После Жатвы комментаторы переключаются на обсуждение прошлых игр. Демонстрируют красочные фрагменты, самые удачные сцены, то, что запомнилось зрителям. На записи с шестьдесят четвертых игр в финальной битве сходятся два профи. Оба сильные и крепкие, они не желают друг другу уступать и дерутся почти до беспамятства, пока одному из них не удается повалить противника на землю. Победитель бьет его камнем до тех пор, пока голова соперника не превращается в кровавую кашу. Выстрел из пушки означает, что тот уже мертв, но победитель по инерции наносит еще несколько ударов, прежде чем отбросить в сторону свое орудие, испачканное кровью и ошметками мозгов. Он поднимается, глядя в камеру и улыбаясь. У юноши красивое лицо, отчего происходящее кажется еще более страшным.

Эска откладывает надкушенную сливу. На самом деле все, о чем он может сейчас думать, — как удержать в себе съеденную пищу. Он думал, что был достаточно напуган до этого, — но прежний страх ничего не значит по сравнению с ужасом, который окутывает его сейчас. Все это взаправду. Голодные игры — это реальность. Через несколько дней, он так же может лежать на арене, пока профи с камнем наперевес будет долбить по его черепу.

Сил смотреть больше нет. Эска выключает телевизор, быстро раздевается и заползает под одеяло. Кровать чуть заметно покачивается в такт движению, темнота обволакивает теплым одеялом. Закрывая глаза, он видит разможженное лицо прошлогоднего трибута и лица своих соперников, тех, кого запомнил.

Эсеке кажется, что он не сможет заснуть, но разморенное едой тело отключается почти сразу. Последняя мысль, которая его посещает: а ведь Сцин теперь тоже мой соперник. Придется расправиться и с ней, если он хочет выжить.

***

Атмосфера соперничества пронизывает Капитолий. Даже трибуты из одного дистрикта держатся обособленно и не заговаривают друг с другом лишний раз. Сцин испуганно жмется к Эске, но их разделяют сразу по прибытии и передают в руки стилистам.

— Они сделают тебя привлекательным, — поясняет Квинт, подводя Эску к невысокой смуглой женщине, у которой в ушах столько сережек, что мочки оттягиваются вниз.

— Привлекательным? Я думал, что для игр прежде всего надо быть сильным.

Квинт с терпением, показывающим, что он уже не раз это говорит, объясняет:

— На арене побеждает не только тот, кто сильнее и быстрее всех, но и тот, у кого есть спонсоры. А чтобы их привлечь, ты должен выглядеть не как замарашка-земледелец.

Его холеные пальцы касаются подбородка Эски.

— Ты симпатичный мальчик, но твоя внешность нуждается в доработке. Все равно, что драгоценный камень в шлифовке. Стилисты поработают с тобой — и может, ты станешь достаточно привлекательным, чтобы кто-то пожелал стать твоим спонсором на арене.

Эска в этом сомневается.

Стилисты трудятся несколько часов, заставляя его вытерпеть множество процедур, иногда смешных и нелепых, иногда унизительных. Как, например, удаление лишних волосков с груди.

— Это совсем не дело, — неодобрительно говорит Сакса, которую Квинт представил как личного стилиста. — Волос немного, но смотрится это так некрасиво… Когда вы, мальчики, становитесь мужчинами, с вами много хлопот.

Она рывком дергает восковую полоску, которую приклеила на грудь. Кожу словно жжет огнем, но Эска заставляет себя терпеть.

— Совсем другое дело, — одобрительно замечает стилист.

Она подводит Эску к большому зеркалу, чтобы тот мог на себя взглянуть. Сакса не предлагает ему никакой одежды, но, похоже, он единственный, кого смущает нагота.

После всех процедур Эска еще больше похож на мальчишку. Шестнадцатилетние в Одиннадцатом дистрикте считаются взрослыми, но сейчас в зеркале отражается худой — можно ребра пересчитать — мальчишка. Сакса уложила волосы так, что спереди они падают густой челкой, и ребенок в зеркале смотрит из-под нее, сверкая глазами, словно перепуганный зверек.

Эске кажется, что ни один спонсор не станет связываться с таким недокормышем, чьи шансы на победу стремятся к нулю.

Однако Квинт доволен.

— Теперь с тобой можно работать. Сакса творит чудеса.

