— Кого зовете?

— Родителей. Одного человека, который погиб в землетрясении.

— Долго вы пробыли в разрушенном городе, прежде чем приехали в Москву?

— Да я вообще туда не возвращалась! По семейным обстоятельствам мне нужно было срочно попасть в Москву.

— И вы что же — бросили свой дом?

— Извините, это слишком длинная история, почему мне пришлось так поступить, — и она совсем не имеет отношения к последующим событиям.

— Но вы как-то связывались с домом, иначе откуда бы вы узнали, кто погиб, а кто — нет?

— Я вам не говорила, в доме у того типа я случайно нашла газету. Там были списки погибших.

— Вы тяжело переживали гибель этого человека? — Доктор задал вопрос, не глядя ей в глаза.

— Да.

— И переживаете до сих пор?

— Да…

— У вас были с ним близкие отношения?

— Не знаю. Скорее — да, чем — нет.

— Вы были девственниками?

— Да. Извините, но я не привыкла обсуждать интимные темы, — твердо сказала Вероника.

— Что ж, это бывает, — невозмутимо сказал доктор. — И настаивать я не вправе. Вам больше нечего мне рассказать, что касалось бы ваших снов и не выходило за принятые вами рамки?

Вероника задумалась.

— Наверное, нет, — сказала она наконец.

— Ну, тогда перейдем к клаустрофобии. Когда вы в первый раз заметили, что боитесь замкнутого пространства?

— В поезде, в купе.

— Ясно. А потом?

— Потом еще раз в лифте. И когда ночевала в маленькой комнате — боялась запирать дверь.

— А в метро?

— Да нет, там все нормально… Хотя нет… один раз было. Когда вагон остановился и машинист стал говорить: «Не волнуйтесь, граждане пассажиры». Тут-то я и заволновалась.

— У вас все ограничивалось волнением? Я имею в виду — какими-то чисто эмоциональными проявлениями?

— Чаще всего — да. Но один раз — когда меня угораздило застрять в лифте — дело кончилось плачевно. Я сначала пыталась открыть двери, а потом завалилась в обморок. Хорошо, что была не одна.

Доктор снова кивнул и сбросил информацию к себе «на подкорку». После этого надолго установилось молчание. Было слышно, как за окном цокают каблуки и вдалеке изредка проезжают машины. Клиника располагалась в одном из тихих переулков в Центре.

Наконец доктор поднялся с кресла и прошел к своему рабочему столу.

— Скажите — вы верующая? — спросил он.

— Ну, это сложный вопрос… — начала Вероника, но доктор остановил ее жестом руки.

— Уточню свой вопрос: вы ходите в церковь, на исповедь?

— Нет…

— Вы не слишком любите делиться с кем-либо своими проблемами — я угадал?

— Угадали. Да мне особенно и не с кем здесь делиться. Все знакомые остались на Сахалине.

— Как бы там ни было, но вы должны понемногу освобождаться от гнетущих воспоминаний. Если вы не имеете возможности делать это устно — так сказать, плакаться в жилетку, то надо использовать самого безотказного и благодарного слушателя.

Вероника вопросительно подняла на него глаза.

— Бумага, — пояснил он. — Бумага — вот самый благодарный и безотказный слушатель. Она может вынести и проглотить все, что вы ей ни расскажете… А между тем эффект будет тот же, что и в случае с жилеткой. Предавая бумаге то, что у вас наболело, вы будете от него освобождаться!

— Это должен быть дневник? — недоверчиво осведомилась Вероника.

— Совершенно все равно. Да хоть роман… Хоть рассказ… Хоть повесть… Просто бессвязный бред… Откройте такой краник внутри — и пусть оно льется, льется… Может, не каждый день. А может, сразу несколько дней подряд попишете — и увидите, что отпускает.

— То есть в этом и будет состоять мое лечение? — уточнила Вероника.

— Ну да.

— И от кошмаров, и от клаустрофобии?

