- А про Кузьмича откуда прознала? Ты, баб Нюр, и впрямь ведьма что ли?

- А ежели и ведьма? Что, всю охоту помогать отбило?

- Да нет. Я в бабкины сказки не верю.

- Не верю... - насупилась вдруг бабка. - Степа, пообещай только, что Демку не оставишь, присмотришь за ним. А то ведь помру, заклюют его здесь совсем.

- Не переживай, не пропадет твой Демка. Одного не оставлю. Ты отдохни, баб Нюр, а я приберусь здесь пока. А то совсем срам развели. Только Демку кликну.

Бабулька тут же уснула, только голову до подушки донесла, будто обухом по голове схлопотала. И захрапела, да так, что чуть стены не заколыхались.

Кузьмича Степан отправил домой, кликнул Демку и принялись за уборку. Вынесли помои, выгребли мусор, отскоблили грязь, где смогли, вымыли полы, пооткрывали окна, чтобы проветрить. Вони дома поубавилось, стало светло и почти уютно. Демка помогал как мог и постоянно улыбался - радовался чему-то.

Провозились с уборкой весь день. Уже в сумерках Степан заторопился домой. Пока он прибирался у бабки Нюры, все нужное для него прикупил Кузьмич, упаковал, собрал, взгромоздил на телегу и теперь уговаривал остаться.

- Ты бы не ездил никуда, оставайся, места хватит. Смотри, какие тучи, ветер поднялся. Ливень знатный будет, с грозой.

- Да куда же я останусь, там Лесенька одна с Андрейкой. Вдруг что стрясется. Одни, в лесу...

- Да что с ними станется за ночь-то? Авось не маленькая, Леська твоя, сдюжит. Ты вокруг посмотри, еще не ночь, а уже не видно ни зги. Куда ты попрешься? Сейчас ливанет, доехать не успеешь. Встрянешь посреди поля, увязнешь в грязи так, что не вытащишь. Вымокнешь до нитки, воспаление получишь, как Анюта твоя. Мертвый ты точно никому не поможешь. Завтра с утра, затемно поедешь, как утрясется все.

Степан задумался на мгновение, потом махнул рукой, запрыгнул на телегу, дернул поводья. Телега тронулась.

- Вот упрямая твоя башка, - крикнул Кузьмич вослед, вместо прощания.

***

Только Степан подъехал к краю деревни, где с утра чуть не сбил Демку, как с неба потекло. Дождь начался не редкими каплями, а сразу ливнем. Вода встала стеной, будто на небе ведро перевернули. Ехать стало невозможно, пришлось поворачивать. Добрался до Кузьмича кое-как, а у того уже все готово: и баня натоплена, и вещи сухие, и стол почти накрыт. Встретил Степана довольный, улыбается - ждал!

- Ну что, Степа, в баньку?

Парились долго, потом за столом сидели до глубокой ночи. Поговорить нашлось о чем, Степан за разговором как оттаял - давно так задушевно не собирались. Да и Кузьмич был доволен - сиял, шире некуда. И про страхи свои забыл, и про опасения. А дождь все поливал...

- Вот ты мне скажи, Степа! Друзья мы с тобой почти всю жизнь, с детства не разлей вода. Ближе тебя, Степа, у меня теперь и нет никого, ты для меня - братка родной. Все вместе прошли, и в огне, и где только не были. Даже горе у нас одинаковое.

- Лень, не начинай, не надо.

- Нет, ты дослушай! Вдовцы мы с тобой. Оба! У тебя еще дочка есть, а у меня детей как-то не получилось. - Кузьмич утер слезу. - Ну я не о том. Вот какая оказия вышла: горе одинаковое, а как по-разному получилось. Я от одиночества к людям подался, а ты наоборот - в себе закрылся, ушел ото всех. Приедешь, парой слов перекинемся, чаю хлебнем и до свидания. Вот почему? Двоим-то с бедой завсегда легче справиться, а мы порознь. Давай, Степа, как раньше вместе держаться, не дури, не будь бирюком.

