- Я, по-моему, ни в чем вас не упрекнул.

- Мне показалось, что вы... - какое б слово найти? - в душе насмехаетесь над наивностью моих суждений.

Нариман невольно развел руками, взметнул (глядя на себя со стороны?) бровями, много ли им выразишь - языком немого кино, подсказка? да: одно из двух:

НЕВЕДЕНИЕ НАИВНОСТИ (чьей?), или НАИВНОСТЬ НЕВЕЖЕСТВА (чьего?).

... Шаумян объявил себя главой Бакинского правительства. В Баку единственными войсками были армянские части, потому армяне составляли важную часть правительства. Офицеры, почти все армяне, находились под влиянием дашнаков. Кто мог знать, что мартовская война изменит ситуацию в Баку? Трактовка вами мартовской войны...

- Трактовка или правда?

- Ваша правда. Увы, бойня мусульман была невероятная. Флот, армяне и большевики были брошено против тюрок. Нет, вовсе не хочу сыграть на ваших национальных чувствах, тем более что после войны власть в Баку перешла в руки комиссаров, в том числе ваши.

Мак Делл удивился (растерялся?), когда Нариман сказал ему, что Шаумян прятал Джеваншира у себя в те мартовские дни.

- Что он прятал вас, я слышал, но что прятал Джеваншира - для меня новость. Я часто навещал в те дни Шаумяна, стараясь, однако, не попадать к обеду или ужину. Считалось неприличным бывать у кого-либо в доме в такое время, ибо еда, как знаете, была нормирована. Приходилось часами выслушивать рассуждения Шаумяна о совершенном государстве. Не мог понять: чего в них больше - наивности мечтателя или фанатизма большевика? Я, между прочим, посетил корабль с комиссарами перед их отплытием, это вышло как-то самой собой, случайно, пригласил меня командующий артиллерией Петров, привлекательная, скажу вам, фигура с длинными, красиво развевающимися волосами, одет был в яркокрасную черкеску. Зайдя к ним в каюту, выпил сладкого шампанского с Шаумяном и его коллегами. Отплыви они, захватив меня с собой на борту, они имели бы ценного заложника. Позже я получил строгий нагоняй от генерала... Вы что же, - спросил, заметив недоверчивый взгляд Наримана, - не допускаете личных симпатий, лишенных классовых пристрастий? Даже простого человеческого любопытства? Кто мог знать, что встреча последняя?

Когда Нариман провожал Мак Делла из своего кабинета, столкнулись в коридоре с Зиновьевым: - А, так это вы и есть, британский консул в Баку! Мы в двадцатом году, на съезде народов Востока, вспоминали о вашей роли в расстреле наших товарищей. - Вдруг Наримана осенило: не для того ли Мак Делл искал повода войти на корабль, чтобы удостовериться, что там все главные комиссары, и распорядиться о дальнейшей их судьбе после отплытия? Посреди ночи изменить курс корабля и загнать комиссаров в ловушку?.. Нет, мы неисправимы, подумал, упрекнув себя: что Зиновьев, что Коба, что я!

- Я чист перед вами.

А тут, следом за Зиновьевым - Сталин, из-под земли будто вырос:

- С английским шпионом видитесь? - Успели доложить! Доносы и шпиономания!

- Я по просьбе Чичерина (чего оправдывается?), кое-что выведать.

- И что же? Клялся в любви к большевикам? Божился, что не причастен к казни комиссаров?

- А вы не допускаете... - нет, не станет повторять за Мак Деллом о личных симпатий, лишенных классовых пристрастий? - Да, и клялся, и божился.

- И вы с Чичериным поверили? Время разбазаривать мы мастера.

И тут окончательно понял: уйти в отставку от всех постов. Где жить? В Баку не поедет. В Тифлисе? Гюльсум одобрит, что сдержался, не вспылил,поедет на сессию в Тифлис, потом и решит.

И ПРОЙДЕН ПИК: был долгий подъем на вершину и скорый спуск, как обвал, крученье-верченье, ни сна, ни отдыха, являться с утра на службу и до позднего вечера лицезреть султана (Кобу?), вроде селямлика, пятничного выхода султана на моление, и чтобы каждый был на виду, вождь видит всех, и все видят вождя.

Что значит летать во сне в самолете? В сонник заглянул, тоненькая такая книжка, в Астрахани купил, в магазине татарина. Искал - не нашел, затерялась среди бумаг, а рыться времени нет, спешит на службу, пятничный сбор вождей. Мусульманский сонник составлен был, правда, давно, когда самолетов не было, а тем более гидропланов, на котором летел, но и тогда ведь во сне летали, ковер - не ковер, а собственные руки как крылья. И неотступно рядом какая-то незнакомая девушка, готовая погибнуть за царя-батюшку и убежденная, что и он, Нариман, к кому она прилипла, влюбленность в глазах, разделяет ее верноподданнические чувства. И о какой-то школе авиаторов, что все они там роялисты и ждут вождя, который бы возглавил. Уж не меня ли прочат в вожди?

