Мелькор, не мигая, смотрел на него; два Сильмарилла светились у него на челе, как вторая пара злых и равнодушных глаз.
— Ты мне уже немного надоел, сын Феанора, — сказал Мелькор. — Красивая кукла… красивая, но только слишком уж поломанная. Ты перестал мне нравиться. Если твой старший брат попадёт мне в руки, то за то, что он сломал тебя — Майтимо, драться нехорошо, не расстраивай меня, милый! — сказал он внезапно голосом его матери, Нерданэль, — да, за то, что он сломал тебя, я подвешу его уже не за руку, а за член; если б я сразу так сделал, Фингон и не стал бы его снимать. Прочь!
Мелькор щёлкнул пальцами на обеих руках, и Келегорм рухнул на пол. Он судорожно шевельнулся — но тело ниже пояса отказывалось повиноваться. Он попробовал приподняться, хотя бы отползти в сторону — но и руки двигались еле-еле. Ему трудно было даже моргать: это было какое-то сонное отупение, только без сна.
— Турко, что это такое! Хватит! Ну опять он катается по полу и плачет! — снова послышался огорчённый, почти настоящий, но многократно усиленный телом Мелькора голос Нерданэль. — Какие невоспитанные дети! — прощебетал Мелькор голоском тёти Эарвен. — Да, просто ужас! Не следует помогать ему подниматься с пола, дорогая, если ему надо — пусть валяется! Детей надо отучать от таких истерик. Вставай, вставай, племянник, это неприлично! — как всегда, мелодично и спокойно прозвучал из уст Мелькора голос Финарфина.
Мелькор тихо рассмеялся и махнул рукой, давая остальным собравшимся знак уйти, и сам ушёл в свои покои. На неподвижно лежавшего Келегорма никто не осмеливался даже посмотреть.
Андвир лежал на полу в лаборатории — там же, где он снова обрёл жизнь. Если бы не эльфийская душа, он не смог бы добраться до Ангбанда; его человеческое тело истекало кровью, на губах была кровавая пена.
Натрон подложил ему под голову свой плащ; он никак не мог понять, почему эльф-Андвир пришёл именно сюда, почему он потратил последние силы, чтобы спуститься по сотне ступенек.
— Майрон… — выговорил он, отплёвывая кровь. — Майрон… я… я не знаю, что будет теперь с моей душой, но… я обманул тебя… Я не Алдамир.
— Я догадался, — сказал Саурон, — но из всего, что мне известно, следует, что эта история подлинна. Ты хочешь сказать мне что-то ещё? Ну ладно, как же тебя на самом деле зовут?
— Куруфинвэ…
Саурон вскочил; умирающий поднял на него сухие, опухшие глаза, удивившись такой вспышке. Айну наклонился над ним, схватил за волосы, приподнял и спросил:
— Какой?! Проклятие, какой именно ты Куруфинвэ?
— Куруфинвэ… Атаринкэ, — слабо улыбнулся тот.
Даже в такой момент Куруфин был слегка польщён тем, что его можно перепутать с отцом.
Саурон проклинал свою промашку. Так же, как и Гватрен, он понял, что имеет дело со нолдо из дома Феанора, но предположить, что речь идёт об одном из его сыновей, он никак не мог. К тому же сейчас использовать в своих целях тело Андвира для него было важнее, чем выяснять личность неизвестного, но вроде бы послушного нолдо.
Он оглядел лабораторию, но после опыта Белемира он сам специально убрал отсюда более-менее жизнеспособные тела, чтобы ученик-адан больше не баловался с переселением душ.
— Прошу тебя… — из последних сил вымолвил Куруфин. Он тянулся к витрине, изображавшей переход через Хелькараксэ. — Пожалуйста… там моя жена… я хочу умереть рядом с ней… открой стекло… прошу тебя… Л-луиннетти…
После разговора с Маэглином Гватрен спустился в лабораторию.
На полу перед ярко освещённой витриной в луже воды и ледяных осколков лежало мёртвое, окровавленное тело Андвира; пряди рыжих волос прилипли к лицу. Он держал руку женщины — женщины, которая лежала рядом с ним, женщины с длинными светлыми косами, в голубом платье и серо-синем тэлерийском платке.
— Значит, поэтому его дух находился здесь… — вздохнул Гватрен. — Он хотел быть рядом с этой женщиной… Может быть, теперь они вместе.
— Хотел-то хотел, но одно дело хотеть, а другое — мочь, — злобно фыркнул в ответ Саурон.
