— Ты совершенно прав, Ломион, — согласился Мелькор. — Видишь ли, я очень люблю убивать. Лично. И я люблю давать своим прислужникам силы для убийства. Я чувствую как они убивают, но иногда… иногда мне хочется самому. А тебе, Ломион?
— А я чего, — пожал плечами Маэглин, — у вас-то лучше получается.
Мелькор рассмеялся.
— Я убил не меньше трёхсот эльфов в Битве Бессчётных слёз, мой мальчик — своими руками. Должен сказать, твой дед сильно вывел меня из себя, его трудно было убить, — и поэтому мне особенно приятно, что ты служишь мне — но другие были гораздо слабее.
— А я не слышал, что вы там были, — сказал Маэглин. — Как это дядя Тургон вас не заметил?
— Гортаур создал иллюзию моего присутствия в Ангбанде, — объяснил Мелькор. — а между тем придал мне облик рядового воина из отряда Ульдора. Я лично сражался на ступенях Ангбанда, я сам рубился на долине Анфауглит, я сам преследовал тебя и твоего дядю к топям Серех. И я убивал бесконечно. Гортаур тогда чуть не погиб, — Мелькор усмехнулся, — ведь поддержание иллюзии присутствия одного из Валар требует огромных сил.
— Но у вас всё получилось, — заставил себя сказать Маэглин. — Теперь-то дело за малым.
— Конечно, — кивнул Мелькор. — Теперь осталось только захватить Гавани Сириона, и всё Средиземье станет моим. И если в мои руки попадёт король Гил-Галад, я буду с ним гораздо менее милостив, чем с его отцом и дедом.
— Ну, а с Кирданом вы что сделаете? — спросил Маэглин.
Мелькор усмехнулся.
— Этот старый, никуда не годный эльф пусть снимает с тебя сапоги, Маэглин. Или готовит тебе по утрам кашу, а то ты сам, говорят, не умеешь… А потом я отправлюсь в Валинор. Я поставлю тебя во главе одного из своих флотов… или нет, посажу тебя на спину Анкалагону, и ты полетишь вместе со мной. И что же мы с тобой сделаем с этими ручными нолдор и ваньяр, что остались в Благословенной Земле, а? Всех перевешаем на маллорнах, или ты придумаешь что-нибудь более приятное?
— Да я там кое-кого с удовольствием на кол посажу, — сказал с неожиданным энтузиазмом Маэглин.
Мелькор рассмеялся.
— Ты мне всё-таки нравишься, Ломион. Я пойду к себе в башню, — Мелькор снял корону и некоторое время всматривался в Сильмариллы; они как будто заставляли его глаза светиться тем же странным радужным светом. — Я очень устал.
Краем глаза Маэглин заметил, что Келегорма на полу уже нет.
«Плохо дело, — подумал он, — но всё-таки я ему должен сказать».
— Слушай, — обратился он к Элеммакилу, — а ну пойди сюда. Ты зачем у меня в комнате на столе оставил грязную миску? Я понимаю, ты, конечно, там угощал мальчиков, но убрать за собой надо бы.
Элеммакил вышел из мастерской и удивлённо уставился на Маэглина.
— Ты что, какая миска? Булочки мы делали позавчера…
— Да какие булочки, там яблоки какие-то гнилые, — Маэглин оттащил Элеммакила в сторону и прошептал: — Слушай, у меня плохие новости, я не хотел при ребёнке. Не знаю, что делать. В общем, он отпустил Келегорма.
— Отпустил? Келегорм уехал?.. — У Элеммакила всё внутри похолодело.
В эту минуту он понял, что такое любить: он вспомнил, как несколько месяцев назад смотрел из окна на Келегорма в его черных доспехах, вспомнил, как замерло у него тогда сердце; он понял, что уже с тех пор любит жестокого, холодного и одновременно — бесконечно чистого и наивного сына Феанора.
— Если бы, — отозвался Маэглин. — Я в смысле, что он больше не заставляет его ходить. У него опять всё отнялось. Насовсем.
Элеммакил оперся на стену; Маэглин поддержал его под локоть.
— Тебе бы про него лучше забыть, — сказал он. — Я-то ничего сделать не смог, сам понимаешь.
Элеммакил хотел уже разозлиться, но осознал, что со стороны такого, как Маэглин, просто прийти и рассказать ему о том, что случилось с Келегормом, и при этом постараться не напугать Рингила — уже удивительно добрый поступок.
— Где он?
