— И чтобы без фокусов, — предупредил он. — Если подсыплешь чего не то — все равно убью. А сам не убью, так дружки за меня дело закончат. Поняла?

— Поняла, Ле-ха, — тем же механическим голосом отозвалась Вероника и начала, громыхая, убирать со стола посуду.

— Вечером приеду — готовься… — ухмыльнулся он перед уходом. — Воды согрей. Титаном умеешь пользоваться?

Вероника молча кивнула — у них дома всю жизнь был титан. После этого она услышала, как он старательно запирает на несколько замков дверь.

— Мерзкий ублюдок… — тихо пробормотала она ему вслед и бессильно опустилась на стул. — Господи… Максим… Если ты только жив, Максим, спаси меня…

3

Шел четвертый день ее пребывания в доме Пахана.

Все повторялось: утром он куда-то уходил, вечером приходил поддатый, отпирал третью комнату, сгружал туда какие-то коробки, вываливал на стол продукты, быстро съедал то, что приготовила Вероника, мылся, потом насиловал ее (правда, оральных контактов теперь избегал) и засыпал. После этого измученная Вероника поднималась к себе и долго лежала, боясь уснуть. Стоило ей провалиться в сон, как кошмары возвращались к ней с новой силой. К счастью, во время очередной «уборки», она наткнулась на аптечку и откопала в ней для себя успокоительное и снотворное. У нее даже мелькнула мысль, а не использовать ли таблетки все сразу, чтобы покончить к чертовой матери с этой дрянной жизнью… Но здравый смысл победил. Где-то далеко в океане за нее беспокоятся родители… И еще Максим… Нет, она должна отсюда выбраться.

В доме теперь все сияло. В шкафчике ванной комнаты она нашла толстые резиновые перчатки, которые помогали ей бороться с приступами отвращения во время уборки и стирки. Она даже сделала себе маску из кухонного полотенца — ей казалось, что так она защитит себя от чужих, ненавистных микробов, с которыми ей приходилось возиться. Единственная комната, в которую ей до сих пор не доводилось попасть, была та самая «третья комната» с вечно запертой дверью. Она так и не выяснила, есть там на окне решетка — или нет.

И вот, кажется, первый раз за все время ей повезло. Еще с вечера, когда Пахан загружал туда товар, она заметила, что второпях он забыл запереть дверь, разумеется, напоминать ему об этом Вероника не стала. Все утро она молилась, чтобы Пахан не вспомнил о незакрытой двери. И он так и не вспомнил. Как обычно, угрюмо буркнул: «Ну, я пошел!» — и грохнул железной дверью.

Убедившись, что ее мучитель уехал (теперь она знала, где стоит его машина), Вероника осторожно, будто боялась обнаружить там кого-то еще, заглянула в потайную комнату.

Боже! Это была не комната — целый склад! Коробка с одеждой, которую Пахан щедро вывалил тогда перед ней на кровать, казалась лишь каплей в море по сравнению с изобилием, которое царило здесь! Кроме того, эта комната производила впечатление самой просторной в доме.

Первая мысль, которая пришла в голову Веронике, это что ее «хозяин» — владелец промтоварного магазина. Но потом некоторые детали показались ей странными… Одежда была свалена прямо в кучу на расстеленном красном японском одеяле — и это была явно не новая одежда. В одной из коробок она обнаружила совершенно разномастные золотые и серебряные украшения — тоже ношеные. А в другой — прикрытой газетой — лежали всякие документы и паспорта — все с разными фотографиями и фамилиями… Вероника прикусила губу, и вдруг взгляд ее наткнулся на крупный заголовок в газете: «СМЕРТЬ МАРОДЕРАМ!» Так вот в чем дело! Этот Леха — мародер! Вот почему он так старательно запирает эту комнату… Только сейчас Вероника вспомнила, зачем она сюда пришла. Подошла к глухо зашторенному окну, заглянула в щелку — разумеется, здесь тоже была решетка. Окно было в торце и выходило прямо на дорогу. Дом стоял чуть в глубине, отделенный полоской бамбуков, а по другую сторону шоссе возвышалась сопка. «Скорее всего это дорога на Южно-Сахалинск», — подумала Вероника. От нее отделялись две пробитые в траве колеи, по всей видимости, огибающие дом и заканчивающиеся возле сарая, где Пахан ставил свою машину.

