«Ах, да! Кэрол!» – я перевел взгляд на часы. До встречи оставался почти час. Солнечные лучи, прогнав тень, незаметно перебрались на диван, претендуя на мое место. Нестерпимо захотелось закатать брюки и пройтись по воде вдоль береговой линии.
Я нажал на кнопку звонка, расположенную на стене рядом с диваном, через минуту на террасе появился дворецкий.
– Я спущусь к океану. Когда подъедет мисс Новак, позвони, сотовый будет при мне, – предупредил я его.
Затем, взяв со стола выписанный Фредриксоном рецепт, протянул его Патрику:
– И еще, нужно в аптеке купить вот этот препарат.
Дворецкий принял его, молча кивнул и удалился.
Спустившись к океану, который находился всего в сорока метрах от дома, я снял мокасины, чувствуя, как песок приятно греет, но не обжигает ступни. Августовское полуденное солнце еще не вошло в зенит, но я всё же счел нужным надеть красную бейсболку с логотипом «Boston Red Sox» и солнцезащитные очки. До колена подвернув брюки, я по щиколотку вошел в воду, немного постоял и, отдавшись на милость легкому бризу, не спеша направился вдоль берега.
Винчи, визгливо тявкая, распугивал чаек, которые собирали выброшенных волной на берег моллюсков. Пес не меньше меня любил такие прогулки вдоль океана. Периодически он что-то находил и зарывал в укромном месте. Я с улыбкой наблюдал за его занятием и терпеливо ждал, когда он закончит.
Винчи… Я назвал его в честь Леонардо да Винчи за не по-собачьи умные глаза. Семь лет назад осенью я приехал на кладбище к могиле Хелен. Это была очередная годовщина дня ее смерти. Моросил дождь. Возле плиты со свежей могилой я увидел Винчи. Беспородный рыжий пес лежал на земле. Он был мокрый, его била крупная дрожь. Я присел возле него и протянул руку. Пес поднял на меня полные слез глаза. Никогда прежде не видел, как плачут собаки. А он плакал. Я заговорил с ним. Он внимательно слушал мой рассказ о Хелен, о моем одиночестве и о том, как мне нужен друг, такой вот, как он, друг. Пес позволил себя погладить. Я обратил внимание на его впалый живот. Он явно голодал уже не один день. Я позвонил водителю и попросил купить пару гамбургеров и принести мне. Прошло минут пятнадцать, а я всё говорил и говорил, перебирая пальцами шерсть животного. Ноги мои затекли, колени ныли.
Наконец, еда была доставлена и пес с жадностью всё проглотил. Пока он ел, я прочел надпись на плите. Хозяином собаки оказалась пожилая дама, по всей видимости одинокая, если после ее смерти о собаке оказалось некому заботиться. Я позвал пса с собой, и он, поверив мне, последовал за мной. Ткнувшись холодным мокрым носом в руку, Винчи вернул меня из воспоминаний. И мы последовали дальше.
Вода всегда манила меня к себе, и если бы не мои математические способности, обрекающие на участь конторской крысы, то, без всякого сомнения, я бы связал свою профессиональную деятельность с океаном. Вероятно, отцовская мечта передалась мне на генном уровне.
Ступни утопали в песке. Каждая клеточка кожи радовалась прохладным объятиям Атлантического океана. Легкая рябь на воде сопровождалась кротким шорохом камней, трущихся друг о друга под шипение кромки тающей пены. Я наслаждался этим пьянящим состоянием умиротворения. Первые минуты голова была свободна от каких-либо мыслей, потом промелькнуло, что, возможно, последний раз вот так бреду, рассекая ногами воду, и радуюсь гармонии в душе, что все мои близкие живы и здоровы и я тоже пока жив. Жив! Как мало, оказывается, надо для счастья: просто понимать, что наступил новый день, а ты по-прежнему жив! Глупец, я так спешил жить! В детстве ставил своей целью быстрей вырасти и обрести независимость в принятии решений; в зрелом возрасте хотелось, чтоб хмурый дождливый день поскорее закончился. А сейчас одно желание – чтоб в груди раздавался равномерный доверительный стук сердца.