- И вы учитесь летать? - спрашивает.

- Вчера я совершила свой двадцать седьмой вылет, сегодня переступлю черту, ведь норма - пятьдесят пять! - Странные, думает, цифры... Она вдруг заявляет: - Разве большевики не враги ваши?

- Но я сам большевик!

- Я знаю вас лучше, чем знаете себя вы сами.- Какая самоуверенность!- И знаю, что жаждете от них избавиться.- Пахнут губы молоком.- Не оглядывайтесь, нас никто не слышит.

Понимает, что сон, но ловит себя на мысли, что хочет узнать, очень даже занятно, что будет дальше. И удивляется желанию, которое в нем родилось: поцеловать её в пухлые губы, ни слова Гюльсум!

- Я могу быть вашей. - Сейчас ее обнимет. - Связной вашей, отрезвила. - Поднимите рабочих на нефтяных промыслах, они пойдут за вами, и свергнете мерзавцев! Я вам помогу связаться с подпольными группами, - а глаза говорят о другом, обещают, и он понимает, что поддастся искушению, вот-вот ее обнимет, - в Тифлисе, Баку, Одессе, - называет города, в которых он жил, -в Астрахани.

- А в Москве?

- В Москве тоже! Не верите? Думаете, агент и подослана к вам? Заплакала, обнимает её, она доверчиво к нему жмется, целует её в щеку, слезы солёные. - Вырвалась из объятий: - Считаете, что не справлюсь? Я могу сотни девушек мобилизовать. У меня есть опыт. Мы смешиваемся с беженцами, умело притворяемся нищими крестьянками из голодных провинций, даже,- разрумянилась от волнения,- беглянками из закрытых большевиками публичных домов! Вот, смотрите,- сняла туфли,- мы носим тайные письма в подошвах туфель... Пойдем! - и тянет за собой, Нариман послушно за нею следует,- хочу поцеловать.

Какие-то гости, ни одного знакомого лица, множество столов, играют в карты, его провожают в другую комнату, где же она? Бросила его, оставив одного!

- Вы ведь,- хозяин ему,- хотите купить ковер, чтобы сын не простужался, дует с пола.- Откуда им это ведомо? Подводит к лестнице, ведущей на крышу дома: - Пригнитесь, - на крыше ему. - Идите близко к краю! - Безлунная ночь, ноги увязают в мягком кире, которым покрыта плоская крыша. Новая лестница вниз, и - на крышу другого дома.

Шел с нею, держал за холодную руку, снова потерял. Вот она! Встречает у подножья лестницы,- проводила в слабо освещенную комнату и, указав на солдатские сапоги и форму на кровати, велела переодеваться. Но успела жарко шепнуть: Я знаю! Это потом!

Послушно раздевается, неловко, уставилась на его голые ноги, не забыть из кармана брюк взять портмоне, там деньги, и носовой платок, в пиджаке удостоверение.

- Вы теперь красноармеец.

- Я председатель ЦИК.

- Был! - она ему на ты. Но почему солдатом? Нынче модно: чтоб в длиннополой шинели. Ну да, Коба такую носит. Это у нас как пароль: красноармейская форма. Как отличить нашего от ненашего? Вот же - сапоги! Порядком сношены и неудобны. От неловкости надевает их на разные ноги, это мешает идти, но терпит.

Через черный ход - на боковую улицу. Куда? Пальцем на губы: не разговаривать. Узкий маленький дворик, небольшой дом, за ним - поле, неподалеку море, и он уже летит в гидроплане, она за рулем, ни разу не летал, а тут как будто всю жизнь то и делал, что летал,- вот почему в красноармейской форме: чтобы к гидроплану подпустили.

- К нам примкнут армяне (при чём тут армяне?), Каспийская флотилия и остатки авиашколы.

Команда была, понимает, что ни за что не выполнит, ведь я уже не служу большевикам (а если она пожелает?): сбросить зажигательные бомбы на нефтепромыслы, разбить склад амуниций. Первая бомба-сигнал к восстанию, паника в городе... Вокруг чужая речь, смесь английского и французского, ни того, ни другого не знает, а гидроплан тем временем... И Нариман не знает, сбросили бомбы или нет, она ведь могла не посоветоваться с ним: потом упрекнут (под трибунал!), что именно он и приказал, никому не докажешь, что без его ведома. По воде мчится гидроплан, причаливает, как корабль, к какому-то острову. Наргин, где содержались военнопленные? Тайное место встречи заговорщиков? Вылез сначала сам, потом ей помог, обнял - и такая она легкая, но тут из-за куста выскакивает незнакомый мужчина и, крепко схватив её за руку, уводит, вокруг никого. Но успела шепнуть: Ночью в кафешантане, кабина двадцать семь, переспросил: Может, двадцать шесть? Нет, именно двадцать семь!, ну да, число ее полетов, а всего - пятьдесят пять, и никакой не комиссарский шифр.