© Колочкова В., 2017

© ООО «Издательство «Э», 2017

Утреннее солнце не было назойливым, но явно готовилось к подлости, обещая нестерпимый полуденный зной. Глядело на землю, расслабляясь улыбчиво – не время еще, не время, отдыхайте пока, люди-человеки… Наслаждайтесь пением птиц, ветерком и ультрафиолетом, страшно полезным об эту пору. А ближе к обеду – ужо я вас. Кто не спрятался, я не виновато.

Люди наслаждались, как умели. Всяк по-разному наслаждался. А кто и вообще не замечал ни пения птиц, ни ветерка, ни уж тем более ультрафиолета, страшно полезного об эту пору. Буднее выдалось утро, для большинства людей торопливо бестолковое, озабоченное добыванием хлеба насущного. А что делать, если отсутствие хлеба насущного – еще большая подлость, чем грядущий нестерпимый полуденный зной?

Но были и такие, кто и впрямь наслаждался по всем гедонистическим установкам, то есть обстоятельно и со вкусом, неторопливо усваивая халявно полезный ультрафиолет. Вот эта парочка, например, с комфортом расположившаяся у бассейна в шезлонгах. Странная на вид парочка – мужчина хоть и вальяжный, но явно в летах, а девушка совсем юная… Почти дитя. Невысокого роста, белокожая и белобрысенькая, и такая тоненькая, что можно насквозь проткнуть ударом солнечного луча. Олицетворение нежности, а не девушка. Таких девушек или на руках носят, или уничтожают в ярости, потому что у них, у земных мужчин, ярость и нежность, бывает, сочетаются странным образом…

Но неужели эти ловцы утреннего комфорта – отец с дочерью? Вроде не похож этот вальяжный на отца. Потому что настоящие отцы на дочерей так не смотрят. Надо же, какой странный взгляд – похлеще полуденного зноя. То ли страданием полон, то ли счастьем до ужаса нестерпимым… Если еще страдания поддать, и впрямь до ярости дело дойдет. А впрочем, не пристало светилу вглядываться в отдельные человеческие лица. Лиц много, а светило – одно. Кто бы вы ни были – вообще без разницы. Так, если позволить себе пару минут праздного солнечного любопытства… Послушать, о чем они говорят…

Ага. И голосок у девушки тоже нежный, вон как прозвенел колокольцем в сторону вальяжного:

– Фил… Можно, я в бассейне поплаваю?

– Конечно, Таечка… Зачем спрашиваешь? Отныне ты здесь хозяйка, делай что хочешь.

– Извини, я не успела привыкнуть… Разве можно за два дня привыкнуть?

– Да, конечно, я понимаю, милая. Сразу привыкнуть трудно. Тем более у тебя стресс после школьных выпускных экзаменов еще не закончился. Трудно выйти из одной реки и сразу войти в другую, а у тебя так и получилось – от школьной парты сразу в замужество прыгнула. А я тебя поймал…

– Да, поймал… – эхом-колокольцем откликнулась Тая, выбираясь из шезлонга. – Пойду искупаюсь…

– Иди, милая, иди. Возвращайся быстрее, я буду скучать.

Мужчина поморщился, услышав нотки смешливого подобострастия в своем голосе. Хоть и смешливое оно, а все равно похоже на козлиный трепет. Надо бы научиться придерживать в себе подобострастие. И сердце придерживать, чтобы не бухало счастьем до одурения. Но как, как его придержишь? Все равно бухает, зараза, и ничего с ним не сделаешь!

Ах, как она идет, Таечка, девочка… Какая чудная грация движений! Тут и нежность, и угловатость, и подростковая неловкость от того, что чувствует на себе его взгляд… А как прелестно косолапит, ступая босой ногой на теплую плитку! Нет, это невыносимо, в конце концов. Сердце плавится избытком счастья, тает, как свеча. Таечка моя, Таечка. Сердце тает от Таечки…

Оп! Нырнула рыбкой в бассейн, поплыла. И впрямь косточка рыбья – тонкая и гибкая, будто насквозь просвеченная солнцем. Волосы мокрые прилипли к щекам, убрала их быстрым небрежным жестом. Да и волосы у нее тоже необыкновенные – природная платина, редкий оттенок. И на ощупь нежные и гладкие. За что, за что ему такое счастье, господи? Наверное, бывают минуты, когда с приступом счастья труднее справиться, чем с несчастьем.

