Падали снежинки, точно пух, с неба.

Сидела у окна молодая королева.

Уколола палец острою иглой,

Три ярких капли на снег уронила:

Первую - за белую кожу,

Вторую - за румяные щеки,

Третью - за черные косы

Дочери своей нерожденной.

Эту песню в замке пели на разные голоса, а самый звонкий был у молодой королевы.

Как громко кричала она в ту зимнюю ночь, когда пришло время родин! Как страшно трещали деревья в морозном лесу, как тоскливо выли волки под обледенелыми стенами! Какие яркие пики пронзали черное небо, каким нестерпимым блеском вспыхивали звезды, выжигая следы на заснеженных склонах гор!

А замок сиял огнями и гудел, точно улей. И лишь младенец, несмотря на старания повитух, не проронил ни звука. Тогда королева, вся в поту и слезах, прижала дочь к груди и произнесла:

- Бедное дитя, если у бога не нашлось для тебя души, возьми мою и живи...

И как только слова были сказаны, принцесса открыла глаза и издала первый крик, а королева упала замертво.

Не было ни у кого сомнений, что душа матери перешла в дочь, и назвали принцессу Маргаритой в ее честь. Но король-отец не желал видеть дитя, не желал растравлять душу печалью. Не хотел он слышать детского плача, оттого снесли принцессу в самые дальние покои замка и семь долгих лет прятали там от королевских глаз. И когда она вновь оказалась среди людей, все ахнули - будто покойная королева явилась миру в образе ребенка.

Волосы девочки были темны, как самая беспросветная тьма, а кожа бледна, словно весенний снег. Но когда она сидела у жаркого очага, ее губы и щеки становились красными, будто кровь. И кормилица качала головой в тревоге:

- Нет хуже огня, тлеющего под гнетом. Бойся его, дитя, бойся, Маргарита.

Когда девочке исполнилось семь, отец привел в замок новую королеву. Надлежало принцессе быть на свадебном торжестве, и впервые обрядили ее в золотое платье и серебряные туфли и привели в зал, где на возвышении сидели новобрачные.

Увидев дочь, король словно окаменел, а королева в белом платье, пышном и легком, как лебединый пух, сошла вниз и взяла девочку за руку.

- Здравствуй, Маргарита, - сказала она ласково, и солнечный свет отразился от ее светлых кос и заиграл на гладких щеках и в глазах, прозрачных, как горный хрусталь. - У меня есть для тебя подарок...

Она сняла с тонкого пальца кольцо и шепнула так тихо, что никто, кроме принцессы, не услышал:

- Вспомни о нем, когда твое сердце будет разбито.

Потом королева поцеловала девочку в лоб и вернулась на возвышение, а король вдруг прикрыл рукой лицо, точно воспоминания жгли ему глаза.

Вскоре пришлось и принцессе встать на виду у разряженных гостей: Маргариту, единственную дочь короля, обручили с Фебом, принцем соседней страны. Жених приехал в замок на высоком рыжем коне, а сам был еще так мал, что едва доставал с земли до стремени. Но как же он был хорош, как светел! Солнце сияло в нем, в его глазах, живых и блестящих, как горный ручей, в волосах, подобных расплавленной меди, в веснушках, похожих на золотую пыльцу, но ярче всего - в его сердце, горячем, открытом миру.

Чудной они были парой, когда стояли в тяжелых праздничных одеждах перед всеми: он - румяный и светлый, словно летний день, она - темная и безучастная, как зимняя ночь. Но юный Феб по-детски пухлой рукой бестрепетно надел кольцо на палец невесты, а потом, встав на цыпочки, звонко расцеловал ее бледные щеки. И впервые скрытый в принцессе огонь сам пробился наружу жарким румянцем. А все вокруг радовались и поздравляли детей, и даже король глядел на дочь с улыбкой.

Принц оставался в замке ровно год, и целый год в душе принцессы сияло солнце. Они с Фебом взбирались на крышу самой высокой башни и гоняли оттуда ворон, а потом забавлялись, прыгая по гладкой черепице.

- Счастливая ты, Маргарита, - сказал как-то маленький жених. - Все, что у тебя есть, принадлежит тебе одной, а нам с братом всегда приходится делиться друг с другом. Но я его обошел: у меня теперь есть невеста, а у него нет. Жду не дождусь, когда смогу рассказать ему про тебя - пусть завидует!