— Да! Только единственное условие: вы не должны ничего утаивать. Бумага этого не любит. Если я могу простить вам лукавство, то бумага не простит ни за что. Режьте, так сказать, правду-матку — чего вам бояться? Ведь если вы как следует позаботитесь, то бумага будет хранить ваш секрет сколь угодно долго. Или же потом — когда вы почувствуете, что уже совсем освободились, вы просто возьмете все свои записи и торжественно их запалите. А, каково? Хорошая мысль? В этом есть даже некоторая романтическая символика, вы не находите?

Вероника улыбнулась и пожала плечами.

— Ладно, не будем загадывать, хотя я почти уверен, что это должно вам помочь.

— Я могу идти?

— Зайдите, когда сами посчитаете нужным. Даже если не почувствуете эффекта вообще…

— Спасибо… — И Вероника на деревянных ногах вышла из кабинета.

В коридоре под дверью ее ждал Анатолий.

— Ну что? — озабоченно спросил он.

— Велели почаще бывать на свежем воздухе, — тихо сказала ему на ухо Вероника. — И поменьше спать с чужими мужьями…

Глава 15

1

Дела в университете складывались неплохо. Справка из очага землетрясения сработала: Максиму разрешили сдавать вступительные экзамены на биофак позже обычных сроков. Илья пытался уговорить его поступать к ним на «почву» — туда было легче пройти, — но Максим с детства мечтал заниматься зоологией. Нет, сначала он в любом случае будет пробовать на биофак…

Он уже написал контрольную по математике — на «четыре» — и теперь готовился к устной биологии. Жил у Ильи, иногда ночевал в так называемой комнате подруги — разумеется, не один, а с Мариной.

В этой убогой комнатенке, где стояли только пружинная кровать да стол, они предавались бурной, ослепляющей любви, после которой оба едва не теряли сознание. Максим потом чувствовал себя раздавленным, ничтожным — как будто его долго мучили и пытали. Но Марина снова встречалась ему — случайно или нет, — и их снова толкало друг к другу.

Что тому было виной — Максим и сам до конца не понимал. Молодость, неудержимый зов плоти, даже любопытство… Он словно переключался на параллельный регистр и начинал видеть весь мир в другом свете. Точнее, света в этом мире не было совсем, не было и мыслей, и чувств — тех, что он испытывал раньше. Ощущения — вот что оставалось ему из всего богатства человеческих эмоций. Но ощущения эти были прекрасны.

Марина была фантастической любовницей, она умела доводить мужчин практически до животного состояния. Наверное, поэтому первым чувством, которое испытывал Максим, когда приходил в себя после их очередного «запила» (так называла эти встречи сама Марина), был стыд.

«Господи, как я мог до такого дойти? — недоумевал он. — Чтоб я еще раз сюда пришел…» Но потом все повторялось снова — «нечаянная» встреча в общежитской кофейне, лукавый взгляд из-под очков, крепкое пожатие руки, жаркое дыхание возле уха, — и вот они уже снова здесь.

— Макс! Как мне хорошо с тобой, Макс! О-о-о! — на срыве кричала она в момент апогея, забывая о том, что сквозь открытое окно ее могут слышать на улице.

Максим, как мог, зажимал ей рот, но она мотала головой и все равно кричала. Потом он сдавался, потому что ему становилось уже все равно… И снова прозрение, снова жгучий стыд, на смену которому обычно приходила тоска. Вымотанный, опустошенный, Максим возвращался к Илье и понуро садился за учебники…

Наконец он сдал и биологию — на пятерку. Максим нисколько не удивился такому результату, слишком уж давно он был увлечен этим предметом, чтобы не знать досконально объем материала, который требовался.

Радостный, он прибежал после экзамена в общежитие и нашел Илью, как всегда, в кофейне, за партией в преферанс. Тот сосредоточенно глядел в карты и время от времени скреб рыжую шевелюру. Напротив него ухмылялся в бороду Васильич, третьим был Нестор в неизменной черной бандане. Не успел Максим выкрикнуть слова приветствия, как заметил за другим столиком, в глубине зала, Марину… Она сидела с каким-то незнакомым парнем — и руки их были переплетены…

Кровь бросилась ему в голову. Подойти и дать этому типу в морду? Или ей? Или сразу обоим? Его руки сами собой сжались в кулаки. Но с какой стати? Кто она ему, эта сексуальная маньячка, которая только и может, что затаскивать его в постель и доводить до безумия?