Несколько дней назад Алексей твердо решил начать новую жизнь. Увольнение (как и развод) – не конец света, после него тоже живут. Он молод, полон сил, имеет свой дом, способен зарабатывать. А главное, куча личного времени на созидание чего-нибудь доброго и вечного…

Соседи внизу что-то бубнили. Алексей прислушался. Лопухин костерил жену, которую на двадцать пятом году брака потянуло на приключения. Изменяет ему и даже не скрывает. А он всю жизнь в работе, тянет на себе весь воз, покупает продукты, оплачивает счета. А эта тварь живет на всем готовом, спуталась с соседом со второго этажа, бегает к нему. Ну, конечно, он приходит поздно, весь загруженный.

«А чего ты хотел? – лениво подумал Алексей, пытаясь уснуть. – Женщины – тоже люди. Им не только зарплата мужа нужна, но кое-что еще, чем не каждый мужчина может похвастаться».

Бормотание раздражало. Лопухин бубнил, как шарманка. Хоть бы знаки препинания иногда делал! Сон уже не шел. До прибытия в Мирославль оставалось три часа. Ожидание превращалось в пытку. За стенкой возилась проводница, вздыхала. Их разделяла тонкая перегородка, но не хотелось туда идти, не стоило усугублять. Девушка понравилась, в том и проблема. У каждого своя дорожка, пусть топчут ее, а в чужую колею не лезут… В итоге он не выдержал, спустился. Соседи замолчали. Женщина уставилась на него, Лопухин смущенно отвернулся. Алексей отправился чистить зубы. Потом стоял в коридоре, разглядывая перрон очередной станции. Входили и выходили пассажиры. По коридору двигалась тетка в железнодорожной форме – хмурая, сосредоточенная, видимо, бригадирша. За теткой семенила Юля со скорбной мордашкой. Проходя мимо Алексея, погладила его по спине, потом обернулась и посмотрела с печальной улыбкой. Он тоже улыбнулся и побрел в свое купе, гадая, как бы еще убить время.

Попутчица пила чай с сушками. Повернула голову, нахмурилась. Лопухина не было – прохлаждался в очереди в туалет. Алексей сел за столик на место Лопухина. Женщина сглотнула, быстро проглотила разжеванную сушку. Настало время откровений.

– В Москву едете? – вкрадчиво спросил Алексей.

– Да, в Москву. Моя фамилия Малиновская, зовут Анна Петровна.

Алексей напрягся – фамилия показалась знакомой.

– У меня в Москве дочь Екатерина, – вещала женщина каким-то механическим голосом. – Ей тридцать три года, у нее хороший муж, хорошая квартира на Большой Ордынке. Муж неплохо зарабатывает, есть двое детей – девочки четырех и пяти лет. Позвали меня в гости, показать, как они живут… Недавно купили дачу в Подмосковье, съездили отдохнуть в Европу, у Катюши все хорошо…

– Безумно рад за вас и ваших родственников, Анна Петровна, – пробормотал Алексей, покосившись на дверь, – но, может, объясните, при чем тут я? Вы так смотрите на меня, словно я сжег ваш дом. Уверен, мы никогда не встре…

Он не закончил фразу, сработало что-то в памяти, и щеки загорелись. Вот же, черт возьми!.. Женщина, внимательно наблюдавшая за его реакцией, удовлетворенно кивнула.

– Да, я изменилась за двенадцать лет. А вы никогда в меня особо не всматривались, Алексей… Катюша тоже изменилась, но в лучшую сторону… Теперь вы вспоминаете ту историю, я не ошиблась? Катюша влюбилась в вас без памяти, она была такой наивной, доверчивой, а вы так импозантно смотрелись в своей курсантской форме. Задурили голову, из-за вас она институт бросила, про все забыла… Вы обещали на ней жениться, подали заявление, уже назначили день бракосочетания. Бедная девочка всю ночь примеряла свадебное платье, плакала от счастья. А на следующий день вы просто не пришли на регистрацию. Через день прислали письмо с невнятными извинениями. Моя девочка чуть не покончила с собой, полгода у нее тянулась жуткая депрессия… А вы пропали, даже и не вспомнили про нее. А ведь мы отговаривали ее от этой связи, убеждали, что ничего доброго не выйдет. И хорошо, что она не вышла за вас. Я бога молю, что сейчас у нее все хорошо… Но я отлично вас запомнила, у меня остались ваши старые фотографии…

Алексей готов был провалиться сквозь землю. Катюшу Малиновскую он иногда вспоминал. Действительно некрасиво вышло. Но он тоже психанул, была причина. Какой линии защиты будете придерживаться, товарищ майор?