- Разве ты не останешься здесь, со мной? - с тревогой спросила принцесса.

- Нет, не останусь, - ответил он. - Мне еще многому надо научиться, прежде чем стать настоящим королем.

- Не уезжай, пожалуйста! - взмолилась Маргарита. - Как же я буду без тебя?

Но Феб крепко взял ее за руки и сказал властно, как настоящий король:

- Нет, я уеду! Но когда вернусь, обещаю, мы навсегда будем вместе.

И вот он уехал, а принцесса осталась в замке ловить редкие солнечные лучи. Случайный отблеск, пламя в очаге, красный бархат и золотая бахрома, звон колокольцев и журчание ручьев - все напоминало ей о Фебе. Она взбиралась на крышу самой высокой башни, садилась лицом к югу и смотрела на дорогу до тех пор, пока глаза не начинали слезиться. А потом наступила зима, все вокруг замело, и уже нельзя было разобрать, где поля, а где дороги. Стены замка покрылись инеем, крыши - льдом, пламя в печах заревело, будто раненый зверь, а колокольцы захрипели простужено. И Маргарита никак не могла отогреться, и люди в замке испуганно опускали глаза, когда она проходила мимо, бледная и застывшая, словно призрак.

Одна лишь королева продолжала улыбаться и, случалось, гладила темные волосы девочки тонкой белой рукой.

- Бедное дитя, - говорила она Маргарите и шепотом добавляла: - Не забудь о моем подарке.

Но сердце принцессы не было разбито, оно лишь заледенело - на семь долгих лет...

И однажды Феб вернулся, повзрослевший и возмужавший, горделивый, как настоящий король. И когда принцесса, не помня себя от радости, выбежала к нему, оказалось, что он перерос ее на целую голову. Но по-прежнему сияло в нем солнце, и его глаза, и улыбка, и медное пламя волос озаряли все вокруг живым светом.

- Какой же ты стала, Маргарита! - воскликнул он с радостным удивлением.

- Какой же? - спросила она.

Но Феб лишь улыбнулся, и от его улыбки принцессу объял жар, какого еще не бывало.

Весна в тот год пришла рано. Поля, еще не смыв до конца снег, исходили паром, птицы в лесу заливались на все лады, а в горах грозно грохотали лавины. Солнце светило ярко, но часто бушевали грозы, и молнии раскалывали камни, оставляя повсюду черные отметины.

А замок стряхнул зимнюю дрему и запестрел, точно майский луг, яркими нарядами, блестящими пряжками, свежими цветами. Куда бы ни отправился Феб, женские взгляды тянулись к нему, будто одуванчики к солнцу. Маргарита, случалось, в кровь искусывала свои красные губы, а принц смеялся:

- Моя жемчужина ревнует меня к свиньям!

Они больше не забирались на крышу башни, но, чтобы скрыться ото всех, тайком убегали в горную долину, где тропинки терялись между покрытыми мхом валунами, а на серых россыпях камней цвела нежно-лиловая эрика. Там на берегах мелких бессточных озер стояли сложенные из обломков фигурки, и Феб, забавляясь, сбивал с них каменные колпачки.

- Не надо, - говорила ему Маргарита. - Пожалей бедняжек. Ведь это не просто камни, а подземные духи, не успевшие скрыться от солнечных глаз. Зимой они вновь оживут, и как же им тогда разобрать, где чья шапочка?

- Ты веришь в духов, жемчужина? - спрашивал Феб, пытливо заглядывая невесте в глаза.

- Я верю в тебя, - отвечала Маргарита.

И Феб в задумчивости склонялся над водой.

Однажды он спросил:

- Почему, Маргарита? Я ведь не дух и не божество. Как можно в меня верить?

- Нет, ты не дух и не божество, - сказала принцесса. - Но для меня ты выше и важнее всего. Ты - мой свет, мое солнце. Другого я не знаю.

Она села рядом с женихом, и их взгляды пересеклись на гладкой поверхности озера. Там между перевернутых холмов светилось небо, и две головы, светлая и темная, чуть подрагивая, парили в бледно-голубой вышине. А сквозь них просвечивала со дна покрытая илом галька.