– Сев, но мне все равно надо для протокола. Чем быстрее ты ответишь на все вопросы, тем быстрее уйдешь. Так надо, Севка.

– Ладно, задавай свои вопросы, Стрижак. Надо так надо. Мне уж теперь все равно, если по большому счету. Настю вопросами-ответами не вернешь.

– Да, Настю не вернешь. И вот что… Давай-ка мы все сначала начнем, Севка. Вот пришла к тебе Настя, хотела что-то рассказать, но не успела, Светка ее выгнала. Так?

– Да, так.

– А дальше?

– Так я ж говорю… Ночью Светка уснула, а я не мог уснуть, все думал, думал… Потом встал, оделся, завел машину и поехал к роговскому дому, чтобы поговорить с ней. Машину в лесочке оставил, перелез через забор… В доме все окна уже темные были, а в одном окне, на втором этаже, свет горел. Там выступ в стене есть, ну, вроде украшение архитектурное такое, я влез на него, подтянулся… И увидел Настю…

– Ты позвал ее?

– Нет…

– А почему? Ты ж сам сказал – поехал, чтобы поговорить.

– Да я стучал в окно, а она не слышала, наверное. Телевизор громко орал. И сама она сильно пьяная была. То есть вообще в хлам. Ну, я и подумал: может, потом?.. Все равно разговора не получится. Спрыгнул на землю, ушел.

– На камере не видно, как ты обратно уходил.

– Так я с другой стороны, там забор ниже. Наверное, там камеры не было.

– Как-то странно все это выглядит, Севка… Ехал ночью, чтобы поговорить, через забор перелезал, а сам так и не достучался.

– Ну да, выходит, не достучался… Да если б я знал…

– А как ты думаешь, о чем она хотела с тобой поговорить? Ведь она за этим к тебе приходила?

– Да теперь-то какое это имеет значение, Кирка? Настю все равно не вернешь.

– Ладно… Значит, я в протоколе напишу, что ты видел ее в окно, она пила коньяк.

– Почему коньяк? Я не знаю, что у нее в стакане было! Может, виски, а не коньяк!

– Ладно. Я напишу – в стакане было спиртное. И три бутылки со спиртным стояли на столе. И Настя была пьяной, потому не услышала, как ты стучал в окно.

– Да пиши что хочешь. Я все подпишу.

Севка снова махнул рукой и, пока она писала протокол, молча смотрел в окно. Потом лицо его напряглось и сделалось совсем бледным, болезненно виноватым. Кивнув на дверь, он проговорил тихо:

– Светка там скандалит… Слышишь?

– Где? – подняла на него глаза Кира.

– В коридоре… Не слышишь, что ли?

– Да мало ли, кто там шумит, – недоверчиво произнесла Кира.

– Это точно Светка. Ей, наверное, соседи позвонили, что за мной милицейская машина приехала.

Встав из-за стола, Кира подошла к двери, выглянула в коридор. И столкнулась нос к носу со Светкой.

– По какому праву меня не пускают, а? Почему мне не объяснили, по какой причине увезли моего мужа? Я прокурору жаловаться пойду!

– Свет, успокойся… – тихо проговорила Кира. – Кто тебе чего может объяснить? Дежурный, что ли? Поверь, ничего страшного с мужем твоим не происходит. И вообще, ты нам мешаешь. Если хочешь, подожди в коридоре, мы скоро закончим.

– А ты, Стрижак, не указывай мне, что делать надо, поняла? Деловая стала, ага? При исполнении? Да видели мы таких.

– Свет, прекрати истерику. Я действительно при исполнении, как ты изволила выразиться. Так что придется тебе в коридоре посидеть, пока я с мужем твоим беседую.

– Ну что ты к нему привязалась, что? И вообще, какого лешего вам от него надо, а? Вчера Ковалева приперлась, уставилась на него своими глазищами… Теперь ты…

– Света, замолчи! – тоскливо, но весьма решительно проговорил Сева, виновато глянув на Киру. – Настя умерла сегодня ночью… Не надо, не говори ничего больше, ладно?

– Как… Как умерла? – в замешательстве проговорила Светка, нервно сжимая ремешок сумочки на плече.

– Да, она умерла, Свет… – грустно подтвердила Кира, вздохнув. – И мне поручили провести дознание.

– Погоди… Но Севка тут при чем? Я не понимаю…

– Я думаю, он сам тебе все расскажет потом.

– Почему – потом? Почему не сейчас?

