Назавтра Младина тоже разглядела, что узоры на ее поясе какие-то чужие, да и выглядит он старше нее самой. На красном поле чередовались знаки солнца – «ярги» и еще один знак, довольно редкий, обозначающий волка. Вытканы они были синей нитью, что само по себе нечасто встречается. И этим пояс Младины сразу выделялся среди поясов сестер, совсем новых, где на таком же красном поле чередовались белые знаки солнца и незасеянной нивы.
Так, значит, мать и Муравица думают, что Угляна передала ей свой собственный родовой пояс? Но почему? Она могла бы это сделать, если бы собиралась-таки взять Младину в выученицы. Но волхвита сама сказала, что замуж Младина выйдет… Да и лунная женщина, Волчья Мать, ей это обещала.
Да неужели это родовой пояс Глуховичей? Род, из которого была когда-то взята Угляна, дочь Нездрава, жил на отшибе, а в последние годы совсем захирел. Младших сестер Угляны никто не взял замуж, хотя их никто не мог винить в ее несчастливой судьбе, и еще много лет после этого глуховскую весь наполняли старые девки с морщинистыми лицами, злобными глазами и седеющими косами. При упоминании Угляны они только плевались. А раз оттуда невест не брали, то и своих никто Глуховичам не давал. Несколько глуховских парней раздобыли себе жен где-то на стороне – украли, видать. Ходили нехорошие слухи, будто иные тамошние перестарки рожали от своих же братьев, после этого Глуховичей и к жертвоприношениям на Овсеневой горе допускать перестали. В последние годы никто уж и не знал, жив ли еще этот род или сгинул совсем.
И неужели Угляна дала Младине свой девичий пояс в надежде, что та станет наследницей угасшего рода, выйдет замуж и даст ему новую жизнь?
А еще – что за имена пришли ей на ум вместо имен собственных предков при первой встрече с волчицей? Теперь-то онемение памяти прошло, и Младина могла назвать их сколько угодно: от самого Залома Старого. Уж не предков ли Глуховичей она тогда невольно пыталась призвать на помощь? Но почему?
Никакого внятного объяснения Младина подобрать не могла. Наверное, его знает женщина-лебедь. Теперь Младина жалела, что от растерянности не задала ей никаких вопросов. Однако пояс – вот он. А значит, все случившееся в ту дивную ночь ей не приснилось. Однако Младина и сама не знала, радует ли ее это.
* * *
Младина стояла на толстой березовой ветке, придерживаясь за ствол. Внизу, у нее под ногами, волхвита Угляна и две девушки – Домашка и Ледана из Домобожичей – держали расправленную поневу – три широких полосы толстой тканины, нанизанных на гашник.
– Душенька-девица, милая сестрица, Младина свет Путимовна, прыгни, прыгни! – взывали они к ней. – Вскочи в поневу, вскочи!
– Не хочу! – вопила Младина, которую по указанию Угляны пустили на березу первой. – Не хочу и не буду прыгать!
– Прыгни, прыгни! Мы тебе орешков дадим!
– Ягодок сладких!
– Блинов масленых!
– Ну ладно! А-а-а!
И с громким воплем она прыгнула, стараясь попасть ногами в расправленную поневу. Дело не такое уж легкое – иная валилась, задев стоявших внизу, все с криками и хохотом падали на траву и не сразу могли подняться, разобрать, где чьи руки-ноги. Наконец все встали, Младина надела поневу как следует, Угляна затянула гашник вокруг ее стана, и гордая девица пошла по кругу, целуясь со всеми, кто уже облачен в одежду взрослой женщины.
На березу полезла следующая из еще не одетых. Над поляной стоял смех, крики, вопли, когда кто-то не мог сразу взмоститься на нужную ветку, приходилось подсаживать еще раз. Визжали и хохотали молоденькие девчонки-недоросточки, толпившиеся на опушке, поодаль: им еще не пришла пора «лезть на березу», они пока носили только беленые рубашки с простыми поясками и издалека смотрели на обряд и чествование своих старших сестер.
