13

Рейнер посетил Оксфорд и забрал рукопись 19 сентября.

Глобализация уже давала о себе знать: Стэнли Анвин в это время по делам фирмы находился в Японии, и действовать Рейнеру надлежало самостоятельно. Поскольку он был хорошо знаком с рукописью (Толкин показывал ему более ранние варианты), он начал с оценки производственных расходов. Цель этих расчетов была проста — выяснить, можно ли удержать цену в пределах доступности для обыкновенных читателей и небольших библиотек.

Первоначальная идея, высказанная еще два года назад, о целесообразности разбиения «Властелина Колец» на три тома, в общем, подтвердилась. В этом случае каждый том (с минимальной окупаемостью) можно было бы продавать по цене 21 шиллинг (что примерно соответствует современным 50 долларам). Эта цена была несколько выше того, что считалось верхним пределом для художественной книги, но Рейнер пришел к выводу (после обсуждений в производственном и коммерческом отделах издательства и сравнения расходов в нескольких типографиях), что лучшего добиться едва ли возможно. Он даже говорил о цене с самим Толкином и сумел убедить его в оптимальности разбиения текстов на три отдельных тома. После этого Рейнер послал телеграмму в Японию своему отцу, запрашивая разрешения на публикацию. В телеграмме он отметил, что издание представляет собой значительный риск для фирмы, на нем можно потерять до 1000 фунтов (около 50 тысяч долларов по нынешним ценам), однако, по его мнению, книга — гениальное произведение.

Ответной телеграммой Стэнли Анвин дал согласие на публикацию.

Десятого ноября Рейнер написал Толкину уже официально, от имени фирмы, выражая готовность опубликовать «Властелина Колец». Контракт, который он предлагал, для тех лет уже не был обычным, но Стэнли Анвин продолжал пользоваться контрактами этого типа в тех случаях, когда коммерческий успех книги вызывал у него сомнения. Во времена Диккенса или Уильяма Морриса как раз такие контракты и были основными. Толкину предлагалось «участие в прибылях», то есть он не должен был получать никакого разового авторского гонорара, зато мог рассчитывать на половину прибыли с того момента, когда произведение начнет приносить доход.

Скажем прямо, в тот момент никто не ожидал, что «Властелин Колец» станет бестселлером. Как писал сам Толкин, обсуждая цену будущего издания с Рейнером: «Сколько же экземпляров Вам нужно будет продать, чтобы хотя бы возместить затраты? Безусловно, людей, жадных до такого угощения, на свете куда больше, нежели нам кажется; обычно объем их только радует, и иногда они даже заплатить способны — ценя одну толстую книгу выше четырех тоненьких и не удивляясь, что она выходит в четыре раза дороже одной тонкой. Но, конечно, угадать их численность я не берусь, равно как и предсказать, велик ли шанс с ними встретиться»^[408].

Конечно, скоро слух, что судьба «Властелина Колец», наконец, решена, достиг друзей Толкина. К. С. Льюис поздравил его в письме: «Думается, затянувшаяся беременность отняла у тебя слишком много жизненных сил; теперь, когда книга пошла, появятся новая зрелость и свобода»^[409].

Эти слова Льюиса выглядят скорее благим пожеланием — с годами скрупулезность Толкина только возрастала. Хорошо уже то, что Рейнер Анвин, которого по праву можно назвать единственным истинным союзником Толкина среди издателей, не стал требовать от него сокращений. Но, как только контракт был подписан, Толкин пожелал еще раз перечитать рукопись, чтобы устранить возможные несоответствия в тексте. Кроме того, раз уж вопрос с публикацией «Сильмариллиона» откладывался на неопределенное время, он хотел добавить несколько приложений. Они должны были содержать те необходимые сведения о народах Средиземья, их языках и истории, которые не удавалось включить в основной текст, не нарушая естественного хода повествования. Наконец, требовались новые карты, ибо те, которые Кристофер изготовил много лет назад, устарели и выцвели.

