— Эдвард? – проговорила Белла сипло и едва слышно.

— Что, милая? – столько нежности, столько заботы в его голосе… мне вдруг стало больно.

— Я больше не могу, Эдвард, — сказала Белла почти шепотом, но мы с Эсме не могли не услышать. Мы слышали каждый ее вздох, каждое движение.

— Что я могу для тебя сделать? – спросил Эдвард. Я знал, что он сейчас луну с неба достанет, лишь бы она почувствовала себя лучше.

Мне было страшно, очень страшно. Но я знал, что Эдварду в сто раз хуже. Но он не подавал вида. Он был со своей любимой, проживал каждую минуту ее жизни, радуясь ей.

— Пожалуйста, Эдвард, обрати меня. Сейчас.

Я почувствовал, как напряглось все мое тело. Эсме тоже это заметила и осторожно погладила меня по колену, заставляя успокоиться. Сейчас Белла узнает. И все станет в тысячу раз хуже. И мы все поймем, что до сих пор она еще неплохо держалась. Никто не любит умирать от неизвестной болезни, тем более что перед этим ему пообещали бессмертие…

«Эдвард, тебе нужна моя помощь?» — как можно громче подумал я, надеясь, что Эдвард не забыл о нас.

— Нет, Карлайл, — предельно спокойно сказал Эдвард.

Я покрепче обнял Эсме и уткнулся носом в ее шею, пытаясь скрыться от этой отвратительной реальности. Возможно, я все принимаю слишком близко к сердцу, но Белла уже практически стала еще одной моей приемной дочерью. Я уже свыкся с мыслью о том, что она станет одной из нас. Даже Розали приняла ее. Белла должна была сделать Эдварда счастливым. А вышло все иначе.

— О чем спросил Карлайл? – полюбопытствовала Белла.

Эдвард не ответил. Тишина стояла довольно долго, мой сын собирался с силами и духом. Наконец он заговорил.

— Я люблю тебя, Белла, — прошептал он. – Пожалуйста… мне сейчас очень нужно, чтобы ты выслушала меня и… правильно поняла. Мы… мы не можем этого сделать теперь.

Белла судорожно выдохнула, но ничего не ответила. Я внимательно прислушивался к тому, что происходило наверху, готовый при необходимости вмешаться, но что будет являться оправданной необходимостью? Эдвард сказал, что справится. Разве что у Беллы опять произойдет приступ…

— Понимаешь, — торопливо продолжил Эдвард, пока его любимая не успела ничего сказать. – Когда человек превращается в вампира, все его органы отмирают и перерождаются в новой форме. Все, кроме нервной системы. Она разрастается. И если при жизни есть какая-то… патология, то после превращения она усугубляется. Белла, мне очень, очень жаль. Превращение, оно… не поможет тебе. Тебе станет только хуже.

Сначала я не понял, что это за странный звук. Но когда Белла набрала больше воздуха и захихикала громче, я вновь спрятался на плече у Эсме, желая больше никогда не возвращаться в реальность и не чувствовать этой горечи, разрывающей все внутренности.

Эдвард молчал, а Белла, наверное, и сама не смогла бы объяснить, смеется она или плачет. Смешки чередовались со всхлипами, но это была даже слишком слабая, как на мой взгляд, реакция на новость. Я ожидал большего. Всего через несколько минут все затихло.

Я не мог поверить, что это все. Белла смирилась? Вот так просто поверила? Или она знала? Кто мог сказать ей, и почему она не призналась в этом раньше? Я терялся в догадках.

Послышался тяжелый вздох.

— Эдвард? – негромко. Еще один вздох. – Эдвард, это не патология.

Ответа не последовало. Белла снова вздохнула – с таким напряжением, что я удивился, почему Эдвард не предложит ей маску с кислородом.

— Я… я все это время ужасно боялась, что вы догадаетесь, — негромко сказала Белла. Теперь в ее интонации звучала неизбежность. – Потому что это не патология. Я сама во всем виновата…

— Что ты имеешь в виду? – спросил Эдвард, и я с ужасом услышал в его голосе надежду.

С ужасом – потому что если надежда окажется ложной… впрочем, хуже уже не будет. Белла снова вздохнула, и я понял, что она просто собирается с духом, чтобы сказать то, чего говорить не хотела.