Тело женщины вдруг дёрнулось, руки и ноги зашлись в судорогах; она выдернула руку из пальцев Андвира, застонала, из её рта полилась вода. Она открыла расширившиеся от ужаса глаза.
— Ну что же, — услышали они насмешливый голос Саурона, — ты ведь так безумно любил свою жену, не так ли, сын Феанора? Тебя не может не радовать, что теперь ты целиком внутри неё.
Комментарий к Глава 33. Братоубийцы Наверно, я не единственная, кому в процессе чтения “Сильмариллиона” было интересно, кто победил бы в поединке между Куруфином и Келегормом)
====== Глава 34. Бедные цветы ======
Комментарий к Глава 34. Бедные цветы Я решила после долгих раздумий, что всё-таки 34-й будет эта глава :)
— Ч-ч-что это такое… что ты сделал со мной… — спросил Куруфин, осматривая себя. Выражение его лица могло бы показаться смешным, если бы не ужас в глазах.
— Что это такое? Грудь. Тебе жена не показывала, что ли? Да с вашим отцом, ребятки, конечно, ничего хорошего в жизни не увидишь; тут уже и Маэдросу начать завидовать можно. А вот смотри, Гватрен, какой он мне привёз интересный конвертик из сундучка его величества короля Фингона, — Саурон вертел в руках розовую шёлковую папку. — Давай-ка почитаем, что там.
Гватрен обошёл испуганную, дрожащую женщину в голубом платье. Саурон открыл папку, достал оттуда небольшую пожелтевшую записку, прочёл её и расхохотался в голос.
— Что… — недоуменно сказал Гватрен, — что там такого смешного?..
— Ах, милый мой Гватрен, — сказал Саурон, — ох, эти удивительные дети Илуватара! Что старшие, что младшие. Любовь, кровосмешение, отцеубийство, братоубийство, ненависть, тайны, отвага и самопожертвование — всё так интересно, даже мило, местами прямо сплошной восторг. И вдруг среди всех этих высоких страстей высунула свою морду вот такая мелочная, мелкая, унылая дрянь. «Подательница сего…». Знаешь что? Финвэ надо было убить уже за то, что воспитал в своей семье такое чудо.
Маэглин решил не выходить из зала через общий вход; он незаметно поднялся по небольшой лестнице на опоясывавший зал балкон. На сером полу он с трудом разглядел очертания тела Келегорма. Тот лежал неподвижно, и Маэглину на мгновение подумалось, что вокруг него должна быть лужа крови; потом он вспомнил, что тот не ранен. Но сейчас при взгляде сверху, с балкона ему показалось, что больше половины пола покрыло огромное, выцветшее размытое пятно — пятно, разъевшее камень, которое никак не удалось вывести.
«Вот ведь пакость какая, — подумал про себя Маэглин. — Готмог-то, значит, не врал…».
Маэглин вообще считал, что все ему рассказывают много лишнего. Видимо, причиной тому его наивный вид. Ну хотят — пусть рассказывают. Вот Готмог зачем-то рассказал про то, как давным-давно, когда эльфы ещё не ушли в Аман, кто-то постучался в ворота Ангбанда зимней ночью — и что случилось потом.
Эол, его отец, рассказал ему о том, что узнал про Кирдана от Тингола. Тингол, конечно, явно спятил от гордости и глупости, — ну, а вдруг правда?
Тургон однажды пришёл к нему ночью в спальню, разрыдался и рассказал страшное. Дескать, ты, племянник, мужчина, можешь такое выдержать, надо тебе знать. А зачем ему такие вещи было знать? Может быть, если бы Тургон тогда не пришёл к нему с этой историей, он бы и не ушёл из Гондолина. С тех пор он ни на грош не верил в Валар и всех их любимцев. Он тогда ещё Тургону об этом сказал — кому, мол, вы поверили? — да ему же бесполезно такие вещи объяснять…
— О чём задумался, Ломион?
Рядом с ним стоял Мелькор в своём истинном облике; к Маэглину была повёрнута целая половина его лица; зелёный глаз, обрамлённый длинными ресницами, уставился на него, другую щёку почти целиком закрывали волосы.
— Да вот всё думаю, как вы всё смешно Келегорму сказали, — сказал Маэглин. — Уж сразу видно, что это вы.
— В смысле?
— Ну вот иногда… ну не моего ума дело, но я же знаю, что Гортаур иногда вместо вас показывает оркам иллюзию. Ну чтобы вам силы не тратить зря на отребье всякое.