Мужчина вздохнул, грузно перекинул ногу на ногу. И вдруг увидел себя со стороны – сидит пузатое чудовище, пускает слюни в сторону бассейна, где плещется юная белорыбица, совсем голову потерял. Давно надо было на диету сесть и спортом заняться! Понятно, что все свободное время бизнес отнимает, но теперь, когда Таечка рядом… А впрочем, ладно. И так сойдет. И не такое уж он чудовище, если по большому счету. Голова, конечно, седая, но не лысая же! И вообще, не пристало в его возрасте голодом себя морить да по тренажерным залам скакать. А живот можно в себя втянуть, если постараться. А может, и этого не надо. Говорят, в поздней мужской зрелости есть своя прелесть, тем более в зрелости ранней он был красавцем. А качество никуда не исчезает, оно перерастает в другое качество, гордо именуемое солидностью. Ничего, ничего… Найдется еще порох в пороховницах, на ближайшие годы для счастья хватит. И деньги найдутся, и порох…

Мужчина прикрыл глаза, недовольно дернул уголком рта. Надо же, каким киселем поплыл, уже и внешностью озаботился! Смешно! Это он-то, Филипп Рогов, которого каждая собака в этом городке боится! А все Таечка… Девочка-рыбка…

Со стороны дома уже поспешала Татьяна, держа на вытянутых руках поднос. Лицо ее было равнодушным и сосредоточенным. Хорошая домработница, ни одного любопытного взгляда в сторону Таечки себе не позволила, ни одного лишнего вопроса не задала. Хотя могла бы… Привыкла ведь, наверное, что он бобылем живет. А тут раз – и юная хозяйка на голову свалилась. «Надо будет поговорить потом с Таечкой, научить, в какой тональности следует общаться с Татьяной. Чтоб никакой лишней демократии себе не позволила, только короткий приказ – принеси, подай, сделай. А по-другому никак…» – подумал Филипп.

Татьяна поставила поднос на низкий столик между шезлонгами, взяла в руки кофейник, собираясь разлить кофе по чашкам.

– Не надо, я сам… – небрежно махнул он рукой, не отрывая взгляда от бассейна. – Ты свободна, Татьяна. Иди.

Женщина распрямилась, молча пошла по дорожке к дому. Было в ее движениях что-то автоматическое, хотя и не без нотки достоинства; так прислуга в богатом доме несет в себе горделивое осознание сопричастности к хозяйскому богатству.

– Таечка, завтракать! – весело крикнул в сторону бассейна Филипп. – Хватит плескаться, вылезай! Кофе остынет!

Девушка оперлась руками о край бассейна, ловко вынесла из воды свое рыбье тельце, потрясла головой, отгоняя с лица мокрые белые прядки. Мужчина смотрел на нее завороженно, словно не хотел упустить ни одной, даже самой незначительной детали этого действа. Вот она еще раз тряхнула головой, вот провела по плечам, по животу ладонями, сгоняя с себя воду, вот пошла по дорожке, оскальзываясь на гладкой плитке мокрыми ступнями и неуклюже держа равновесие. Ближе к нему, ближе… Наконец плюхнулась в шезлонг, жадно припала губами к стакану с апельсиновым соком.

А Филипп все смотрел на нее, забыв про кофе. Много чего было в этом взгляде – и обожание, и страсть, и неизбывная мука, и даже что-то звериное, стерегущее каждое движение своей драгоценной добычи. Вот «добыча» поставила на поднос пустой стакан, произнесла тихо, не глядя на него:

– Фил, у тебя мобильник…

– Что, Таечка?

– Мобильник давно надрывается.

– Да? Да, конечно. Как это я не услышал! Я с тобой рядом про все забываю. И как мило ты меня называешь – Фил… Мне нравится!