— Мне очень стыдно, Эдвард. Потому что идея на самом деле была глупой…

Белла шмыгнула носом, и я вдруг почувствовал непреодолимое желание оказаться наверху. Я мысленно посоветовался с Эдвардом, хотя и не был уверен, что ему сейчас есть дело до моих мыслей, но он меня снова услышал.

— Белла, ты не против, если Карлайл поднимется сюда?

После недолгих размышлений Белла уточнила:

— Кто еще есть в доме?

— Только родители, — сказал Эдвард.

— Это хорошо, — в голосе Беллы проскользнуло облегчение. – Карлайл, Эсме, поднимитесь, пожалуйста.

Через несколько секунд мы уже были там.

Белла сидела на диване, обхватив колени, Эдвард сидел на полу у ее ног, ласково сжимая ее ладони. Белла была бледной, вокруг глаз пролегли темные круги, но она не дрожала. Видимо, противосудорожное все еще продолжало действовать. Мы с Эсме опустились в кресло неподалеку от наших детей.

— Дело в том, что… — Белла на секунду прикрыла глаза и опустила лицо в колени, словно она собиралась признаться в чем-то в крайней степени постыдном. – Я сделала… да, это можно назвать глупостью, пожалуй. Теперь я это понимаю, но тогда идея казалась хорошей.

— О чем ты, Белла? – тревожно поторопил ее Эдвард.

Мне тоже это было интересно. Что же такого могла сделать с собой Белла, чтобы довести себя до такого состояния? И почему она не сказала раньше, когда можно было еще что-то исправить?

Белла снова вздохнула и вздернула свой упрямый подбородок, словно принимая окончательное решение и не давая себе права отступать.

— Да, это беспросветная глупость, я заранее это признаю. Но мне это казалось правильным решением, — она повторялась, но если ей так проще перейти к главному – пускай, не будем мешать. – Я ужасно боялась, что вы передумаете, — она бросила на меня виноватый извиняющийся взгляд. – Или не успеете, — она вновь поглядела на Эдварда. – Я боялась, что произойдет что-то, что… ну, изменит ваше мнение. Согласитесь, у меня были основания сомневаться.

А мы и не собирались спорить. Я думал, она просто доверится нам, поверит честному слову. Но доверие ее, видимо, было всерьез подорвано нашим отъездом полгода назад.

— И я решила действовать сама, — продолжила Белла. А вот это уже интересно. Что она могла предпринять сама? – Когда мы с Эдвардом… целовались… — Белла смущенно шмыгнула носом, но продолжила: — Я собрала остатки его слюны и… сделала себе укол.

Я потрясенно смотрел на Беллу и не мог поверить своим ушам. Нет, ну идея правда идиотская. Как ей такое вообще в голову пришло?

Странное движение привлекло мое внимание. Эдвард уткнулся лицом в колени Беллы и странно дрожал. Я не сразу понял, что он смеется.

Я бы тоже засмеялся – от облегчения или от нелепости ситуации – если бы поверил. Ну, то есть я был склонен поверить, но я не понимал, как такое возможно. Яд должен попадать в кровь напрямую, причем желательно в сонную артерию, в крайнем случае – в любой другой крупный кровеносный сосуд. На воздухе он быстро разрушается, а уж в сочетании с человеческой слюной… вот этого я не знал, прецеденты отсутствовали.

— С первого раза у меня не получилось попасть в вену… а когда попала, мне показалось что ничего не изменилось. И тогда я предприняла еще несколько попыток. Когда я… начала замечать изменения, я прекратила. Но я не думала, что будет… так. Я не хотела никому говорить, пока не получу результат. Ведь это… очень глупо, да?

— Ну, немного, — согласился я. Эдвард продолжал хохотать.

Теперь почти все стало на свои места. Синяки на руках, но не от наркотиков, приступы ярости, необъяснимая боль… Господи, только от большой любви можно делать такие глупости.

— Белла, ты знаешь, что далеко не все укушенные становятся вампирами? – спросил я.

Я не был уверен, что время было подходящим для нотации, но меня распирало. Белла кивнула.

— Некоторые умирают от кровопотери раньше, чем превращаются.

— Это если их выпивают, — уточнил я. – Но бывает и такое, что человека просто… «надкусывают». Яда мало, и превращение происходит слишком медленно. Человек умирает от боли или истощения. Потому что человеческая пища ему уже не подходит, а к крови он еще не чувствует тяги, да и охотиться не может…