Отец и мать казались ему сказочными существами, звёздным королём и королевой, чем-то вроде самих Манвэ и Варды. И когда он увидел их, когда они шли к нему по белой мощёной дорожке, это было так: Финарфин в белоснежном кафтане, расшитом серебряными лебедями и звёздами, Эарвен в тяжёлых, сливочно-белых одеждах, шуршавших жемчугами и в жемчужном венце. Они поздоровались с ним, Финарфин погладил его по волосам, а он взял Эарвен за рукав и осторожно, кончиками пальцев касался жемчужин: они казались мальчику необыкновенно тёплыми и лёгкими, их снежный блеск будто переливался в его пальцы, и это ощущение навсегда связалось у него с образами родителей.

Финарфин поцеловал его в лоб и сказал:

— Инголдо, у нас для тебя есть подарки.

К ним подошла женщина в простом голубом платье, Финарфин взял у неё что-то и протянул Финроду. Это была кружевная серебряная клетка, усыпанная крупными жемчужинами и маленькими бриллиантами; в ней сидели две живые рубиново-алые птички.

— Это киринки, они очень мило поют, — пояснила Эарвен, — а от меня тебе игрушка. — Она протянула ему резную ложечку из красного дерева, к которой был привязан на серебряном шнурочке алый деревянный шарик. — Поиграй пока, а нам надо повидаться с дядей.

Ошеломлённый счастьем Финрод послушно побежал по дорожке; сказали играть — значит, будет играть, хотя на самом деле ему ещё так хотелось погладить мамин рукав, потрогать вышивку на отцовском кафтане, послушать его голос… Клетка неловко качалась в его левой руке; правой он крутил ложечку — он просто не знал, что со всем этим делать.

— Может, поставишь пока сюда? — спросил его ласковый женский голос.

Он повернулся; на скамейке сидела взрослая девушка, белокурая девушка из ваньяр. У неё был весёлый вздёрнутый носик и толстая светло-русая коса.

Финрод поставил рядом с ней клетку и, подумав, предложил ей покидать шарик в ложку. Девушка с улыбкой взяла у него игрушку. У неё очень хорошо получалось: шарик каждый раз попадал то в ложку, то на торчавший на конце ложки штырёк.

— Тебе нравятся киринки? — спросил Финрод.

— Да, очень.

— Пойдём павлина покажу? Ты видела павлина? Там белый павлин у дома живёт.

— Я… ты меня проводишь? Я постараюсь… — Девушка смутилась; она потянулась куда-то за скамейку, вытянула из-за неё странные длинные деревянные штуки, потом оперлась на скамейку и с усилием засунула их себе под мышку. — Куда идти? — Девушка с трудом сдвинулась на шаг по дорожке.

— Что ты делаешь? — Финрод несказанно удивился. — Так же сложно ходить. Почему ты их не выбросишь и просто не пойдёшь?

— Я не могу, — сказала она. — У меня ноги не ходят. То есть не совсем ходят.

— Разве так бывает? Все ходят ногами, — Финрод удивился ещё больше.

— Они сломаны, — ответила девушка. — Обе.

— Сломаны? — переспросил Финрод. — Тогда не ходи, тебе же больно! Не ходи, пожалуйста! — Девушка улыбнулась ему и села на скамейку. — Но они же срастутся, да? А когда это будет? Мой кузен ломал руку, она срослась… А как тебя зовут?

— Амариэ, — ответила девушка. — Нет, это вряд ли. Они уже много-много лет такие.

Финрод сел рядом с ней на скамейку.

— Но почему? Как это случилось?

— Я вместе с другими ваньяр отправилась в Великий поход из Эндорэ в Аман, — объяснила Амариэ, — и в горах я сорвалась со скалы. Я осталась жива, но ноги были разбиты вдребезги. Я очень просила родных оставить меня там, тем более, что там, в Эндорэ, жили дети моей сестры, я могла бы остаться с ними… если бы кто-то меня отвёз к ним. Но король Ингвэ был непреклонен — все ваньяр должны уйти в Аман. Может, если бы… если бы мне дали остаться там, они бы срослись лучше. А так одна нога совсем не двигается, другая — чуть-чуть.

— Амариэ… — сказал Финрод. — Возьми… возьми птичек. — Он сунул серебряную клетку ей в руки. — Они тебе петь будут. И игрушку возьми.

— Да что ты! Не надо! Они же такие красивые! Они же твои! — растерянно воскликнула Амариэ.

