Женщина обернулась к дочери и поразилась изменениям, которые с ней произошли.

Впалые щеки, мешки под покрасневшими глазами. Дрожь во всем теле и испарина на лбу.

— Что случилась, родная? — обеспокоенно подошла она к дочери, выключив плиту. — Что-то с Альей? Она пришла в себя? На тебе лица нет.

Маринетт глубоко вдохнула, подбирая слова. Не выпаливать же всю правду о себе разом?

— Нет, — запнулась Маринетт. — Алья всё ещё в критическом состоянии. Ничего не изменилось…

Она помолчала, стараясь успокоиться.

Хотя выходило из рук вон плохо.

Одно дело рассказывать маме о небольших передрягах на уроках.

О противных выходках Хлои или других темах.

Но сейчас.

Боже, сейчас ей нужно рассказать сугубо личное. То, что она в одиночестве вынашивает в мыслях.

То, что её ломает.

— Ты же знаешь, что есть Спасительница Парижа, верно?

— Конечно. Чудесная ЛедиБаг, — попыталась улыбнуться она, но вышло плохо.

Состояние дочери её пугало до крайности.

Случай с Альей здорово её поломал, но миссис Дюпэн-Чэн и подумать не могла, что всё так обернется.

— Мам, — Маринетт сделала паузу, — ты никогда не думала, что она ближе, чем ты думаешь?

Женщина непонимающе нахмурила брови, а после чуть улыбнулась.

— Ну, конечно, — стараясь сохранить жизнерадостность в голосе, отозвалась она. — Всегда придет на помощь. Словно живет по соседству. Что ты имеешь в виду, милая?

Маринетт громко выдохнула, откидываясь на спинку стула.

Это оказалось тяжело говорить. Очень.

А если не поймет? Если не примет?

Так, к черту.

Начала — заканчивай.

Давай, Маринетт, не принимай близко к сердцу сказанные ЛжеБаг слова.

Ты не слабая.

Ты с этим справишься.

— Мам, ЛедиБаг — это я…

На кухне повисло молчание.

Только стук веток одинокого дерева по стеклу и едва слышное шипение оставленного на все ещё теплой сковороде блина нарушал её.

— И я… Я не смогла справиться с двойной жизнью. Я просто…

Маринетт продолжала говорить, изредка бросая взгляд на мать, но по идее исследуя каждый закуток кухни.

— … просто сломалась…

Она выдохнула, чувствуя, как похолодели руки, а ноги начала пробивать дрожь.

— На моих руках чуть не умерла Алья, — сглотнула она, — и я… Я попросила, чтобы это закончилось…

Миссис Дюпэн-Чэн почти не дышала, слушая дочь. Смотрела на неё так, словно перед ней сидел другой человек.

Боже.

Вот так горе и ломает людей.

Кто бы мог подумать, что однажды что-то подобное сломает её дочь.

— Мастер дал мне эликсир. И я выпила его, а он…

Маринетт слушала свой голос и не могла поверить в то, что говорит.

Абсурд.

Господи, это выглядело так абсурдно.

И она попросту начала про себя молиться, чтобы мама приняла всё это.

— … разделил меня на две личности, — она перевела дыхание. — И теперь Париж в страшной опасности, потому что ЛжеБаг — не тот Спаситель, которым была я. Она — воплощение тьмы, созданной не без помощи магии Бражника.

Миссис Дюпэн-Чэн с опаской посмотрела на дочь, когда та опустила голову вниз. Но в следующую секунду снова попыталась сделать расслабленное выражение лица.

На кухне снова повисла тишина.

Маринетт сглотнула.

— Мам, пожалуйста, не молчи, — умоляюще посмотрела она на своего родителя. — Я говорю правду. Мам, — Маринетт опустила локти на стол, ближе наклоняясь к ней, — ты веришь мне?

Женщина тихо сглотнула, пристально глядя дочери в глаза.

Она медленно встала с места и подошла к сидящей на высоком табурете Маринетт, заключая её в объятия.

Миссис Дюпэн-Чэн опустила подбородок на макушку дочери, позволяя ей уткнуться носом в её фартук и успокоиться.

— Конечно, милая, — выдохнула она, доставая без резких движений из кармана брюк мобильный телефон и набирая комбинацию цифр. — Всё хорошо. Я тебе верю.

