Литмир - Электронная Библиотека

Убийство из ревности будет и в случае, когда виновный, желая заполучить предмет своей тайной страсти, убивает ее или его возлюбленного или возлюбленную. При этом отсутствует какая-либо измена, поскольку нет и не было никаких интимных отношений между убийцей и «источником мук», следовательно, не было и мести за неразделенную любовь — предмет страсти или же сами потерпевшие о ней и не знали.

Пример тому мы опять же обнаружим в «Декамероне». Очередная его новелла рассказывает о многочисленных злоключениях дочери султана Вавилонии, красавицы Алатиэль. Волею судьбы она оказалась наложницей принца Морейского, который влюбился в нее до беспамятства. Однако у принца был родственник, молодой и красивый герцог Афинский. Молва донесла до него известие о небывалой красоте Алатиэль. Желая убедиться в этом, герцог прибыл со свитой в Кьяренцу, где находились принц со своей возлюбленной. Когда герцог спросил у принца, действительно ли Алатиэль так прекрасна, как о том говорят, принц ответил: «Гораздо более, но я желаю, чтобы свидетельством тому были тебе не мои слова, а твои глаза». И вот оба родственника отправились к Алатиэль. Герцог был поражен ее красотой, «он впивал глазами любовный яд и, думая, что любуясь ею, он удовлетворял своему желанию, пламенно в нее влюбившись <…> После многих и разнообразных дум, когда горячая любовь перевесила в нем чувство чести, он решил, чтобы от того ни произошло, отнять это блаженство у принца и осчастливить им самого себя».

Недолго думая, герцог при помощи слуги принца проник во дворец и убил принца, поразив его ножом[127].

Следует заметить, что мотив ревности может возникнуть и у нескольких преступников одновременно по отношению к потерпевшему из-за одной женщины. Иллюстрацией тому служит судьба все той же Алатиэль. Как уже рассказывалось, еще до того как она попала к принцу Морейскому, Алатиэль похитил молодой человек по имени Морато, умертвивший из-за нее своего брата Перикона. Морато доставил похищенную девушку на корабль, хозяевами которого были двое молодых генуэзцев, и судно тотчас отправилось в путь. Однако торжествовать Морато было суждено недолго — оба генуэзца воспылали к своей прекрасной пассажирке страстью, и, когда один узнал о любви другого, участь Морато была решена. Однажды, когда корабль быстро шел под парусами а Морато беспечно стоял на корме и смотрел на море, хозяева корабля, подкравшись сзади, схватили его и выбросили за борт[128].

Заметим, что мотив ревности не ограничивается только эротической ревностью. Практике известны случаи убийств, совершенных подростками на почве ревности: по причине того, что родители или другие родственники относились к убитому (брату или сестре) «лучше», чем к совершившему преступление[129].

Яркий пример такой вот «братско-сестринской» ревности мы находим в произведении Бальзака «Тридцатилетняя женщина», который от первого лица описывает трагедию, разыгравшуюся на одном из парижских бульваров, ведущих к Ботаническому саду.