Я устремил свой взгляд вдаль, туда, где белые песчаные дюны встречались с куполом неба. Я любил Бостон с его благородным величием, но Хайаннис я просто обожал! Здесь всё живет в ином неспешном, размеренном ритме. Цветущие в мае дюны, заросли вереска, луговые топи, гнезда чаек в траве, стаи мигрирующих птиц – всё это наполняет бытие Кейп-Кода невероятным умиротворением. А какие в этих местах туманы! Их белизне может позавидовать даже Антарктида со своими чистыми снегами.
Я научился чувствовать все оттенки Атлантического океана. От серо-зеленых в зимние морозы до черной пучины во время шторма, когда каскады осатаневших волн, словно ружейные залпы, палят по берегу. В такие минуты чувствуешь невольное волнение, передаваемое душе самой природой. Нет, оно не пугает. Оно вызывает благоговейный пиетет к его силе.
Я часто разговариваю с океаном. Посылаю ему мысленно или же вслух, не важно как, свой вопрос. И волны шепчут мне ответ. Нужно лишь набраться терпения и ждать. Спустя какое-то время обертон отрывистых всплесков позволит уловить шепот, который доносит стихия.
Вдали на черном камне, торчащем из воды, я заметил орла. Раскинув широко крылья, словно на гербе Америки, он сушил их после удачной охоты на рыбу. Крупная птица с темно-коричневым туловищем и абсолютно белым хвостом, шеей и головой. Этого орла мне доводилось часто видеть на побережье во время утренних прогулок. Он наводил страх на местных куликов и чаек. Почему-то на ум опять пришел Броуди. Я тяжело вздохнул.
Погрузившись в свои гнетущие мысли, я не заметил, как добрел до скал, находящихся в двух километрах от моего дома. Я повернулся, чтобы поспешить обратно, на ходу вынимая телефон из кармана брюк. Входящих вызовов не было. Я вернул его обратно и устремил взор вперед. Навстречу мне двигалась женская стройная фигурка в белом, с длинными светло-русыми волосами, игриво перебираемыми ветром. Она была примерно в полукилометре, и я не мог различить ее лица, но стать, изящный изгиб спины выдавали в ней Кэрол.
Улыбаясь, мы шли навстречу друг другу, и, когда до Кэрол оставалось чуть больше пяти метров, я подал голос:
– Это вы, Кэрол! – с наигранным облегчением воскликнул я. – А я уж подумал, что настал мой час и ангел спустился за мной с небес.
Девушка, действительно, очень напоминала ангела. Солнце платиной отражалось от ее пшеничных волос. Светлые хлопковые брюки плотно облегали длинные ноги, а белая шелковая блузка трепетала вокруг тонких рук и талии. Я обратил внимание, что Кэрол не надела бюстгальтер: нашитые на уровне груди карманы блузки не могли скрыть слегка выступающие сквозь ткань соски.
– Добрый день, мистер Харт, – улыбнулась девушка, щурясь сквозь коричневые стекла очков, – далековато вы забрались.
– Здравствуйте, Кэрол, – ответил я, – только не подумайте, что пытался от вас сбежать.
– У вас бы это и не получилось. Я быстро бегаю, – уверенно парировала девушка.
– Даже не сомневаюсь в этом.
Мы шли рядом. Обращаясь к ней, мне приходилось неловко задирать голову вверх: Кэрол была на полголовы выше. Не могу сказать, что я совсем уж маленького роста. В молодости моя макушка достигала уровня ста семидесяти сантиметров. Однако годы, проведенные за чтением книг, согнули мою спину так, что сейчас держать ее ровной уже не представлялось возможным. И всё же я периодически делал попытки.
– Расскажите немного о себе. Новак – это же польская фамилия? – поинтересовался я скорее для поддержания беседы, и так зная ответ на этот вопрос.
– Да, я родилась в Польше, в маленьком городке Влощова, и жила там до двенадцати лет.
– У вас совсем нет акцента, присущего иностранцам.
– Акцент был, да еще какой! В университете пришлось много работать над артикуляцией и дополнительно заниматься с преподавателем по чистоте произношения.
– Почему же вы переехали в Америку?
– Мой папа – физик, доктор наук. Его пригласили в Бостон преподавать. К тому же я занималась гимнастикой, показывала хорошие результаты и нуждалась в более квалифицированном тренере. Большой город обещал новые возможности в развитии моих данных. Но в четырнадцать лет я получила травму спины, пришлось уйти из спорта.
