Безусловно, наша армия была достаточно боеспособной. Она успешно могла воевать с Японией (Халхин-Гол), сумела прорвать линию Маннер-гейма. Она, вероятно, могла бы иметь успех в войне с Польшей или даже Францией, законодательницей стратегии в то время. Она была классной, но не первоклассной. В 1943 году в Тегеране Сталин говорил Рузвельту: «Война с Финляндией показала, что советская армия была недостаточно вооружена и действовала плохо. Поэтому армию реорганизовали. Но все равно нельзя сказать, что она в момент нападения Германии была первоклассной»458.
Да, наша армия готовилась к войне. Но к какой войне? К войне с какой армией? Планы ведения войны СССР (так же, как и планы Франции, Англии, Польши) базировались на опыте Первой мировой войны. И хотя некоторые военные деятели и в СССР, и во Франции, и в Англии, и в Германии говорили о новой роли авиации и танков в современной войне, только Германия восприняла новые идеи и применила теорию блицкрига на практике. И все — Польша, Франция, Англия, СССР — оказались не готовы к войне такого характера.
На совещании высшего военного командования в декабре 1940 года нарком обороны С. К. Тимошенко говорил: «В смысле стратегического творчества опыт войны в Европе, пожалуй, не дает ничего нового»459.
А там все было новое. Огромные массы танков и авиации вступали в действие в первые часы войны. Авиация и диверсанты нарушали управление армией противника. Задача была в кратчайшие сроки уничтожить вражескую армию. А наш план предусматривал в течение 10—15 суток, а то и 25—30 суток вести активную оборону, давая время на всеобщую мобилизацию. Время, которого противник не давал. Да к тому же этот вид боевых действий почти не отрабатывался, все внимание уделялось второму этапу — наступлению на противника.
Г. К. Жуков признавал: «Самым крупным пробелом в нашей военно-политической стратегии было то, что мы не сделали надлежащих выводов из начального периода Второй мировой войны»460.
Советские военачальники переоценивали силы Красной Армии. 13 января 1941 года на совещании в Кремле начальник Генерального штаба К. А. Мерецков говорил: «При разработке Устава мы исходили из того, что наша дивизия значительно сильнее дивизии немецко-фашистской армии и что во встречном бою она, безусловно, разобьет немецкую дивизию. В обороне же одна наша дивизия отразит удар двух-трех дивизий противника. В наступлении полторы дивизии преодолеют оборону дивизии противника»'. Командующий войсками Западного особого военного округа Д. Г. Павлов на совещании высшего руководящего состава РККА в декабре 1940 года заявил: «По вооружению, живой силе, ударной мощи танковый корпус (советский. — А. О.) превышает огневую мощь двух немецких танковых дивизий и соответствует пяти пехотным немецким дивизиям. А раз так, то мы вправе и обязаны возлагать на танковый корпус задачи по уничтожению 1—2 танковых дивизий или 4—5 пехотных дивизий (противника. — А. О.)»461 462.
Такого рода оценки своих сил и сил противника свидетельствовали о пренебрежении советских военачальников к изучению опыта вермахта в кампаниях 1939—1940 годов, о непонимании многими из них характера предстоящей войны. Не были своевременно созданы танковые объединения (армии) оперативного назначения (такие, как немецкие танковые группы). Советское военное командование в 1940 году отказалось от воздушных армий, подчинив 84% боевой авиации командованию общевойсковых соединений.
Таким образом, многочисленные просчеты, упущения, ошибки политических и военных руководителей СССР в подготовке страны и армии к надвигавшейся войне во многом обусловили трагедию лета 1941 года.