Когда наконец все будущие невесты облачились в поневы и встали в круг, горделиво поглядывая друг на друга, под деревом осталась одна Веснояра. На голове ее возвышался огромный венок из зелени, цветов и березовых ветвей, целая гора почти таких же березовых венков, только поменьше, лежала возле нее на траве.
Я в веночке, я в зеленом,
Ходила, гуляла, —
запела Веснояра, и прочие девушки двинулись вокруг нее и дерева, взявшись за руки.
Эй, Лели-Лели, ходила гуляла!
– подхватили они за ней.
Мой веночек, мой зеленой,
Веночек, веночек, аленький цветочек.
Да кому я свой веночек,
Да кому я свой зеленой подарити?
Эй, Лели-Лели, подарити?
Подарю я свой веночек,
Подарю я свой зеленой
Красной девушке на головушку,
Младине свет Путимовне!
И опять Младина первой вышла в круг и получила венок из рук той, что сейчас воплощала саму богиню Лелю. Стоя по разные стороны зеленого венка среди березовых ветвей, Веснояра и Младина потянулись друг к другу, чтобы поцеловаться и тем закрепить вновь возникшее посестримство между земной девушкой и богиней Лелей.
И вдруг венок качнулся, будто его толкнула невидимая рука, и ветка хлопнула Веснояру по лицу! Та вздрогнула и в изумлении уставилась на Младину; на щеке сежанской Лели краснел след от удара. Столь же изумленное лицо младшей сестры убедило ее, что та здесь ни при чем, да и как бы девчонка посмела ударить ту, что сейчас воплощала богиню!
Ой, Лели-Лели, у нас новая сестра!
Да Младина свет Путимовна!
Круг двигался дальше, Веснояра раздавала венки всем по очереди. От движения круга, от многократного пения одних и тех же строк кружилась голова, перед глазами плыло бело-зеленое марево, и уже казалось, что березы вокруг поляны тоже водят хоровод, тоже кланяются самой старшей, тоже поют…
А Младина все оглядывалась на ходу; свисающие на глаза березовые листья мешали смотреть, перед взором мельтешило, и ей все упорнее мерещилось, будто на поляне идет еще один круг – из белоствольных берез или из неведомых дев, одетых в белые невышитые рубахи, без поясов, с распущенными волосами до самой травы… Те тоже пели прекрасными голосами, похожими на журчанье прозрачного ручья под яркими лучами, их белые лица скользили, как солнечные блики на зеленой траве. Их круг шел то возле самой березы, то за спинами сежанских дев, то поперек – белые фигуры проходили сквозь цепь сомкнутых девичьих рук, никто ничего не замечал. Это были вилы, иначе русалки – дочери Дажьбога, приносящие влагу на поля. Те духи трав, деревьев, земли, что позволяют всему этому цвести и давать плоды.
А стоило Младине бросить взгляд вперед, где стояла ее старшая сестра, как она видела не украшенную венками и рушниками березу, а женскую фигуру, тоже в белой рубахе, с широко раскинутыми руками, на одну из которых они недавно все по очереди лазили. Распущенные волосы кудрявились зеленой листвой, улыбающееся лицо сияло, словно солнце… Но туда Младине смотреть было тяжело: лик солнечной женщины слепил ее, вызывал почему-то досаду, неприязнь, обиду… Само это сияние толкало ее прочь от березы, так что она уже нарочно старалась завесить глаза листвой венка и не смотреть… ни в коем случае нельзя встречаться взглядом с той, что в березе, иначе она узнает… Что «узнает», чего солнечной женщине нельзя знать, Младина не понимала сама, но с трудом сдерживала желание вырвать руки из ладоней подруг и убежать, спрятаться где-нибудь за кустами…
Наконец венки были розданы, и Веснояра пригласила всех к угощению. Лицо ее горело, в глазах блестела досада, и на лице ее Младина заметила несколько свежих царапин. Некоторые из девушек тоже потирали щеки – видать, и им досталось от недоброй березы. Но почему? Что такое? Чем сежанские невесты в этом году не угодили вилам?
