Когда все поели, каждый старательно собрал крошки со стола и все вместе повалили во двор. С ясного неба глядели звезды. Дед Суровец прикрикнул на молодежь, и все угомонились, выстроились кругом и замерли, глядя в небо. Сами предки смотрели вниз глазами звезд. Суровец вышел и встал в самой середине круга: рослый – Заломичи вообще отличались статью и крепостью сложения, – бородатый, с седыми густыми волосами, словно капь в святилище, знаменующий середину и ось вселенной. Подняв руки к небу, он запрокинул голову. Строгое лицо в беловатом свете звезд и молодого месяца казалось особенно величественным, и каждый видел в нем сейчас не отца, деда или дядьку, а самого Велеса – повелителя покойных предков, бога Той Стороны и Навьего мира, подателя урожая и всяческих благ.

заговорил он, и от его голоса в сердце каждого словно запели какие-то тайные струны – те самые, которыми душа человека соединяется с духом божества.

Суровец говорил долго, перечисляя своих предков и прочих умерших родичей или дедов – тех, кого помнят по именам. Живших так давно, что имена их забылись, называют чурами и приглашают всех разом.

Закончив говорить, Суровец бросил крошки освященного хлеба через голову назад:

– Бросаю хлеб назади, пусть ждет впереди!

Призываемые предки смотрели на потомков с темного неба сияющими глазами звезд, отвечали им гулом ветра в далеком лесу.

Взвыл волк – так близко, что иные вздрогнули.

Когда обряд закончился, девушки потянули Младину и Веснояру в избу – показывать, какие рубашки вышивают себе к весенним праздникам. Но Веснояра, побыв немного с сестрами, отпросилась на двор подышать. Вышла, постояла, глядя в небо и не спеша вернуться в душное тепло избы. С тех пор как отец сообщил им с Младиной долгожданную новость о грядущих свадьбах, она была сама не своя: то радовалась, то горевала тайком. Нет, ей хотелось замуж, как и всякой девке, но в то же время она не могла не жалеть невольно, что не родилась на поколение позже. Дочери братьев, как подрастут, будут отданы в род Могутичей, куда сама она пошла бы гораздо охотнее, чем к Леденичам. Тот, кого выбрала бы она сама, принадлежал не к тому роду, куда ей и ее сестрам полагалось идти замуж.

Зябко поежившись, Веснояра шагнула назад к избе: хоть и шел уже месяц капельник, а ночами еще подмораживало. Не меньше месяца минует, пока окончательно сойдет снег, полезет отовсюду трава, покроются свежей листвой березы… Настанут Ярилины игрища, последние в ее девичьей жизни…

Вдруг возле стены хлева мелькнула черная тень. Веснояра вздрогнула от неожиданности, шепотом охнула и подалась назад, но кто-то, не различимый во мраке, метнулся к ней, схватил за руку и потянул. Девушка хотела закричать, но крепкая рука зажала рот, и ее потащили в темноту за углом избы, на притоптанный пятачок возле поленницы. Веснояра задергалась, пытаясь освободиться, хотя бы подать голос. Сюда не доставал свет луны и звезд, она ничего не могла разглядеть и лишь чувствовала запах зверя и холода. Рядом был кто-то чужой, какой-то лесной житель. Близость Той Стороны навевала жуть; перехватило дух, ослабели ноги, и если бы Веснояру не прижимали к поленнице, она сползла бы прямо на снег.

– Тише ты! Не вопи! – шепнул ей прямо в ухо смутно знакомый голос. – Не узнала?

– Ты к-кто? – еле выговорила Веснояра, как только чужая ладонь, пахнущая дымом, исчезла с ее рта.

– Да я это! – с досадой, будто она непременно должна была узнать, отозвалась темная тень.

– Тра… Травень, ты, что ли? – с изумлением прошептала девушка, сама себе не веря.

Что за диво: именно о нем она думала вот только что, когда глядела на звезды, и вдруг он сам стоит перед ней, как с дерева слетев! Или игрец какой подслушал ее мысли и прикинулся!