Вероника вернулась к коробке с документами и взяла газету в руки. Смерть мародерам… Значит, это свежая газета! Местная! Она развернула ее — так и есть, «Сахалинская правда». У Вероники подступил комок к горлу. Газета показалась ей крохотным посланником из далекого города. Кроме того, она уже забыла, как выглядят буквы. В доме ублюдка книги не водились, а от японских порножурналов, валявшихся на чердаке, ее тошнило.

Подумав, она решила, что оставаться надолго в запретной комнате опасно (вдруг Пахан вздумает за чем-нибудь вернуться?), поэтому прикрыла коробку с паспортами какой-то тряпицей и, прихватив заветную газету, поднялась к себе.

Там она уютно устроилась на кровати, разложила перед собой на коленях газету и с самого верха начала читать. Номер вышел еще во вторник — на второй день после землетрясения, как раз, когда ее откопали из завала. Возможно, кое-какая информация здесь уже устарела, но все-таки… Глаза ее побежали по строчкам.

«…Произошло землетрясение, какого остров не знал уже полвека… Толчки силой в девять баллов… Разрушено девяносто пять процентов зданий… Общий ущерб… Деньги на восстановление… Прибытие команд спасателей из Канады и Франции… Компенсация (сумма еще не определена)… Так… Мародеров расстреливать на месте… Ограблены магазины… За отрубленный у мертвого палец с кольцом возмущенные люди забили мародера насмерть…»

— Так ему, скотине, и надо… — вслух проговорила Вероника и перевернула страницу.

Сердце ее едва не выпрыгнуло из груди. В середине газеты были опубликованы огромные списки погибших. Фамилии располагались по алфавиту. В первую очередь она стала искать на букву Г — так, на всякий случай. У Вероники была длинная и редкая фамилия — Губернаторова. Она досталась ей от деда, который был сослан на Сахалин из Москвы. Веронику всегда удивляло, почему он не стал возвращаться после реабилитации. «Из дурацкого принципа», — как говорила бабушка, когда была еще жива. А потом прибавляла: «Только на тебя и надежда, Веруня. Может, хоть ты вернешься к истокам». Палец Вероники полз вниз по мелкому списку… Губернаторовых в списке не было. Значит, девушка с блокнотом записала ее куда надо. Затем Вероника принялась искать Аньку на букву К. Вот — Колобов, Колобова… В страшном списке были родители Аньки. К счастью, самой ее не было. Значит, ей тоже повезло, как и Веронике… Но теперь осталось самое главное. Рука ее скользнула к крайнему столбцу и отыскала букву Ц. Цветницкий — такая фамилия была у Максима. Вероника усилием воли заставила палец двигаться вниз по столбику. Цаплин… Цаплина… Царев… Несколько Цветковых… Цветова… Цветницкий… Она изо всех сил вгляделась в расплывающиеся буквы. Неужели… Нет, она не ошиблась. Цветницкий Максим Александрович. Внутри у нее словно прорвалась горячая плотина. В ушах зазвучала какая-то бурная музыка — Вероника не сразу поняла, что это удары ее собственного сердца. Она даже заплакать не могла — это было какое-то страшное, запредельное состояние. «Нет, так нельзя, — подумала она, — я не должна верить. И я ни за что не поверю. Он должен, должен быть жив…»

Трясущимися руками она отбросила газету, выдвинула из-под кровати китайскую сумку (больше ублюдок в нее не лазил, поэтому она смело держала в ней что хотела), порылась в ней и достала упаковку элениума. Положила в рот сразу две таблетки и запила минеральной водой, бутылка с которой тоже стояла под кроватью. Потом прилегла на постель и лежала молча минут пятнадцать.

Теперь, под действием элениума, мысли ее шевелились медленно — как водоросли в реке. Некоторое время она просто сидела на кровати, подтянув колени к подбородку, и раскачивалась из стороны в сторону. Потом принялась что-то напевать. Потом вдруг резко вскочила, схватилась за край чистой льняной простыни, которую сама же вчера и стирала, и, дернув руками в разные стороны, разорвала ее на две части. «Нет! Нет! Нет! — рыдающим голосом закричала она. — Нет, он жив!» Увидев перед глазами обнажившийся серый, в бурых пятнах матрас, бросила все и, босая, подошла к окну.