На боковой аллее <…> я увидел женщину, еще довольно молодую <…> на нежном лице ее словно отражалась та радость жизни, что освещала весь пейзаж. Красивый молодой человек поставил на землю мальчика, миловиднее которого трудно найти, и мне так и не удалось узнать, был ли прозвучавший поцелуй запечатлен на щеке матери или на щеке ребенка… Но был тут и еще один ребенок — с недовольным, сердитым лицом; он повернулся к ним спиною и бросил на меня взгляд, удивительный по своему выражению. Его маленький брат бежал то позади, то впереди матери и молодого человека, а этот ребенок, такой же хорошенький, такой же грациозный, но с чертами более тонкими, стоял молча, застыв, словно змееныш, впавший в спячку. То была девочка <…> Когда ее мать и молодой человек, поравнявшись с нею, шли обратно, она угрюмо склоняла голову и исподлобья бросала на них и на брата какие-то странные взгляды. Нельзя передать той хитрой проницательности, того наивного коварства, той настороженности, которые вдруг появились на этом детском личике, в глазах, обведенной легкой синевой, стоило молодой женщине или ее спутнику погладить белокурые локоны мальчика, когда он, расшалившись, пытался шагать с ними в ногу. Право, на худеньком личике этой странной девочки запечатлелась настоящая страсть взрослого человека. Она или страдала, или размышляла… Девочке, вероятно, было лет семь-восемь, брату ее — не больше шести. Одеты они были одинаково… приглядевшись внимательнее, я заметил в их воротничках еле приметное отличие, по которому я потом угадал целый роман в прошлом и настоящую драму в будущем. То была сущая безделица. Воротничок смуглолицей девочки был подрублен простым рубцом, воротничок мальчика украшала прелестная вышивка; это выдавало тайну сердца, предпочтение, выраженное без слов, которое дети читают в душе своих матерей будто по наитию божьему… Уже два раза <…> братец подбегал к ней с трогательной ласковостью, умильно и выразительно смотрел на нее <…> и протягивал ей охотничий рожок, в который он то и дело трубил; но всякий раз на нежно сказанное им: «Хочешь, возьми, Елена?» — она отвечала суровым взглядом <…>

— Мама, Елена не хочет играть! — пожаловался мальчик…

— Оставь ее, Шарль! Ты ведь знаешь, она вечно капризничает.

От слов этих <…> на глазах у Елены выступили слезы. Она молча проглотила слезы и, бросив на брата глубокий взгляд, который показался мне необъяснимым, стала с мрачным и испытующим видом рассматривать крутой откос, на вершине которого стоял мальчик, затем реку Бьевру, мост, весь ландшафт и меня <…>

Молодой красавец прислушался — пробило девять часов. Он нежно поцеловал свою спутницу <…> и пошел навстречу приближавшемуся тильбюри, которым правил старый слуга. Болтовня мальчугана-любимца слилась со звуками прощальных поцелуев, которыми осыпал его молодой человек. Когда же молодой человек сел в коляску <…> Шарль подбежал к сестре, стоявшей у моста, и до меня донесся его серебристый голосок:

— Почему же ты не простилась с моим дружком?

Елена метнула на брата странный взгляд — вряд ли такой взгляд вспыхивал когда-нибудь в глазах ребенка — и яростно толкнула его. Шарль покатился по крутому склону, налетел на корни, его отбросило на острые прибрежные камни, поранило ему лоб, и он, обливаясь кровью, упал в грязную реку. Вода расступилась, и хорошенькая светлая головка исчезла в мутных речных волнах. Раздались душераздирающие вопли бедного мальчика, но они сейчас же умолкли, их заглушила тина, в которой он исчез… Все это произошло с быстротой молнии… Елена была потрясена и пронзительно закричала:

— Мама, мама!

<…> Ребенку суждено было погибнуть. Спасти его было невозможно… Зачем мне было рассказывать об этом печальном случае или о тайне этого несчастья? Быть может, Елена отомстила за отца? Ее ревность без сомненья, была божьей карой[130].

Разновидностью простого убийства является убийство из зависти. Зависть, тесно переплетенная с местью и ненавистью, определяется как чувство досады, злоба, вызванные благополучием другого.

В классической литературе типичным примером убийства из зависти выступает убийство Сальери Моцарта в драматическом произведении А.С. Пушкина «Моцарт и Сальери».

С а л ь е р и

Нет! Никогда я зависти не знал,

<…> А ныне — сам скажу — я ныне

Завистник. Я завидую глубоко; глубоко,

Мучительно завидую. — О небо!

Где ж правота, когда священный дар,

Когда бессмертный гений — не в награду

Любви горящей, самоотверженья,

Трудов, усердия, молений послан —

А озаряет голову безумца,

20
{"b":"565650","o":1}