Маринетт улыбнулась, облегченно выдохнув, когда услышала эти слова, и крепко обняла мать, больше не сдерживая рвущиеся с начала разговора слезы.

Миссис Дюпэн-Чэн осторожно открыла верхний ящик столешницы и провела рукой по верхней стенке, выуживая небольшой шприц.

— Всё будет хорошо, милая, — её голос дрогнул. — Надеюсь, ты простишь меня.

— Мам…

Под правой лопаткой больно кольнуло, и Маринетт непроизвольно вскрикнула, выпрямляя спину струной и распахивая глаза.

— Мам, — панически проговорила Маринетт, глядя на то, как она, почти плача, взяла лицо дочери в ладони.

— Тебе помогут, милая, — дрожащим голосом сказала она. — Всё будет хорошо.

И горячая патока темного шоколада накрыла сознание девушки, отключая от реальности.

========== 04. Никто не поможет ==========

Стена из мороси бьет в лицо, в глотке барабанит сердце.

Она лежит на мокрой железной балке, не в силах пошевелиться.

Боль в ноге настолько сильная, словно по ней проехались катком, раздробив кость в щепки.

Волосы липнут к глазам, мешая видеть.

Удары сердца перерастают в гул как по наковальне, мешая сосредоточиться.

Искры в глазах тоже плюсом не являются.

— Кот, — хрипит она, когда силуэт со всей силы ударяет его в грудь, от чего он пошатывается и падает назад.

Силуэт оборачивается на её голос.

Пара секунд, похожих на замедленную съемку, после чего он подлетает к ней, нависая сверху.

Мокрая балка играет свою роль, когда Маринетт пытается привстать, и её рука соскальзывает вниз.

Тело камнем мчится в сторону покрытого дождевой водой асфальта.

Хриплый выдох из её груди, распахнутые в ужасе глаза и отдаляющиеся с каждой последующей секундой бездонные черные омуты.

Маринетт резко приходит в себя, порываясь вскочить с места, но не может этого сделать.

Веки, словно налитые свинцом, невозможно поднять.

— Пришла в себя, — слышится звонкий голос откуда-то справа.

— Отлично, — отозвался второй голос. — Проверить показатели жизнедеятельности. Анализы крови готовы?

— Да, сэр.

— Давайте сюда.

Маринетт пытается пошевелить руками, но что-то плотно облегает её запястья, мешая двигаться.

— Биполярное расстройство, — произносит всё тот же второй голос. — И, судя по показаниям матери пострадавшей, — раздвоение личности.

Дюпэн-Чэн не с первой попытки удается открыть глаза.

Белый свет больно ударяет под веки, заставляя жмуриться.

Но она всё видит.

Около десяти врачей ходят по просторному помещению, трое стоят возле её постели.

Одна из медсестер готовит какой-то шприц, вторая копошится с прибором возле неё, третья — с капельницей.

— Слишком юная для этого, — сказал врач, всё ещё глядя в бумаги.

Маринетт чувствует, что по глотке словно проехались раскаленными щипцами.

Всё нещадно жжет, к тому же — пересохло.

— Я, — хрипит она, — я не…

Брюнетка сильно дергает руками, стараясь вырваться.

Громко дышит, сучит ногами. К ней на всех парусах мчится та медсестра со шприцом.

— Нет, — умоляюще хрипит она. — Нет, пожалуйста!

— Постарайся не говорить, хорошо? — попросил её док, опустив ладонь ей на плечо. — Миссандра не сделает ничего дурного, договорились?

Маринетт кивнула, всё ещё шокировано глядя по сторонам.

— Я буду задавать тебе вопросы. Если ответ «да» — кивнешь, если «нет» — помотай головой из стороны в сторону. Отвечай совершенно честно, ладно? Я отстегну твои руки, если ты скажешь мне правду.

Голос врача был вкрадчивый, размеренный.

Маринетт не могла не поверить в его слова. Хорошо, она всё скажет ему.

Брюнетка кивнула.

Доктор глянул в бумаги, собираясь проверить уже полученные данные.

— Твоё имя — Маринетт Дюпэн-Чэн.

Она кивнула.

— Пять дней назад твою подругу Алью Сезер госпитализировали.

Пять дней назад?

Нет, нет!

Это было три дня назад.

Что за черт?

Зачем он обманывает меня?

Она отрицательно покачала головой, и док сделал пометку.