- А Вы мне скажете, где его дом? – опустив глаза, врач тяжело вздохнул и накрыл обожжённое тело обратно.
========== S06S04 Last Chance ==========
Смерть никогда не была противопоставлением жизни. Противоположность смерти – рождение. Конечно, если ты уже не родился мертвым, тогда да, это одно и то же. Тело бренно, душа бессмертна. А есть ли она эта душа? Хотело бы верить, что да. Люди построили столько предположений, что происходит там, за линией невозврата, когда тело погибает, сердце перестаёт биться, а мозг больше не подает электрических импульсов. Звучит скучно, не так ли? Нарушение функций центральной нервной системы, снижение артериального давления, централизация кровообращения, нарушение дыхания, недостаток кислорода в тканях, агония, клиническая смерть, биологическая смерть. Не хочется. Уходить совершенно не хочется, и я злюсь. Злюсь на себя, злюсь на судьбу, на жизнь, на ситуацию.
- Пожалуйста… - понятия не имею, с кем говорю. Все уже давно покинули меня, уже давно ушли. И в лучшем случае все пройдет быстро. – Помогите… Кто-нибудь…
Если бы я знал, что умирать так плохо, я бы боялся смерти, что в принципе сейчас и делаю. Гнев, жгучий гнев, такой же как и пуля в правом боку, и не знаю, что убивает меня больше. Возможно пуля и не во мне, может она прошла насквозь, но я не чувствую нижнюю часть туловища. Такое уже было, и тогда мне сказали: «Вы больше не сможете ходить», а я встал. Конечно, травма отразилась на моем теле, но я старался над этим не думать, и боль уходила. Можно было бы сделать так же сейчас, но надо терпеть. Терпеть, чтобы жить дальше. Жить через боль, жить со знанием неизбежного конца, жить, понимая, что время исчисляется минутами, жить из последней надежды.
- Боже, пожалуйста, я так хочу жить, - под рукой чувствуется липкая лужа. Закрываю глаза, вдыхаю тяжелый и сжатый воздух. – Помоги мне! Умоляю тебя, помоги! - единственным ответом становится эхо. Я должен встать, должен выбраться, должен позаботиться о своих ребятах, должен вытащить их. Я должен, другого пути у меня нет. – Боже, прошу тебя… - никогда не занимался подобным, но, думаю, самое время. – Не для себя прошу… Они погибнут, мне нужно… Нужно довести дело до конца… - если бы можно было продать душу, я бы сделал это не медля, но, к сожалению, я живу в том мире, где нет места подобным вещам. – Я никогда ничего не просил… Слышишь меня?! - от крика рана открывается еще больше, а времени становится еще меньше. – Хоть что-нибудь ты можешь сделать нормально?! Хотя бы раз?! Мне не нужен твой рай… Не нужен… – глупее выглядеть невозможно, но меня никто не видит и не слышит, лишь взрывы, что принесла с собой армия вторят моему голосу. Я могу позволить себе эту слабость. Я могу, наконец, быть слабым. – Дай мне шанс… Дай-мне-еще-один-шанс, - а вот теперь все. Сознание ушло, но я вернулся, вернулся, чтобы поставить точку. – Тогда прости… Прости меня за все…
- Давно уже простил. А теперь прекрати говорить с Ним, поверь, Он не услышит. Говори со мной, а то я ревную.
***
Обычно во всех популярных фильмах в особо грустных случаях идет дождь. Знаете, такой с черными тучами, с грозой, с яркими вспышками, а все люди стоят под зонтом, кроме одного. Этот парень всегда мокрый до костей, руки сжаты в кулаки, губы дергаются, порой обнажая скрипящие друг об друга зубы, на лице гнев, а в душе война. Дальше этот парень должен пойти и порешать всех тех, кто довел его до этого места, наказать преступников, отправить на тот свет всех виновных, а позже, в лучшей драматической последовательности, погибнуть сам. У нас было все наоборот.
