телетайпной лентой в руках. По виду понял – что-то очень важное. Читаю и глазам не верю: это

Указ, уже подписанный Ниязовым. Так вот, в нем первый нюанс учли. Дабы не обострять

отношения между племенами. Определение же «русские завоеватели» оставили. Видимо, конфликт между титульной нацией и инородцами высшее руководство республики волновал мало.

Впрочем, не исключаю, кому-то он был и на руку.

Вечером, осуждая указ дома с супругой, решили однозначно: нужно уезжать!

***

Уже следующий день подтвердил правильность нашего вывода. Один из сотрудников

Гостелерадио ТССР (член КПСС, высшее образование) так прокомментировал в коридоре только

что прочитанный указ: «Русские солдаты поднимали наших детей на штыки, теперь сделаем то же

самое с вашими».

***

Чтобы получить права на вождение автомобиля, нужно представить справку о том. Что ты не

наркоман и не алкоголик. В диспансер за оной обратились я, моя супруга и инструктор ЦК КПТ

Михаил П. Прибыть за документами нам сказали через три дня. Однако товарищ отлучиться с

работы в указанное число не мог и попросил, предварительно связавшись с главврачом, чтобы его

«бумагу» забрали мы.

Пока ждали в очереди, я обратил внимание на чистые бланки, лежащие на столе. И прихватил

один. На работе его заполнил, поставив все данные Михаила Переплеснина. И вписал вердикт:

«Употребляет наркотические вещества». Наслюнявив, поставил печать профсоюзной организации

«Туркменской искры» не стал ждать появления (он по дороге домой пообещал заскочить и забрать

справку) кандидата в водители.

Вот и он. Еще раз здороваемся, обмениваемся новостями.

– Давай справку, я тороплюсь! – говорит, наконец, Михаил.

Достаю из нагрудного кармана три аккуратно свернутые бумаги. И начинаю выбирать его.

– Вот, бери! – протягиваю. – С тебя магарыч.

Михаил берет справку и начинает ее читать. Я в это время также внимательно, словно до этого

времени не было, изучаю свою. Однако боковым зрением вижу, как у инструктора ЦК начинает

лезть глаза на лоб.

– Они что там… совсем охерели?! (Трам-та-ра-ра-рам!).

– Что случилось? – «искренне» удивляюсь я.

– Да, б…, посмотри, что написали!

Внимательно читаю. И, глядя в глаза, спрашиваю доверительно:

– Вряд ли они могли допустить такую ошибку. Да еще в отношении работника ЦК. Может, все-

таки что-то было, а Миш? Мне-то ты вправе довериться. Заодно вместе что-нибудь придумаем.

Ведь права – еще полбеды. Куда хуже, если еще и с работы вылетишь!

Михаил кипятится, аж брызги изо рта, словно из чайника без свистка, летят. И уже грозится всех

поставить на уши. Я «проявляю благоразумие»:

– А может, хрен с ними, с правами?

– С какой стати?

– Ну, ты поднимаешь шум, а врачи, обидевшись, не пожелают признавать ошибку. Наоборот, будут упорствовать в своем первоначальном вердикте. Как ты докажешь, что это не так. И кому

поверят: государственному человеку или… наркоману? А обстановка в республике по отношению

к русским – сам знаешь какая.

Внимать моим рассуждениям Михаил не стал. Более того, позвонив и отменив какую-то встречу, настрополился ехать в диспансер. Я вызвал служебную машину и изъявил желание составить ему

компанию. Без малого полчаса пути, пока мы катили по городу, в салоне не прекращались

возмущенные возгласы Михаила, перемежаемые моими поддакиваниями. Лишь когда до

диспансера оставалась сотня метров, я вытащил из кармана настоящую справку и признался в

розыгрыше.

Можете не сомневаться: и всю дорогу назад в салоне стоял все тот же ор. Только уже не

перемежаемый моими поддакиваниями.

***

Оптимистичная индийская мудрость гласит: «Смерть не уничтожает человека, она только делает

его невидимым».

