– С завтрашнего дня нужно прекратить все телефонные разговоры, касающиеся операции, – продолжил я. – Уверен, что Броуди установит прослушку, если уже это не сделал. У меня будет новый номер для связи с лабораторией.
– Пап, я тут подумал… может, стоит согласиться на предложение Броуди? Рано или поздно трансплантацию мозга коммерциализируют. Так почему бы тебе не сделать это первым?
– Джим, если бы предложение исходило от кого-то другого, я подумал бы над этим. Но брать в партнеры Броуди! Это самоубийство! Он уберет меня сразу, как только я перестану быть ему полезен! А после, если понадобится, истребит весь наш род, чтобы избавиться от возможных наследников в столь прибыльном бизнесе.
– Пожалуй, ты прав. Он хитер и изворотлив, как банда чертей, – в сердцах подтвердил Джим. – Мы в безвыходном положении! И соглашаться нельзя, и отказа он не потерпит.
– Пора спать, утром приедет Роберт, не хочу заставлять его ждать, – сказал я, допивая вино. – Замечательный напиток, жаль, что не вдохновляет так, как «Макаллан», – грустно констатировал я, возвращая пустой бокал на стол.
Поднявшись к себе, я еще долго лежал, глядя в темноту, пытаясь обуздать нескончаемую цепочку мрачных мыслей. Мне пришлось долго ворочаться, выбирая удобное положение. На правом боку я не мог лежать долго, потому что начинала болезненно ныть печень, а на левом – не позволяло спать больное сердце, которое под тяжестью тела трепыхалось, словно птица, пойманная в силок. Чаще всего я спал полусидя. Лишь такое положение позволяло избежать одышки.
Сон никак не шел. Мысли темной массой копошились внутри черепа. Они, как назойливые тараканы, разбегались, стоило лишь открыть глаза. Но, как только усталые веки смыкались вновь, они выползали из потайных уголков сознания и мельтешили снова и снова, рисуя образ то Броуди, то мексиканки. Наконец, усталость взяла верх, и я погрузился в чуткую поверхностную дремоту, в которой незнакомая старуха-мексиканка кормила меня тортильей с гуакамоле, беспрестанно бормоча молитву, а я ел и ел. Вдруг взгляд мой упал на руки, сжимающие лепешку, и я, охваченный ужасом, вскрикнул противным фальцетом: мои длинные ногти были покрыты ярко-красным лаком. Старуха же засмеялась, ее тело сотрясал какой-то демонический хохот, она запрокинула голову так, что не было видно ее испещренного морщинами смуглого лица. Хохот становился все громче, на моих глазах она медленно превращалась в Броуди. И вот уже он хохочет мне прямо в лицо, слегка подавшись всем телом вперед. Затем резко замолкает. Лицо его приобретает зловещее выражение, глаза источают ненависть, он поднимается из кресла, и я вижу, насколько он огромен. В ужасе я задираю голову вверх и понимаю, что превращаюсь в гнома, а Броуди, напротив, продолжает расти, нависая надо мной угрожающей глыбой. Лишь под утро мне удалось забыться глубоким долгожданным сном.
Меня разбудил будильник. Сквозь закрытые веки я ощутил солнечный свет, радостно расположившийся в моей спальне. Щуря глаза, я бросил враждебный взгляд на часы и отключил сигнал звонка. Хотелось натянуть одеяло на голову и предаться дремоте, но чувство уважения к Фредриксону заставило вдеть ноги в тапки и идти пропускать через себя наступивший день.
Утро обещало быть жарким и безветренным, а следовательно, полдень принесет зной и ленивое томление. Я надел приготовленную домработницей Августиной свежую льняную белую рубашку с коротким рукавом и такие же брюки, завершив образ бежевыми замшевыми мокасинами на босую ногу.
Как всегда, завтракая на террасе, проглотил ненавистную овсянку и апельсиновый сок, хотя организм требовал яичницу с беконом, сигару и кофе. Даниэла была в сговоре с Робертом и добросовестно выполняла все его рекомендации относительно моего меню. Правда, это не мешало мне навещать холодильник в ночные часы.
Позвонил Фредриксон и предупредил, что опоздает. Я чертыхнулся, жалея, что не задержался в постели, и отправился в кабинет проверить почту. Ответив на письма и подписав документы, привезенные вчера вечером курьером из корпорации, я уже собрался было спуститься на террасу. Но тут в дверь робко постучали.