– А почему я должна быть свидетелем ваших семейных разборок? Нет уж, не хочу. Я на службе вообще-то. Сейчас я протокол составлю, твой Сева распишется где надо, и можете идти на все четыре стороны и разбираться с любовью и ревностью сколько хотите. Ты можешь подождать его в коридоре десять минут?

Светка стояла набычившись, съедала ее злыми глазами. Хотя, как отметила про себя Кира, отчаяния в ее глазах было больше, чем злобы. Казалось, всей худосочной и нервной Светкиной природой руководило отчаяние. Да и то – трудно, поди, нести в себе неразделенную любовь? И никто не оценит по достоинству такой сомнительный подвиг, и награды не даст… Осудят – да. Посмеются – да. Но что делать, если сама себе выбрала флаг поруганной гордыни? Вот и неси, если выбрала.

– Ладно, я подожду, – с тихим вызовом проговорила Светка, – только не в коридоре, а здесь. Позволишь мне по блату посидеть вот на этом стульчике, а, Стрижак?

– Ой, да делай что хочешь, господи, – махнула рукой Кира, садясь за свой стол. – Только не мешай мне.

Когда через десять минут она закончила свою писанину и протянула через стол бумагу Севке, Светка вдруг задумчиво произнесла:

– Слушай, Стрижак… А у Насти ведь дочка осталась… Выходит, круглая сирота…

Не было в ее задумчивости никакого сожаления, скорее констатация факта. Наверное, в Светке вообще сожаления как такового не осталось. Ни к кому. Все забрала ревность.

Одноклассники ушли, и Кира сидела еще пару минут, глядя на дверь. Потом вздохнула, принялась нервно перебирать бумаги на столе. Все-таки выбила ее из равновесия парочка бывших одноклассников. И это, кстати, очень и очень плохо. Потому что надо себя в руках держать. Нельзя позволять себе выпадать из равновесия. Вот маму, например, никто не может вывести из равновесия. Мама в этом смысле кремень.

Ее размышления прервал аккуратный стук в дверь, которая тут же и открылась, и через порог по-хозяйски ступил мужчина с несколько брезгливым выражением лица. Был он невысок, полноват и даже слегка грузноват, но держался с ленивой грацией. «Наверное, это Рогов», – догадалась вдруг Кира и улыбнулась осторожно вежливо, ожидая, когда посетитель сам представится.

– Стало быть, вы Стрижак? Я правильно понял? – оперся ладонью о спинку стула посетитель.

– Да, вы правильно поняли, я Стрижак.

– А я, стало быть, Рогов Филипп Сергеевич. Вы были утром у меня в доме, проводили дознание. Простите, я не мог присутствовать, очень дел много. Да и похоронами надо заниматься, сами понимаете.

– Да, я понимаю. Садитесь, Филипп Сергеевич. Спасибо, что пришли. И примите мои соболезнования по поводу…

– Давайте без траурных реверансов, пожалуйста. Тем более в этом кабинете они к месту.

– Настя Ковалева была моей одноклассницей.

– Да? Ну что ж… В таком случае придется принять ваши соболезнования. Надеюсь, они искренние. Но у меня очень мало времени, и потому давайте по существу. Какие вопросы вы мне хотите задать? Только я заранее предупреждаю – о прошлом Насти ничего не знаю. Вы, как одноклассница, наверняка обладаете большей информацией о ее прошлом.

– Хорошо… А давно вы с Настей знакомы, Филипп Сергеевич?

– Нет. Мы познакомились всего два с половиной месяца назад, и Настя с дочкой жила в моем доме на правах гражданской жены. Но я сделал ей предложение, мы собирались зарегистрировать брак… Я любил Настю… И не понимаю, как это произошло.

– А вы знали, что ей нельзя пить? Что у нее сердце больное?

– Нет. Не знал. Она никогда об этом не говорила. Но накануне мы поссорились… Я и предположить не мог, что она так болезненно восприняла эту ссору.

– А из-за чего вы поссорились?

– Да из-за пустяка, по моему мужскому разумению.

– И все-таки?

– Я ей купил кольцо. С изумрудом. Обручальное. Но, как выяснилось, Настя терпеть не может изумруды. И она мне говорила об этом. А я забыл…

– И Настя на это так болезненно отреагировала?

– Ну да… Мне тоже это показалось странным. И тем не менее. Знаете, Настя была из тех женщин, которые от мужчин хотят всего и сразу. И внимания к их желаниям и капризам в том числе. А я, грешен, часто ей повторял – все у тебя, мол, будет, не надо торопить события. И уверяю вас – все бы у нее было. Не зря говорят, что женщин портят сбывшиеся желания. Когда старые благополучно сбылись, а новые еще не созрели, наступает вакуум, психологический срыв.