Покачивается.

Молчит.

Ты-не-умерла.

— Всё хорошо. Ты полежи, ладно?

Как мантру.

Покачивая-успокаивая.

Сильные руки хватают его плечи.

— Прочь! Пошли прочь!

Ещё два силуэта в белом расцепляют руки Агреста с её спины и забирают её из его объятий.

Агрест резко распахивает глаза.

Успевает схватиться за крохотную заколку на её пряди.

Крепко сжимает её в кулаке.

Дождь стал меньше.

Людей рядом больше.

Все они смотрели с неподдельным ужасом и непониманием на всё это.

И блондин даже не обратил внимание на то, что все они освобождены от акум.

Адриан старается вырваться из их хватки, выворачивая руки.

Но всё становится только хуже.

— Оставьте её! Не трогайте!

Орет.

Так, что срывается голос.

До хрипоты.

До порванных связок.

Её кладут на темно-синие носилки.

Рядом мелькают фонари кареты скорой помощи.

Десятки (сотни) людей толпятся рядом, напуганные ситуацией до края.

Прикрывают рты ладонями.

Пальцы силуэта в белом закрывают Хлое веки.

После чего второй из них накрывает её тело светло-голубой тканью с головой.

— Хлоя! Нет! Она просто устала! Она спит! Оставьте её! Уберите от неё руки! Черт бы вас всех побрал!

Агрест вырывается, грудная клетка болит.

От удара Ло.

От страха за Хлою.

Она-не-умерла.

Нет. Нет. Нет.

Носилки скрипнули, когда их погрузили в машину, после чего закрыли двери.

— Я… Вы… Хлоя! Я иду с ней!

Он снова рвется вслед удаляющейся вдаль карете скорой, но чьи-то сильные руки в белом снова хватают его сильнее.

— В машину его ко мне. Немедленно. Под лопатку успокоительного, Миссанда.

Видимо, женщина. Она кивает.

Ватные ноги несут его не без помощи сильных и цепких рук к салону машины.

Он нагибается, заползая внутрь.

В голове гул, как по наковальне.

Все события смешиваются в одно большое пятно.

Ничего не понятно.

Она-не-умерла.

Рядом с Котом в салон садится кто-то ещё.

— Мне надо к ней, — хрипит.

Под лопаткой больно колет, от чего он выгибает спину, оборачиваясь назад.

Но дверь тут же закрывают.

— Кто вы? Что вам надо?! Пустите меня к ней!

Он дергает ручку, но она не поддается.

— В больницу Святой Марии, — голос рядом.

Автомобиль трогается с места.

Силуэт рядом, не снимая с головы сетчатой маски, что-то вводит на мониторе.

— Господи, так не должно было быть, — шепчет белый собеседник. — Бедная девочка.

Адриан переводит глаза за зажатый кулак.

Глотка просто сжимается в ком.

Он боится раскрыть ладонь.

Иначе поймет. Иначе примет эту мысль.

Он не хотел принимать.

Машина резко остановилась на шуршащей гальке.

Тишина в течении тринадцати секунд и…

Двери открылись.

Ему помогли выйти.

Он стоял рядом с входом в больницу Святой Марии для душевнобольных.

Дверь громко распахнулась.

Шумный выдох откуда-то издалека.

— Адриан! — облегчения. Смешанного со слезами.

Мутные темные волосы маячат на заднем плане.

Но его внимание устремлено на сжатый кулак.

— Плагг, отменить трансформацию, — хрипло.

Черная дымка окутала его тело, избавляя от костюма.

Малыш повис в воздухе рядом с ним.

Хотел задать вопрос, но…

Передумал.

Маринетт остановилась напротив него.

Замерла. Поняла, что что-то плохое случилось.

Адриан громко сглотнул, закрывая глаза.

Глотку сжало намертво, когда пальцы разжались.

И он поднимает веки.

Медленно.

Чувствуя, как каждый вдох-выдох рвано рвет грудную клетку.

Смотрит на то, как мелкая морось крапает на желтый рисунок.

И проводит большим пальцем по желто-черным линиям, смахивая влагу и багровые крапинки.

Сердце отказывается работать.

Он помнит, как всего около часа назад заметил эту самую заколку в её волосах.