Сопроводителю вкусы капитолийцев ближе, и Эска решает, что ему виднее. Сам он проголодался за то время, что провел в руках стилистов, и сейчас его занимает только еда. Он и Сцин налегают на деликатесы, поданные к столу.

В сидящей напротив девочке Эска с трудом узнает замухрышку, приехавшую вместе с ним. Кто бы ни был ее стилистом, он хорошо постарался, чтобы превратить ребенка из дистрикта в очаровательную девчушку.

— Отлично выглядишь, — говорит Эска, стараясь подбодрить ее.

Сцин несмело улыбается и касается забранных в причудливый узел волос.

— Ты тоже. Мне нравится твоя татуировка.

По требованию Саксы Эске нанесли на правое плечо рисунок из переплетающихся линий. Они обхватывают бицепс наподобие браслета. Татуировка побаливает, но Сакса заверила Эску, что за пару дней шрамы заживут.

— Моя стилист решила, что это придаст мне индивидуальности.

— А мой хочет раскрасить мою кожу золотым для вечернего выступления.

— Похоже, мы будем роскошны.

Этот разговор разбивает ледок между ними, и они смеются с облегчением.

***

Вечером, когда начинается церемония, их уверенность в себе исчезает. Они стоят за кулисами и смотрят, как колесницы, запряженные парами лошадей, провозят их соперников до Круглой площади.

До сих пор одежда, которую дали им стилисты, казалась Эске роскошной до нелепости: тонкая золотая ткань, которая блестит, словно пшеница. Но в сравнении с некоторыми трибутами они одеты скромно, даже бедно.

Трибуты из Первого почти обнажены и усыпаны мельчайшими камушками. Девушка держит голову гордо, в своей сияющей наготе она похожа на статуэтку. Эска помнит ее имя — Сапфира. Оно ей очень подходит. Толпа ликует, глядя на ее и ее спутника.

На трибутах из Второго одежда, стилизованная под форму миротворцев. На большом экране показывают юношу-трибута, ему форма к лицу. Только само лицо слишком доброе для профи. Эска напоминает себе: доброта — прекрасная маска. На одной из игр победителем стал мальчик, который прикидывался большим добряком. Он даже помог выжить нескольким трибутам послабее, делился с ними едой и оружием. И прикончил их, когда не осталось других соперников.

Постепенно проходят и другие пары, поражая воображение искусными костюмами. Оглушенный ревом толпы и ослепленный пышностью церемонии, Эска запоминает только трибутов Восьмого. На них невообразимые наряды из метров струящейся ткани, текучей, словно вода.

К тому времени, когда объявляют их выход, мальчик убеждается, что они ничем не выделяются. Простенькие костюмы не дадут публике их запомнить.

Квинт подталкивает своих воспитанников к колеснице.

— Сейчас ваша очередь. И улыбайтесь все время, никто не любит бук.

Эска встает на повозку и помогает забраться Сцин. Ее кожу все же выкрасили в золотой, и теперь девочка напоминает Сапфиру: та же неестественная красота и хрупкость драгоценной статуэтки.

Толпе задумка стилиста по вкусу. Кто-то выкрикивает имя Сцин.

Пока повозка пробирается между рядами, Эска смотрит на собравшуюся толпу. Сколько же их… На уроках им всегда говорили, что Капитолий не так велик, как дистрикты, но сейчас не видно конца человеческой массе. Глядя на них, веселых и сытых, сложно поверить, что где-то есть другая жизнь. Великолепие нарядов и причесок ослепляет не меньше, чем электрический свет ламп и вспышки аппаратуры. Эске хочется прикрыть глаза, но он заставляет себя стоять прямо и даже улыбается, как велел Квинт.

Заключительная часть церемонии проходит на площади. Пока президент произносит прочувствованную речь, Эска смотрит на экраны, прикрепленные высоко на зданиях. Уже сейчас можно видеть, кому отдают предпочтение. Конечно, самый большой фурор произвели трибуты Первого, камера то и дело возвращается к Сапфире, такой довольной, словно она не стоит обнаженной перед многотысячной толпой. Пару раз камера соскальзывает на повозку Одиннадцатого: похоже, не только Эска заметил сходство образов Сапфиры и Сцин. Операторы играют на контрасте, показывая то Сапфиру, напряженную, как готовая к прыжку кошка, то Сцин, похожую на хрупкий колосок.