– Хоть совесть не прокутили, способны еще краснеть, – мрачно резюмировала Анна Петровна. – Да, мы жили на Урале, там вы обучались в своем военном вузе. После жизнь разбросала, Катюша собралась с силами, окончила институт, уехала в другой город. Мы с мужем тоже были вынуждены переехать…

«Почему же вам дочь с зятем билет на самолет не купили, заставляют тащиться в поезде через полстраны?» – чуть не ляпнул он, но прикусил язык. Ежу понятно, что не все так гладко и безоблачно.

– Вам ведь не повезло в личной жизни? – злорадно вымолвила женщина. – Можете не спорить, по вашим глазам вижу, что вы не преуспели. Это вас бог наказал, Алексей… Вы и сейчас продолжаете беспутный образ жизни. Неизвестно, где провели всю ночь, хотя я догадываюсь где. У вас оцарапано лицо, вчера этого не было…

– Вы не в курсе обмана вашей дочери? – попытался он смыть с себя хоть часть грязи. – Сказала, что залетела… в смысле, беременная, потому и подали заявление. А перед свадьбой я случайно узнал от ее знакомых, что Катюша наврала, не было никакой беременности. Просто обманула, чтобы привязать меня к себе, – как вам это нравится?

– Ну и что? – возмутилась женщина. – Моя дочь сражалась за свою любовь!

Он чуть не поперхнулся, стал кашлять. Женская логика зверствует независимо от возраста. К чему слова? Кто не грешил по молодости? Ну да, случались в биографии эпизоды, которыми трудно гордиться.

Откатилась дверь, ввалился Лопухин, и Алексей безропотно полез наверх, отвернулся к стене. Пусть смотрит, ему плевать. Мать обязана быть на стороне дочери. Он лежал с закрытыми глазами, вспоминал женщин, коим посчастливилось побывать в его постели. Первая – Варвара Кружилина, жили в одном селе, ходили в школу поселка Монино, что в трех верстах от Затеши. Однажды так устали за день – а дело было в десятом классе, – что прилегли в стожок на поле между Монино и Затешей… Тоже обещал жениться и не сдержал обещания. Последняя – сегодня ночью, хорошенькая, веселая, хотя и немного грустная проводница Юля. А сколько было между ними – стыдно, майор, стыдно…

Он поворочался, опять спустился вниз и уселся рядом с дверью. В купе вторглась Юленька, забрала пустые стаканы. Украдкой глянула на него, изобразив глазами: на выход, товарищ. Он поднялся под исполненным легкого презрения взглядом Анны Петровны, вынул из пачки сигарету – типа покурить. Уже вышел в коридор, как она бросила в спину:

– Чемодан свой забыли!

Алексей вспыхнул, но вернулся, безмолвно забрал кейс. Постучаться в соседнее купе он даже не успел. Отворилась дверь, проводница втащила его внутрь, стала осыпать поцелуями и зашептала:

– Все, мой милый, ты скоро выйдешь, поедешь в свою деревню, мы больше не встретимся… У меня еще есть дела до прибытия в Мирославль, увидеться не сможем… Жалко, но такова жизнь… Знаешь, я оптимистка, всю жизнь меня обламывают, а я верю во все хорошее… Возьми, – сунула она ему какой-то рекламный листочек, – там мой телефон и адрес в Красноярске. Понятно, что не позвонишь, но все равно буду верить и ждать, так легче.

– Я позвоню, Юля, – пообещал он.

– Конечно, позвонишь. – Девушка старательно прятала навернувшиеся слезы. – Ты обязательно позвонишь, Алеша. Может, через год, два. Я буду ждать, не забуду тебя…

Алексей вышел на платформу со смешанными чувствами. Хватит, на волю, в пампасы! Он будет жить, и непременно счастливо! Махнула проводница, отвернулась, забирая билеты у лезущих в вагон пассажиров. Из окна в спину смотрела женщина – он даже споткнулся. Смешался с толпой на перроне, зашагал к мосту, переброшенному через пути. И только взобравшись наверх, вдохнув полной грудью, избавился от груза прошлого. Свежий ветер «малой исторической родины» кружил голову. Он шел по мосту и таращился во все стороны. Под ногами бурлила станция Мирославль-2, пыхтели маневровые тепловозы, медленно тянулся товарный состав. На перроне у свежевыкрашенного вокзала, увенчанного остроконечным шпилем, толпились люди, работали киоски. На привокзальной площади, куда он спустился с виадука, суеты прибавилось. Толпились люди на остановке, гудели в заторе легковые машины. Здесь все изменилось. В городе жили те же сто двадцать тысяч населения, но он уже не выглядел захолустным провинциальным городишком. Откуда-то взялся здоровый торговый центр – парковка перед ним была забита машинами. На другом конце площади пропали старые бараки, выросли массивные «свечки», сверкающие стеклом и бетоном. Улица Подъемная – главная городская магистраль, упирающаяся в площадь, пестрела клумбами и рекламой. Город изменился до неузнаваемости – хотя, возможно, только центр…