Трагизм же ситуации в том, что для самого себя – тоже.

***

Очередные цэковские посиделки в узком кругу: к первому секретарю С. Ниязову приглашены

шесть главных редакторов ведущих изданий республики (поскольку мой уже несколько месяцев

как в больнице, «Туркменскую искру» представляю я). Единственный пункт совещания – что

делать с оппозицией? Которая, по словам Сапармурата Атаевича, обнаглела до того, что не только

провела несколько митингов, но и пробилась со своими идеями на страницы печатных изданий, руководство которых не проявило (в этой части больше всех досталось «Агитатору

Туркменистана»).

Первый секретарь настаивал, чтобы в газетах и журналах фамилии оппозиционеров не появлялись

ни под каким соусом. Присутствующие молча кивали головами. Мне же позиция С. Ниязова

казалась совершенно неправильной, особенно в духе курса Горбачева на гласность. Я об этом и

заявил вслух.

Хозяин кабинета словно не слышит. И продолжает курс на «не пущать».

Я смягчаю свою позицию и говорю:

– Давайте, в таком случае, давать две точки зрения. Под любой статьей оппозиционной

направленности публиковать компетентное мнение ученого, партийного работника.

И на эту реплику со стороны первого секретаря – ноль эмоций. Совещание, вернее его монолог, продолжается. В самом конце С. Ниязов обращается к сидящим:

– Вопросы есть?

– Есть! – снова не сдерживаюсь я. – Сапармурат Атаевич, Но ведь, если мы будем загонять

болезнь внутрь, от этого она не исчезнет. И аукнется еще как!

Первый остановил на мне долгий изучающий взгляд:

– Ну, если я не могу найти понимания по принципиальнейшим вопросам у своего главного

редактора, то не знаю, как нам дальше работать.

Все замерли. Но Ниязов повернулся и двинулся к двери. Торнадо не прорезался. Надолго ли

затишье?

1991 год

Теперь все мы, инородцы, – в одной лодке. Все разговоры начинаются и заканчиваются

информацией о том, есть ли куда ехать и когда срываться с места. Рассказывает заведующая

отделом информации «Туркменской искры» Александра Тычинская:

– Обмен нашла. Начала оформлять документы. Оставалось уже ничего. И вдруг следует отказ. На

вопрос, что произошло, туркменка простодушно объяснила: «Нам сказали, что скоро всех чужаков

из республики выдворят и их квартиры нам без всяких обменов достанутся». Представляете?!

Я представляю. Ведь, работая в газете, знаю не понаслышке о девятых валах слухов накануне

каждого мусульманского праздника: будут резать.

***

Летал в Тюмень на переговоры о возможном переезде в Россию. Чтобы не скучать, со своим

другом Рафигом Масимовым скооперировались. Ему по делам нужно было в Нижневартовск. И в

тот, и в другой город нужно лететь через Москву. Вот мы и договорились лететь вместе по такому

маршруту: Ашхабад – Москва – Нижневартовск – Тюмень – Москва – Ашхабад.

Январь. Нижневартовск. Гостиница. Мороз на улице – по 40 градусов. Утро. Любитель вставать

рано, Рафиг, пока я дрыхну, принял душ, побрился и отправился вниз за кипятком для

растворимого кофе. Возвращается. И огорошивает меня новостью:

– Вставай, будем деньги жечь!

– Какие деньги?

– Какие-какие, те, что у нас остались.

– По такому холоду у меня нет настроения для розыгрышей! – мы очень любим подначивать друг

друга с поводом и без, поэтому я воспринимаю бредовое предложение с олимпийским

спокойствием.

– Я не шучу!

Что-то в голосе товарища прозвучало такое, что встревожился.

– А в чем тогда дело?

– Да сейчас по радио передали: с сегодняшнего дня хождение крупных денежных купюр в стране

приостанавливается.

– Ладно заливать! – вздыхаю я с облегчением. – Придумал бы что-нибудь поумнее.

– Я то бы придумал, – невозмутимо отвечает друг. – Да вот правительство не могло.