— Возьми, пожалуйста! — Финрод вскочил со скамейки и побежал по дорожке. Потом он обернулся и спросил: — Только можно я к тебе зайду птичек послушать?..

— Я не понимаю! — воскликнула Амариэ. — То есть понимаю… я знаю, что наши отношения никогда не нравились ни моей, ни твоей семье, я понимаю, почему Финдис ничего не сказала мне. Но ты говоришь, что за всё это время с тех пор, как ты снова родился, ты не видел своих прежних отца и мать — Эарвен и Финарфина?! Получается, ты всё это время не знал даже кто ты?

— Амариэ, — Финрод, наконец, нашёл в себе силы заговорить об этом, — нас всех обманывали. Вчера дядя Ингвэ сказал мне, что на самом деле Финвэ убил дядя Финголфин. Мой отец Финарфин знал об этом, но дяде Феанору, наверное, никто не успел об этом сказать. Это ужасно, но это можно понять…

— Как? — сказала подошедшая к ним Нерданэль. — Как это можно понять?!

— Скорее всего, Финарфин и Ингвэ догадались, что это Финголфин совершил убийство, только после Исхода нолдор. Но если бы они поняли это раньше и рассказали бы всем, то непременно нашлись бы такие, кто не поверил бы в виновность Финголфина. Здесь, в Амане началась бы братоубийственная война между сторонниками Феанора и Финголфина. Пострадали бы все, не только нолдор, но и ваньяр; в любом случае пострадали бы и тэлери. Ваньяр вынуждены были бы принять сторону Финголфина из-за родства с Индис и Эленвэ, тэлери — из-за моей матери Эарвен. А сторонники Феанора были лучше вооружены и лучше подготовлены к войне. Страшно подумать, что случилось бы. Я думаю, что… — Финрод остановился, подбирая слова, — что если кто-то из Валар знал правду, если кто-то видел, как на самом деле погиб Финвэ, то он — или она — мог бы умолчать об этом, чтобы избежать самого страшного и сохранить дружбу между тремя Домами нолдор. Они просто позволили убийце уйти, решив, что для всех будет лучше, если нолдор последуют в Средиземье за Морготом, дабы сражаться с ним и спасти от его козней детей Илуватара.

— Но откуда всё это узнал Ингвэ?! Финголфин не мог этого сделать! — воскликнула девушка.

— Ингвэ говорит, что Финголфин потерял в Форменосе в тот день свой шарф; потом там ещё нашли его фонарик. Кто-то отравил собаку Келегорма и там же нашли тарелку из дома Финголфина.

— По мне, так слишком много всего, — проворчала Нерданэль.

— Финдарато… — Бледные щёки Амариэ стали тёмно-розовыми от волнения; она нервно водила вверх-вниз рукой по своей толстой тёмно-золотистой косе, распушив её во что-то вроде лисьего хвоста. — От кого-то другого ты что-то об этом слышал? Или это всё рассказал тебе Ингвэ?

— Нет… не всё, — Финрод взял её за руку. — Понимаешь, это всё началось с того, что я говорил с майа Тилионом. Он сказал мне… В общем, Финвэ был убит тем, кто был одет в серебристо-розовый плащ, а ведь Финголфин тоже носил такой, и…

— Финдарато, это всё не может быть правдой! — воскликнула Амариэ. — В этом плаще в тот день была я!

Ошарашенный Финрод сел на скамейку.

— Ч…ч...что?

— Конечно, это она была в плаще, я это тоже видела! — воскликнула Нерданэль.

— Тётя Нерданэль, ты о чём?.. — Финрод подумал, что сейчас потеряет рассудок. «Наверно, я не Финрод… С Финродом такого просто не может быть. Наверно, родители были правы и я никакой не возрождённый эльф… Я просто сумасшедший».

— Послушай, — сказала Амариэ. — Ты был в гостях у Тургона и его жены, у него дома, правильно? А я с твоими братьями была в гостях у Финголфина. Я заговорилась с Анайрэ, и вышла последней. На улице шёл дождик и немного похолодало, а я была в совсем лёгком летнем платье. И Финголфин подошёл ко мне и надел на меня свой серебристый плащ. Предложил проводить до дома, но я отказалась. Ты говорил про тарелку, да?.. — Амариэ вздохнула. — Я остановилась на углу у статуи, и увидела, что уже после меня из дома вышел твой отец. На нём был его плащ, такой же, розово-серебристый и… Финголфин дал ему с собой яблочный пирог. На своей синей тарелке. И твой отец сказал ему: «Я думаю, всё будет хорошо. Может быть, увидитесь уже завтра утром».