Как она идеально забирала сбоку её светлые пряди.

Агрест с силой кусает изнутри щеку.

Так, что в глазах взрываются искры.

Железка заколки жжет кожу.

— А… Адриан, — Маринетт захлебывается словами, когда видит эту самую заколку, и робко тянет руки к блондину. — Что… произошло там?..

Сипло.

Внезапно севшим голосом.

Адриан крепко сжимает в ладони желто-черную заколку.

И вдруг. Внезапно.

Осознание.

Как кувалдой вышибает из легких воздух.

Он резко падает на колени, зарываясь пальцами в волосы.

И начинает рыдать.

В голос.

Потому что осознание больше не касалось робко его плеча.

Оно село прямо перед ним, скрестив ноги.

Хлоя Буржуа — девушка, которая хотела доказать всем, что другая — разбилась насмерть.

Спасла жизнь Адриана Агреста.

Человека, ради которого она наконец прыгнула в то самое пекло.

И отдала свою жизнь, чтобы спасти другую.

Комментарий к 18. Хлоя

*Код полиции США и некоторых городов Франции. Означает: состояние пациента — смерть.

========== 19. Шах и мат ==========

Маринетт задыхалась.

Стояла, глядя на Адриана, которого скрутило буквально пополам.

И молчала.

Хватала влажный воздух губами.

Воздух, который даже не мог дойти до легких.

Застревая где-то в глотке.

И снова вырываясь белым облаком наружу.

Она дрожала, приложив ладонь к животу.

Не могла пошевелиться.

Молли вылетела из здания и встала рядом с брюнеткой.

Планшет в её руке противно пиликнул.

Женщина, быстро на него глянув, что-то ввела на экране и тут же опустила его вниз.

Вторая дверь салона автомобиля тут же открылась.

Невысокий силуэт в белом костюме вышел наружу.

Он прошел вперед и встал по правую сторону от орущего Агреста, замерев на месте.

Молли встала по стойке «смирно».

Силуэт потянулся к сетчатой маске и одним резким движением снял её с себя.

— Мисс Чен, — кивнула миссис Хоуп, склонив голову.

Сабин тряхнула короткими темными волосами и пропустила их между пальцами.

После чего сняла с рук надоедливые перчатки.

Маринетт уставилась на неё во все глаза.

— Мам, — выдох. Слетает с губ.

Сабин тут же реагирует на голос дочери и поворачивает голову в её сторону.

Она не заметила её сначала.

Не узнала.

Просто не смогла узнать собственную дочь.

До неузнаваемости изменившуюся.

Неоспоримо поломанную.

До безобразия.

Исхудавшую пуще прежнего.

С фиолетовыми мешками под искрящимися солью глазами.

С острыми скулами.

И бездонной пропастью в изувеченной обстоятельствами душе.

— Мам, — снова.

Голос дрожит.

Делает шаг вперед.

Сабин сжимает в руках маску, поджимая губы.

Мотает головой.

Потеряла.

Растеряла все слова.

Все просьбы о прощении, все несказанные слова, всё это…

Зависло.

Над ней. Над ними.

Над матерью, которая «защищала» свою дочь противозаконными способами.

И дочерью, которая думала, что родная мать сдала её в больницу для душевнобольных.

Молли касается плеча Маринетт.

Та по инерции дергает им, сбрасывая поддержку уже ставшей по-странному близкой правой руки своей матери.

Женщины, которая оказалась не просто женой пекаря.

А предводителем группировки по освобождению мира от акум.

Которая знала всю подноготную дочери от «А» до «Я».

Которая позволяла ей «играть в героя» на протяжении черт-подери-я-сбился какого времени.

Маринетт сухо сглотнула, стараясь прогнать надоевшие за эти недели слезы.

Сабин не могла смотреть ей в глаза, поэтому обратила свой взгляд на Молли.

Потому что узнала то, что перевернет её жизнь окончательно.

И жизнь собственной дочери.

— Молли, у нас непредвиденные обстоятельства, — запнулась она.

Голос женщины дрогнул.

Обычно этого не было.

Она всегда держалась идеально.

Стойкость, выдержка, непоколебимость — главные правила Сабин Чен, когда она надевала на себя форму военного.