Но не только это. Была и еще причина, которая не позволяла полноценно использовать имевшуюся военную технику, осуществлять грамотное управление войсками, воспользоваться достижениями современного по тому времени военного искусства. Эта причина заключалась в общей технической и культурной отсталости народов СССР в сравнении со странами Западной Европы и, прежде всего, с таким развитым в военно-стратегическом и военно-техническом отношении государством, как Германия. Да, за годы советской власти было много, очень много сделано по ликвидации неграмотности населения, в области повышения уровня и размаха технического образования, воспитания нового поколения интеллигенции. И результаты были впечатляющими. Но преодолеть за 20 лет многовековую отсталость было просто невозможно. «Трудно говорить о боеспособности Красной Армии, — указывал в цитировавшемся выше донесении военный атташе США в Москве, — базой которой является страна, все еще фактически безграмотная и отсталая с точки зрения технического оснащения»463. И это, конечно, сказалось на вооруженных силах, где требовалось виртуозно владеть новой техникой, чтобы эффективно сражаться с таким врагом, как вермахт. Одной крестьянской смекалки, которая имелась в избытке, и готовности умирать за родину было недостаточно, чтобы успешно отразить натиск сильнейшей армии мира в войне моторов.
Поэтому, когда сегодня говорят, что у нас было в несколько раз больше танков и самолетов, чем у немцев, и поэтому мы могли успешно сражаться с ними в 1941 году, то этот тезис далек от правды истории. Для того чтобы армия была победоносной, надо много компонентов. Нужно хорошо владеть техникой, иметь развитую инфраструктуру, отладить все виды взаимодействия (между частями и соединениями, между наземными войсками и авиацией, между армией и флотом, между фронтом и тылом и т.д.). Наконец, нужно, чтобы солдат был уверен в своих командирах, был уверен, что они приведут его к победе, а те, в свою очередь, знали бы способы достижения успеха.
Поэтому, отвечая на вопрос, могла ли Красная Армия в 1941 году осуществить нападение на Германию с надеждой на успех, надо ответить отрицательно. Красная Армия была готова воевать с армиями государств, придерживавшихся тех же (отсталых на 1941 г.) военно-стратегических взглядов. Но наши военные руководители не понимали характера той войны, которую навязали немцы. И армия по своей структуре не соответствовала ни характеру войны, ни методам, применяемым противником.
Сталин, надо отдать ему должное, реалистически, трезво оценивал возможности Красной Армии, и они его беспокоили. На совещании начальствующего состава, посвященном обобщению опыта боевых действий против Финляндии, он 17 апреля 1940 года, в частности, отмечал: «Культурного, квалифицированного и образованного командного состава нет у нас, или есть единицы. Требуются хорошо сколоченные и искусно работающие штабы. Их пока нет у нас... Затем для современной войны требуются хорошо обученные, дисциплинированные бойцы, инициативные. У нашего бойца не хватает инициативы. Он индивидуально мало развит. Он плохо обучен»464.
Понимали это и некоторые другие руководители государства и Вооруженных сил. Вот что писал, например, маршал Советского Союза А. М. Василевский: «Немецко-фашистские войска все же имели ряд серьезных преимуществ, в том числе такие, как милитаризация экономики и всей жизни Германии, превосходство по ряду показателей в вооружении и численности войск и опыту ведения войны»465. И Сталин это знал.
Вот как описывает Г. К. Жуков реакцию Сталина за несколько дней до войны на предложение наркома обороны СССР С. К. Тимошенко и его, Жукова, тогда начальника Генерального штаба, «потребовать от германского правительства согласия допустить нашу комиссию для проверки безопасности наших государственных интересов и отсутствия прямой угрозы войны». «Нам было заявлено Сталиным, — пишет маршал, — что на это Гитлер не согласится. Мы сказали, что в таком случае надо шире проводить оперативно-стратегические мероприятия на случай войны. Нам было резко сказано: «Вы что, толкаете нас на провокацию войны» — и далее: «Сейчас главное — это не спровоцировать военных столкновений, обстановка накалилась, надо быть осторожным»1. А мы к войне с сильнейшей армией мира, которая стоит у наших ворот, еще не готовы. Полностью отмобилизованной армии, способной отразить эффективно натиск такой силы, как гитлеровский вермахт, или предпринять крупномасштабное вторжение на территорию противника на большую глубину, к лету 1941 года у нас не было. Вооруженные силы находились в стадии реорганизации и перевооружения.