– А то ж! – хмыкнула тень. – Не забыла все-таки!

Глаза привыкли к темноте, и теперь Веснояра смутно различала очертания рослой фигуры. К тому же узнала голос и повадку, которую не могла спутать ни с какой другой. А самый верный знак ей давало ощущение, которое его близость всегда в ней вызывала – немного опасливую радость, возбуждение, беспокойство. Травень сам был такой – горячий, взбудораженный и беспокойный.

– Уж не ты ли это… все выл в лесу? – догадалась вдруг она.

– Может, и я!

– Ты как сюда попал?

– Как надо. Не ори на весь двор. – Травень быстро, чисто звериным движением оглянулся.

– Нет, ты отвечай! – Веснояра пришла в себя. – Тебя что, в гости звали? Что ты здесь бродишь, как волк возле хлева?

– Кто же я, по-твоему? – Травень усмехнулся в темноте.

– А здесь чего рыщешь?

– Добычу ищу! Овечку хочу утянуть.

– Какую еще овечку?

– Да вот эту! – Травень обнял ее.

Подняв руки и упираясь ему в грудь, Веснояра ощутила под пальцами холодный мех накидки. «Зимние волки» носят шкуры мехом наружу, а не внутрь, как люди.

– Давно ли ты… – Она погладила длинную прохладную шерсть, желая убедиться, что это волчий мех.

И если так, это значит, что стоявший перед ней одолел волка один на один и принял в себя его дух.

– С Велесова месяца, – с неприкрытой гордостью отозвался новоявленный «волк». – Теперь могу овечку в логово притащить.

Травень происходил из рода Могутичей, и в этот раз им полагались невесты из рода Домобожичей. Ему было уже лет двадцать или около того – Веснояра не спрашивала, да он и сам, наверное, не знал. Рослый, сильный, с широкими крепкими кулаками и темно-русыми кудрями, в беспорядке падавшими на лоб, он многим нравился, и многие девушки на Купалу охотно пошли бы с ним.

Но Травень хотел иметь все самое лучшее, поэтому на праздниках не отходил от Веснояры. Уже четыре года она возглавляла девичьи круги: высокая, стройная, с яркими голубыми глазами, она дышала свежестью и молодой силой, будто сама Леля. Созрела и вытянулась она рано, в тринадцать стала готовой невестой. Отлично зная, до чего хороша, Веснояра выросла бойкой и держалась довольно надменно.

Может, эта надменность и привлекала к ней упрямого и самолюбивого Травеня не менее, чем яркие голубые глаза, солнечно-золотистые брови и вьющиеся светлые волосы. Уж не первый год он обхаживал Веснояру на Ярилиных праздниках и зазывал в рощу искать папороть-цвет. Она лишь смеялась: ей суждено жить в другом роду, и сколько бы Травень ни поколачивал леденических парней, оскорбленных покушением на их законное достояние, ему ее не видать.

И уж никак не ждала она встретить Травеня сейчас, еще до возвращения «волков» домой: в ее мыслях он находился так далеко, что она и сейчас, чувствуя себя в его объятиях, не верила, что это не сон.

– Кончились наши игрища! – Опомнившись, она попыталась его оттолкнуть. – Отец рассказал: Леденичи этой осенью за невестами приедут.

– Да я знаю, – без огорчения, почти беспечно ответил Травень.

Эта беспечность задела Веснояру. Ему и горя нет!

– Откуда знаешь?

– К Угляне третьего дня заходили с Вышенькой, ногу лосиную отвезли. Угляна нам рассказала, он обрадовался, дурачок!

Вышеня, иначе Вышезар Красинегович, был сыном старейшины Леденичей. Именно ему, по всеобщему мнению, назначалась самая красивая и завидная невеста Заломичей.

– Почему же дурачок? – оскорбилась Веснояра. – Чего же ему не радоваться? Увезут меня к нему по осени… и все.

– Авось еще не увезут! – с непонятной веселой уверенностью отозвался Травень.