— Он там в зале остался, — сказал Маэглин. — Я не посмел его оттуда вытащить. Уж не знаю, что с ним сделают. Извини…
— Я туда пойду, — Элеммакил вырвался из рук Маэглина. — Маэглин… Если что случится, то я тебе Рингила оставляю, больше некому. Может, потом попробуй его отправить к дядьям; Майтимо, наверно, его примет.
Не слушая Маэглина, Элеммакил побежал, потом быстро пошёл по коридорам, опустив глаза, стараясь ни на кого не смотреть. Он представлял себе — слишком хорошо представлял — где находится тронный зал Мелькора. Дорогу оттуда, когда его забирал Маэглин, он запомнил на всю жизнь. Никто не обращал на него особого внимания: эльф в простой серой рубашке с красным воротом, одетый как раб, с седыми прядями в волосах и шрамами на руках и шее.
— Тебе чего? — спросил один из стражей у входа в зал. Бородатый страж-человек как раз доставал откуда-то из-за колонны длинный чёрный кувшин спиртного — после того, как Мелькор ушёл, всем надо было прийти в себя. Страж-авари едва бросил на Элеммакила косой взгляд: его руки сжимали кубок.
— Мусор убрать, — еле слышно ответил Элеммакил.
Адан небрежно кивнул ему, открывая кувшин.
Элеммакил вбежал в зал; он был практически пуст. Было страшно холодно: огромная дверь на балкон — тот самый, с которого Мелькор велел выбросить маленького Рингила — была открыта. Элеммакил быстро обошёл зал по периметру, посмотрел за колоннами, осторожно приблизился к трону: Келегорма нигде не было видно. Он в ужасе подумал, что опоздал, что Келегорма уже добили и выбросили в пропасть у подножия Ангбанда, где на дне кипела лава, а у краёв её гнили, тлели и лежали нетленными, охваченные смертельным холодом гор, тысячи тел — или бросили в какую-нибудь каменную щель, где он будет медленно умирать неделями.
Наконец, он решился выйти на балкон. Высокая железная ограда была Элеммакилу примерно по грудь, почти до плеч: он подумал, что выбросить отсюда взрослого эльфа смог бы только Маэдрос или Тургон — или сам Мелькор. Он прошёл по балкону налево, потом направо; оказалось, что направо балкон заворачивает за край стены, и этой части балкона не видно от двери.
Там он увидел Келегорма: его волосы были засыпаны снегом; посмотрев под ноги, Элеммакил понял, что Келегорм сам приполз сюда из зала — хотя снег продолжал идти, была видна дорожка, оставленная его телом и локтями. Келегорм просунул руку через решётку, просунул плечо — но просвет между прутьями был слишком узок; он не мог выбраться.
— Помогите, — простонал он, ещё не видя, кто подошёл к нему. — Бросьте меня туда.
— Нет! — Элеммакил встал на колени рядом с ним. — Я не могу тебе так помочь. Тьелко, я тебя заберу. Я тебя сейчас заберу к себе.
— Не надо, — сказал Келегорм. — Не надо. Просто помоги мне. Помоги мне выбраться… наружу. Я хочу, чтобы всё кончилось. Элеммакил… я тебя очень прошу… — Элеммакил увидел на его глазах слёзы. Он протянул руку и коснулся его горячей, мокрой щеки; наклонился ещё ниже и поцеловал его лоб и влажные ресницы. — Если… если не можешь мне помочь, уйди. Ради сына — уйди, пожалуйста. Элеммакил!..
— Нет, — ответил он, — нет. Нет, Тьелко. Ты мой и я тебя заберу.
— Как… как ты меня заберёшь? Тут же…
— Там нет никого, — услышал Элеммакил голос сзади. Он испуганно обернулся. На балконе стоял Эолет; у него была разбита губа, под глазом наливался синяк. Эолет потёр нос, и на его рукав вытек сгусток крови.
— А кто же?..- спросил Элеммакил.
— Я с Маэглином подрался, — сказал Эолет. — Он меня сюда не пускал. Пришлось его вырубить. Он этого приёма не знает: я ему не показывал — так, на всякий случай, вдруг чего.
В руках у Эолета были две большие жерди, на руку намотан широкий кожаный ремень; на поясе висела кожаная фляжка.
— Эол… Эолет, ты ведь поможешь мне… выбраться? — спросил Келегорм. — Я хочу… хочу умереть. Я же тебя знал…
Элеммакил время от времени удивлялся — как это Келегорм различает мальчиков, ведь сам он до сих пор их путал.
— Даже когда я двести лет назад жил в лесу Нан Эльмот и знал тебя, как самого тупого, неумелого и самодовольного нолдо, я не стал бы выбрасывать тебя в пропасть, — сказал Эолет. — Элеммакил, отойди.
