Выбито на ветре Совпадение наглядной (начертательной) доказательности корня со звучарью: звук Б, повторенный в корне ЛЫБ, дает зрительное впечатление вздымающихся над строками волн.[1] Пароход «Херсон». Апрель 1915 года Днепр! Кипящие пясти Черноморец! В темную бороду! Впутал! И рвешь на части! Гирло подставив городу! Слово? Нет оплыву я Вечноглубые эти жалобы Зашиби лыбу большую Белолобая глыба палубы Колыбелью улыбок выбить Сон о пенистом лепет!.. Крик ваш хочется выпить, Ах! С волн полетевшие лебеди Глухо закован в версты. Выдан вод в движении Вам подражает острый Клич человечья имени! Граница Гляжу с улыбкой раба: Одного за другим под знамена Грозясь несет велеба, Взывая в даль поименно! Какой человек в подъемнике Подбросился вверх, как мячик!.. — Склонились внезапно домики Для взоров искусно зрячих, Их много вдали игрушечных Свалилось, как черный козырь, Когда от дыханий пушечных Бежали по небу розы. Светись о грядущей младости Еще не живое племя… О, Время! Я рад, что я достиг Держать тебе нынче стремя. Москва, Октябрь, 1914. Заповедная буща Триневластная твердыня Заневоленных сердец Некуда дремлюге ныне, Некуда от шумей деться: Мечутся они во стане, Ярествуют на груди А в те дни смеясь предстанет Везич везей впереди! Бунь на поляне Цветляны Осень взбежала — Олень, Только твои не сгубляны Ясовки яблочный день Только твои не срубляны Белые корни небес, Дивится делу Цветляна! Детская доля живес Москва. 1913. Грозува Как ты подымаешь железо, Так я забываю слова, Куда погрохочет с отвеса Глухая моя булава? Как птицы, маячат присловья, Но мне полонянка — одна: Подымет посулы любовья До давьего дневьего дна. По крыльям железной жеравы Стекает поимчивый путь, Добычит лихие забавы Ее белометная грудь. Ветров перемерявши шелком Беззвучии твоих глубину, Я вызвежжусь на небе желклом, Помолньями в мир полыхну — Чтоб ты, о печале Роксано, Вершала могучий потуст, Ничьею рукой не касанна, Ничьих не касаема уст. Москва. 1912
Михаил Лермонтов Быль несчастен: никем не видимо кривляясь, как червяк под пятою. «Но под чадрою длинною Тебя узнать — нельзя» Видючи лукавые руки, Знаючи туманов цвет. Помнючи предсмертные муки, Слушайте звоночки монет [2] Блеянье бедного разбега (Нет, он теперь не высок!) Тлейте же волосы Казбека Счесанные ветром на висок. Умыйница лиховеселья, На дикие радость-сердца Зачем наступила газелья Как воды смутила зерцать? И медленна и желанна И хитростная — щедра — Со уст облетев — неустанно Опять налетала чадра? И тот, кто тлеет повержен За скальной, опасной тропой Винтовки промерянный стержень Оставил следить за тобой! Пройди к повороту и скройся Из пыльных недель навсегда И день мой персидский утройся. И пеной покройтесь года! Брегобег Зазмеившись проплыла, Грозных вдаль отбросив триста, В море памяти скула В слезы взмыленная пристань Даже высушена соль… Даже самый ветер высох, Но морей немая боль Желтым свистом пляшет в лицах. И в колени моряка Опрокинув берег плоский, Перережутся века Черным боком миноноски Уплывающим — привет Остающимся — прощенье Нас ни здесь, ни с теми нет Мы — ведь вечности вращенье. Июнь. Евпатория. У самого синего Синеусое море хитро Улыбается лаковым глазом… А я умирая вытру Из памяти разом Тебя и другую красавицу: Тонкорукую, робкую Тускарь, Пролетевшую ножкою узкой От путивля до старенькой суджи (Засыпающих сказки детей). О рассыпься изменою тут же Инописец старинных бытей Как же забыть мне белые лапти? — Ведь он раскинулся усами синими Ведь полдню хочется крикнуть: «Грабьте Его жаркими нынями» Ведь — мгновению верен и крепок Закипает, встает на дыбы, И не мной же он выверчен — слепок Покоренной Приморьем судьбы: О, не с рук ли отряхивая бури Ломая буйности рога Под трубы Труворовы, Рюрик Взлетать на эти берега И — вновь закипевшие призраки бедствий Я вижу в опасном морском соседстве. вернуться Не смешивать с ходячим понятием «инструментовки» стиха, радующей только актера. вернуться Малороссиянки и жительницы гор часто носят ожерелья из серебряных монеток. |