Несмотря на то, что время подошло к зиме, на улице не было ни намека на привычный снег, а с неба светило раскаленное солнце. Скорее всего, я не отошел до конца от больницы, от сыворотки, от всей это дряни, которую в меня кололи, не отошел от шока, не отошел от перемен. Хотя последние только начались. Опираясь на палку, словно мне уже лет семьдесят, а не чуть перевалило за тридцать, я смотрел на то, как четверо незнакомых парней молча вытащили белый гроб из катафалка. Думаю, в душе каждый из них матерился и проклинал все на свете. Хотя, если найдутся люди, кто добровольно выбирает работу гробовщика, да еще и смогут получать от этого удовольствие, то… То что? Логика. Пора бы ее уже и отключить. Я хороню лучшего друга, человека, который стал неотъемлемой частью моей жизни с семи лет, а думаю о каких-то других людях, хорошо им там или плохо. Защитная реакция, от которой не избавиться ни под каким предлогом, но пора прекращать. Хватит. Достаточно.
- Знаешь, друг, ты самый знатный мудак, что был на этом свете, - парни уже успели опустить гроб в землю и взяться за лопаты. – Ты оставил меня, чертов ублюдок. Оставил помирать там. И не важно, что к тому времен ты сам уже подох! Это тебя не оправдывает, - наверное, для ребят, что закидывают в яму землю, такое зрелище не в первые, и я глубоко надеюсь, что в школе они были неучами и английский язык для них незнаком… Вру. Я уже ни на что не надеюсь. – Я, сволочь ты эдакая, клянусь, что найду тебя. На том свете найду и научу-таки говорить правду и просить помощи. Поверь, когда я доберусь до тебя, ты поймешь, что она тебе ой как понадобится. Ты же любишь всякие извращения? Так вот, у меня пока есть время обдумать для тебя развлекательную программу на несколько лет и пощады не будет… - руки предательски задрожали, и я не поскупился отдать одному из парней несколько купюр высокого достоинства, чтобы они ушли и оставили мне лопату. – Будь ты живым, я бы все равно тебя закопал, так и знай. Я никогда так не злился, Лафейсон. Никогда! Понимаешь? Да ни черта ты не понимаешь… Тупенький ты у меня вырос, гордый до невозможности, напыщенный, а толку ноль. Спас он мир… Да пошел ты на хуй с этим миром! – люди, что пришли навестить своих родственников, в страхе расходились. Скорее всего, им хотелось спокойствия, но рядом со мной – с трясущимся бледным мужиком, что в дорогом костюме саморучно закапывает могилу, покоя не видать, как собственных ушей. – Иди ты – сволочь – далеко и надолго! Надеюсь, что ад существует, и ты там. Знаешь, как больно, Лафейсон?! Знаешь, что ты наделал?! Да, в твоей любимой Франции все нормально, но что творится у меня внутри!.. – где-то в отголосках сознания появилась идея раскопать и выпотрошить, но разум запретил. В психиатрической больнице мне явно не понравится. – Ты знаешь, что с Тором? Ты о нем подумал?! Парню дали «вышку»! Его усыпят, как бешеного пса! А все из-за чего? Ты заигрался, ты, черт возьми, заигрался! Что я скажу твоей матери?! Что Сиф скажет сыну?! Где сейчас Наташа и Клинт?! Где Беннер?! – в левой части груди закололо, а я понял, что больше не копаю, а тупо бью по земле лопатой и не могу остановиться. – Что мне делать?! Как жить дальше?! Скажи мне! Что-мне-делать?!
- Тони, положи лопату, - строгий женский голос за спиной оказался самой большой неожиданностью, что я замахнулся и резко повернулся.
- Пеппер?! – отшатнувшись от меня, она подняла руки вверх.
- Положи, пожалуйста, лопату, - я тихо кивнул и бросил пресловутый предмет на землю. – Умница, - Пеппер выглядела, как всегда, сногсшибательно. Идеальная причёска, идеальная одежда, идеальный макияж, идеальный запах, идеальная женщина.
- Напомни, как я умудрился тебя потерять? – ноги подкашивались, и я упал коленями в какую-то грязь, что Поттс в несколько широких шагов оказалась рядом со мной.
- Тони, давай немного отойдем, - она тонкая, но сильная. Пеппер кивнула на могилу, хотя так ее назвать сложно, все тем же гробовщикам, и они вновь взялись за работу. – Я забираю тебя домой.
- Не хочу, Пепс, не хочу…
- А я и не спрашиваю, - я видел, как к нам направлялся суровый Хэппи, хотя я-то знаю, что он один из самых добрых людей, но приказ начальника, видимо, заключался далеко не в добродушии. – Больше ты сюда не ногой.
