Мехмед не уставал в мыслях ругать себя за то, что нечаянно напился. Сам отсрочил своё же счастье. Как глупо получилось. Как глупо! Предусмотрел всё, но под конец совершил ошибку. А ведь знал, что пить натощак не следует. Знал и поступил наоборот. Сказалась привычка поступать по-своему и не слушать советов. А теперь он прислушивался к себе и с досадой сознавал, что уже не может отличить опьянение от вина и опьянение от любви. Как понять, что протрезвел? Как понять, если радость переполняет? Оставалось лишь надеяться на милость Учителя, чтобы Он поскорее признал своего ученика трезвым, но Учитель не хотел торопиться, а Мехмед всячески стремился приблизить долгожданную минуту и придумывал разные хитрости.

«С каждым новым поцелуем приближается начало урока», — говорил себе юный султан и приближал этот урок, как мог.

А ещё начал постепенно избавляться от одежды под предлогом, что в комнате жарко. Глупый предлог! Сколько влюблённых пользовались этой бесхитростной уловкой! И всё же Учитель не стал препятствовать. Лишь сказал:

— Если тебе жарко, значит, ты ещё не протрезвел.

— Да, наверное, — отозвался Мехмед, виновато улыбнулся и всё же продолжал своё.

Сидя рядом с Учителем, он сначала избавился от кафтана, через некоторое время — от домашних сапог из мягкой кожи, а затем — от исподней рубашки. Как необычно оказалось ощущение, когда человек, которого ты более четырёх лет считал недосягаемым, прикасается к твоему торсу не через одежду! Мехмед вздрогнул, но не от боли, а от волнения.

— Успокойся, мой мальчик, успокойся, — улыбнулся Наставник и осторожно поцеловал ученика в плечо, затем — в ключицу, наверное, надеясь, что тот сможет быстро привыкнуть к новому, перестанет вздрагивать. Мехмед не смог — дыхание участилось, сердце заколотилось, и тогда Учитель прекратил поцелуи, поднял голову и, весело улыбнувшись, куснул ученика за бороду.

— Учитель, что Ты делаешь? — засмеялся юный султан, а Учитель разжал зубы, но тут же куснул бороду с другого края.

— Хватит! — сквозь смех попросил Мехмед, попытался отстраниться, но Учитель не отставал, подался вперёд, и они оба повалились на ковёр. Ласки превратились в потешную возню, а когда она закончилась, потому что оба участника запыхались, юный султан спросил:

— Учитель, Тебе всё ещё не жарко? Сними одежду.

Кажется, это был последний раз за вечер, когда ученик велел, а Учитель повиновался. Дальше все события совершались по иному порядку — ученику следовало делать лишь то, что предлагает Учитель. Пусть Мехмед в порыве страсти попытался стать тем, кто определяет ход событий, но Учитель как-то незаметно дал понять, что это не нужно.

— Успокойся, мой мальчик, успокойся, — повторял Он, целуя ученика, но действовал так, что у Мехмеда не было возможности ответить на поцелуй таким же поцелуем, а на ласку — такой же лаской. Как ответить, если Учитель, проявляя чувства, стоит перед тобой на коленях или оказался у тебя за спиной? Твои руки касаются Его, твои губы стараются дотянуться до Него, но Он находится в таком положении, что способен сделать для тебя очень много, а ты для Него — почти ничего.

Так было возле расстеленного на коврах полотна с лакомствами и так продолжилось на ложе. Ученик только получал удовольствие, но не дарил, так что поначалу ощутил растерянность, спрашивал себя: «Что мне делать?» — но вскоре понял, что ответ находится в чужой голове, голове Учителя, которого нужно просто слушаться. Как непривычно, но чудесно!

Мехмеду вдруг показалось, что он ни разу по-настоящему не отдыхал за минувшие годы и только сейчас может отдохнуть, потому что всё само совершалось именно так, как он мечтал — стало не нужно вмешиваться и что-то поправлять.