- Да знаю я, Кузьмич, знаю. Только как Анюты не стало, не могу позволить себе веселья. Я зарок дал - только для Лесеньки жить и скорбеть до конца дней. А теперь вот внучок появился, и радость такая внутри, что не удержать ее. Не справляюсь я с зароком, Лёнь! Для дочки с Андрейкой все сделаю, а скорбеть не могу больше, сил нет, жить хочу. Вот и грызет меня совесть, душу тянет.

- Тьфу! Дурак ты, Степа! Кругом умный, а тут дурак. Сам себе клеть отстроил и себя туда посадил. Ну вот кому нужно, чтоб ты скорбный везде ходил, как бабка-плакальщица? Олесе? А может внуку твому такой дед понравится? Или Анюта тебе рыдать завещала? Все мы тебе добра желаем и счастливым видеть хотим, а Анюта вперед всех. Так что расслабься, живи и память ее не позорь!

Замолчали. Степан думал, взвешивал, Кузьмич не мешал. Тихо стало, дождь перестал, только маятник у часов постукивал да болтался, туда-сюда, туда-сюда. Но вдруг и он умолк. Застыл, где неположено, прямо на полпути - ни вверх, ни вниз. Тишина оглушила и стала звенеть.

- Началось, - осторожно выдохнул Кузьмич.

"И вправду, поменялось что-то..." - подумал Степан, и тут же комок в горле встрял, оттого, что в спину кто-то посмотрел и по стеклу с улицы заскреб, вроде как в окно заглядывал. Степан поднялся, подошел к окну, посмотрел - ничего. Но ведь есть же там кто-то, нутром почуял! Вышел на крыльцо, прислушался - за углом теперь шебуршит вроде. Странно! Нашарил в темноте оглоблю, схватил покрепче, примерил как бить, шагнул дальше. Тут из-за угла как выскочит непонятно кто, маленький, неказистый. То ли обезьянка, то ли гномик, в темноте не разглядеть. Сбил Степана с ног и удирать дальше. Бежит вприпрыжку, скачет через заборы и гогочет, весело ему. Степан припустил было за ним, да понял, что не угнаться. Вернулся в дом, а Кузьмич все так и сидит, будто к стулу прилип, только бороденка от страха подергивается.

- И чего вы тут боялись? - Степан сел напротив. - Только страху зря нагнали.

- Т-ты его в-видел? - промямлил Кузьмич.

- Ага! Видал. Такое увидишь и впрямь помереть можно... Со смеху!

Кузьмич вытаращил глазищи на Степана и только рот молча открывал, не зная что ответить.

- Да, Леня! Я уж стал опять думать, что подшутил ты все-таки, но по глазам вижу - нет! Чего же вы все тут так жидко испугались? Видел я страх ваш. Можно сказать, в глаза ему посмотрел. Только страх этот нестрашный вовсе!

- И к-какой он?

- Маленький, сморщенный, на обезьянку похож.

Кузьмич вдруг подорвался, как ошпаренный.

- Ты думаешь, я обезьянки испугался бы? Я, как ты, в глаза этой твари не смотрел, и морда к морде с ней не сталкивался. Про то, какова она вблизи, сморщенная ли, потешная, я не ведаю, но знаю точно, что добра от нее ждать не стоит. И вот еще что! Сидел я как-то в сортире по ночи, и слышал, как она по огородам шастала. Тяжело так ступала, громко, и дышала, как паровоз. По утру аж забор поваленный нашли. Я тогда в туалет, Степа, очень быстро сходил, а трусом, сам знаешь, никогда не был. А Серега Кудря рассказывал, что шел ночью поддатый - тогда еще все только начиналось - и видит: стоит оно впереди, всю дорогу перекрывши! Здоровое, полтора Сереги ростом. Серегу-то узыркало и как заревет - у Кудри весь хмель за раз улетучился, ну он и дал деру.

- Это после того он в погребе зарываться стал?