– Войдите, – крикнул я, чтоб стоявший за дверью мог расслышать.
Массивная дубовая дверь осторожно открылась, и на пороге появился Рик. Он смущенно переминался с ноги на ногу. Затем, преодолев робость, делая широкие шаги, словно желая оставить на полу как можно меньше следов, парень пересек кабинет и остановился возле стола.
– Доброе утро, мистер Харт. Вот, я купил то, что вы просили, – протянул он запечатанную в конверт сим-карту.
– Привет, Рик. Спасибо, ты меня очень выручил, – я подошел к парню и благодарно пожал его молодую сильную руку.
Зазвонил телефон. Рик тактично поспешил удалиться. По внутренней линии Майкл сообщил, что подъехал Роберт.
Я спустился в холл. Фредриксон был, как всегда, в тщательно отутюженных брюках и рубашке в голубых тонах, лишь ради жаркого дня он сделал исключение, не надев галстук и пиджак. Маленький, субтильный, но при этом невероятно проницательный и талантливый последователь Гиппократа. Внешне он напоминал рыбу. Узкое лицо, круглые глаза с отвисшими нижними веками, взирающие на мир через круглую оправу очков, и маленькие пухлые губы. Лоб его покрывала испарина, он извлек носовой платок из кармана брюк и, вытирая лицо и лысую голову, извинился:
– Привет, Дэн! Такая жара, похоже, все горожане решили пережить ее на Кейпе. Пришлось сорок минут стоять перед мостом, вот и задержался.
– Пустяки, Роберт, – вяло пожимая его узкую ладонь, успокоил я. – Мой пульс за сорок минут нисколько не изменился.
Мы прошли на террасу и расположились в тени на мягком угловом диване. Роберт неодобрительно рассматривал мои воспаленные от бессонной ночи веки. Затем достал из чемоданчика стетоскоп, тонометр и привычным жестом, положив большой палец на внутреннюю часть запястья, стал слушать пульс. Закончив осмотр, он, задумчиво складывая приборы, спросил:
– Как ты сегодня спал?
– Плохо спал, – откровенно признался я, – бессонница изводит.
– Может, назначить легкое снотворное? Твой организм должен отдыхать не менее десяти часов в сутки, – нравоучительным тоном изрек доктор.
– Давай. Сам уже об этом давно думаю, – согласился я.
Роберт достал блокнот и размашистым почерком выписал рецепт. Вырвав заполненную страницу, он протянул ее со словами:
– Завтра улетаю на конференцию в Нью-Йорк, но буду на связи, если что – звони.
Мы выпили по кружке зеленого чая со льдом, обсудили последние городские новости, и Фредриксон уехал. Я же традиционно принялся просматривать свежую прессу, предусмотрительно оставленную Патриком на краю стола.
На террасу забежал мокрый Винчи. Он демонстративно отряхнулся, на секунду создав вокруг себя облако брызг. Собаки умеют это делать по-особенному, начиная от головы волнообразно движения переходят к задним лапам. Следом вошел Джим в мокрых шортах, с полотенцем, перекинутым через шею. Он выглядел как счастливый подросток, первый раз прыгнувший с трамплина, возбужденный и энергичный.
– Устроил сейчас заплыв до каменной гряды. Ты не поверишь: уложился в девять с половиной минут! Это мой рекорд шестилетней давности! – вытирая мокрые волосы полотенцем, делился своим восторгом Джим.
– Молодец, – от души порадовался я за сына, – это всё благодаря твоим ежедневным тренировкам.
Протянув сыну блокнотный лист, на котором был номер телефона, купленного утром Риком, я пояснил:
– Это секретный номер, его будут знать только сотрудники лаборатории, Том и ты. Со своего телефона на него не звони, думаю, Броуди твой номер тоже может прослушивать. В общем, будь начеку, – предупредил сына.
– Понял, отец, – кивнул Джим и взглянул на наручные часы. Они показывали начало двенадцатого.
– У меня назначена встреча в Даксбери. Пожалуй, пора собираться, – сказал Джим, покидая террасу.
И уже через плечо бросил:
– Передавай привет Кэрол.