Исчез мучительный вопрос, на который так долго не удавалось найти исчерпывающего ответа: «Любят ли меня?» Раньше Мехмед всё время искал подтверждений, что да, любят, но теперь вдруг перестал искать, потому что ответ находился как будто бы повсюду: «Конечно, да. Как можно сомневаться!» Теперь не имело смысла спрашивать.

А ещё такой глупой показалась мысль о том, что всё происходящее может считаться неестественным, и что Творец якобы задумал соитие как акт, который должен происходить лишь между людьми разного пола. «А что же для меня естественно? — с затаённой улыбкой думал Мехмед. — Чувствовать на своей спине палочные удары, а не поцелуи?»

Признанные мудрецы, которые теперь казались юному султану глупцами, упирали на то, что тело женщины нарочно создано, чтобы мужчина мог проникать в неё. «Но если так, — думал Мехмед, — тогда почему Творец не позаботился, чтобы мужчине было проще? Мужчине в первый раз приходится продираться внутрь, а женщина стискивает зубы от боли. Невольно задумаешься, по той ли дороге движешься, когда такие препятствия! И если уж рассуждать таким образом, то соитие между мужчинами более естественно, чем соитие мужчины с женщиной. Вот моё тело раскрылось так легко, как будто создано для того, чтобы кто-то проникал внутрь. Никто никуда не продирается. Никто не истекает кровью. Разве это случайность?»

Учитель так и сказал, когда понял, что тело ученика поддалось и ждёт продолжения:

— Ты как будто создан для этого. Кровотечения нет.

— А оно могло быть?

— У многих бывает с непривычки. А иногда кровотечение — протест: тело не хочет принимать того, кто стремится им овладеть. Но чаще всего кровотечение бывает из-за спешки. Именно поэтому я не торопился, уговаривал твоё тело раскрыться. Это важно. Поначалу без долгих уговоров не обойтись, даже если тело склонно подчиниться.

При одном воспоминании об особенных ласках, которые помогают «уговорить» тело, Мехмед взволнованно вздохнул и вдруг задумался о том, сколько ещё не узнал от Учителя. Юный султан показался себе неопытным, несмотря на то, что у него уже было три жены и два сына.

Много жён и дети ещё не означают, что ты много испытал на ложе. Три жены — три девочки, которые ничего не умели! Они не могли дать Мехмеду и десятой доли тех знаний, которые мог дать Учитель! Те чувства, которые Мехмед видел у Гюльбахар, Гюльшах и Мюкриме, были лишь бледным подобием той страсти, которую сейчас проявлял Учитель. Возможно, жёны ощущали больше, чем выражали, и просто не знали, как выразить. А Учитель знал.

Ученик даже обрадовался, что должен не отвечать на эту страсть такой же страстью, а уступать ей. Теперь Мехмед просто не сумел бы ответить. Он растворился в чужом чувстве и почти перестал существовать. Это стало ещё одним новым переживанием — если поначалу он получал удовольствие, подаренное Учителем, то теперь стал ощущать чужое удовольствие почти как своё. Поэтому так ясно ощутилось то, что соитие близится к завершению.

Юный султан забыл о себе. Забыл настолько, что не сразу понял тихие слова Учителя, который, окончательно овладев учеником, произнёс:

— А теперь я помогу тебе завершить дело.

Разумеется, речь шла не о том, чтобы ученик сам овладел Учителем. Такого не могло случиться, но зато ученик мог дать выход своим чувствам другими способами.

Мехмеду вспомнилась чья-то беседа, которую он слышал на одном из пиров, когда праздновал свадьбу с Мюкриме. Двое гостей, уже довольно пьяных, рассуждали о том, что представляет собой соитие. Один из них сказал: «Если тебе не случилось проникнуть внутрь, это означает, что ничего не случилось, а если ты уверяешь, что оно всё же случилось, это значит, ты — женщина, и проникали в тебя».