причитания Химиллы.