14

В подписанном контракте значилась точная дата представления рукописи — 25 марта 1953 года. За день до этого, 24 марта, Толкин отправил Рейнеру следующее письмо:

«Дорогой Рейнер!

Давно уже собирался Вам написать.

Ведь „контрактная дата“, 25 марта, все время неумолимо приближалась, а я по-прежнему с головой увязал в злоключениях, и вот он — канун назначенного дня. В двух словах о том, что со мной случилось: прежде всего, здоровье моей жены неуклонно ухудшалось, и с самого ноября я покоя не знаю. В результате докторского ультиматума я был вынужден львиную долю того времени, что оставляли мне мои обязанности, тратить на поиски и переговоры по поводу покупки дома где-нибудь повыше и посуше, желательно в тихом квартале. Так что сейчас я in articule mortis^[410], по крайней мере, ощущение именно такое, — собственно говоря, как раз в процессе переезда. Кошмар, одно слово. В придачу злая воля Мордора постановила, чтобы и сам я расхворался, так что рождественские каникулы по большей части пропали для меня даром. Бреши в броне прошлого триместра так и не нашлось; сейчас я, как председатель, по-прежнему контролирую возню с письменными работами по английскому для „онор-модерейшнз“ на июнь и уже на неделю с этим запаздываю.

Боюсь, в вопросе даты придется мне просить Вашего снисхождения.

Но в Вашем письме я вижу для себя проблеск надежды; я так понял, что первых двух книг вроде бы достаточно для того, чтобы работа не стояла. Я практически закончил детальную правку этих двух, прежде чем на меня навалились несчастья; я смогу отдать их Вам к концу месяца»^[411].

Впрочем, и это обещание оказалось слишком оптимистическим.

Одиннадцатого апреля Толкин снова написал в издательство:

«Дорогой Рейнер! Мне страшно неудобно, ведь с конца месяца (марта) прошло уже одиннадцать дней! Но мне пришлось очень несладко, куда хуже, чем я опасался. Невзирая на все предосторожности, переезд оказался катастрофически беспорядочным; я трудился не покладая рук вместо двух дней — десять; и все равно никак не могу отыскать множество нужных мне бумаг и заметок. Вдобавок с экзаменами, за которые я, к несчастью своему, отвечаю, все пошло наперекосяк; а во вторник утром я уезжаю в Глазго читать лекцию памяти У. П. Кера, которая на данный момент готова только наполовину. Но я, наконец, закончил редактуру для печати — надеюсь, вплоть до последней запятой! Это часть I „Властелина Колец“: „Возвращение Тени“, книги I и II. К несчастью, сегодняшнюю почту я пропустил; но отошлю рукопись двумя отдельными бандеролями в понедельник»^[412].

Разумеется, в письмах обсуждались и другие вопросы, связанные с подготовкой «Властелина Колец» к печати, например, заголовки каждого из трех томов и подзаголовки частей (каждый том должен был содержать две части). «Аллен энд Анвин» настаивало на независимых заголовках для каждого из томов, в частности, в расчете на большее количество рецензий и на то, что это сделает менее заметным огромный объем книги. Как мы видим, первоначальные заголовки сильно отличались от окончательных. К тому же в целях уменьшения производственных расходов Толкину пришлось отказаться от многих деталей, которые могли бы украсить текст: например, использования цветной печати или факсимильного воспроизведения «Книги Мазарбула», которую Хранители находят в Летописном чертоге:

«Нижний край книги обгорел, она была истыкана мечами или стрелами и заляпана бурыми пятнами — кровью. Гэндальф бережно поднял книгу и осторожно положил ее на могилу Балина…»^[413]

Толкин с его стремлением к сотворению совершенного (и только совершенного) «вторичного мира» потратил много часов и дней на создание указанного «художественного объекта», на то, чтобы сделать каллиграфические записи рунами и эльфийским алфавитом на настоящем пергаменте, переплести их, а затем пройтись по книге «огнем и мечом» для полного соответствия. Разумеется, он был весьма огорчен, когда от этого факсимильного воспроизведения пришлось отказаться^[414].