забетонировав верх и залив его смолой. В свою очередь, эта самая «шея» исполняла роль дорожки

к туалету.

Чудо архитектурного искусства не заняло ни сантиметра свободной и столь нужной в хозяйстве

земли и, конечно, никогда не протекало. Кому интересно, или кто не верит, могут съездить в

Пирятин и на ул. Чкалова, 2 – убедиться в сказанном мною воочию.

***

Отец никогда не поднял на меня руки (только раз поставил в угол коленями на соль), но я его

боялся, как огня.

***

Со своими родителями отец пребывал «в контрах». Черная кошка между ними пробежала, когда, возводя на копейки собственное жилье, отец попросил у тех пару деревьев (не фруктовых!), росших на лугу в конце огорода. Те отказали, уточнив причину:

– Пусть растут! Может, когда-нибудь Антон (брат отца – авт. ) вздумает строиться, то будут ему.

Отец этого им никогда и не простил.

Результат: его мать, а свою бабку Катерину я видел лишь однажды. Она побывала возле нашего

дома. Даже во двор не зашла. Так и сидела на телеге, пока дед о чем-то разговаривал с моим

отцом. Слышал, что на старости она была совсем немощна, много месяцев не могла слезть с печи

и так на ней и померла.

Дед, хоть и не часто, у нас бывал. В основном, когда приезжал на базар. Переночует, утром пойдет

и больше – до следующего раза – мы его не видим.

В глубокой старости его не миновала саркома, и бедолаге отрезали ногу.

***

Денег едва хватает на еду, поэтому спиртное – роскошь. Если, к примеру, неожиданно появляется

гость, то меня посылают в магазин за бутылкой вина за 1.02 («Плодово-ягодное») или 1.22 («Белое

крепкое») рубля.

Другие «перебиваются» самогоном, который обходится примерно в такую же сумму, как вино, но

в среднем в 2,5-3,0 раза крепче шибает в голову (первач – тот вообще с ног сшибает!). Увы, у нас –

проблема. Заниматься самогоноварением, которое осуждает закон и мораль, отец не может себе

позволить. Однако иногда на рьяные уговоры матери все же поддается. Но в день, когда «процесс»

переходит в активную фазу, из дому …уходит. Дабы, так сказать, не видеть нарушения закона.

***

Дядя Антон самостоятельно овладел профессией портного и всю жизнь шил не только себе, но и

на продажу галифе с толстенного сукна. Жил (примаковал) в с. Дащенки Варвинского района

Черниговской области. Детей не имел. Его жены я никогда не видел, а в гостях у них никогда не

был.

При жизни заработал неплохие денежки, о чем сам не раз говорил. Держал их на сберегательной

книжке. А сам всю жизнь ни летом, ни зимой не снимал темных суконных галифе и сапог.

Под конец земного пути сильно болел (подозреваю, что это был рак) и кончил свои дни в сарае

двоюродной сестры, которая не хотела держать его в доме. За то, что «присмотрела», дядя, по

слухам, отписал ей свои накопления.

***

Тетя Ольга, влюбившись в молодого солдата, ему отдалась. А когда тот ее бросил, от отчаяния

выпила, разведя, дуст. Жизнь ей спасли, но не здравый смысл.

Она превратилась в тихую добрую причинную – ко всем приветливо улыбалась. Часто оставляла

подворье, путешествуя (довольно регулярно посещала и нас) и возвращалась в Белоцерковцы.

А однажды исчезла навсегда.

***

Лишь однажды, уже женатым, я был у тетки Натальи, жительницы с. Яцыны Пирятинского

района. Вместе с отцом, женой Надеждой и товарищем-студентом Георгием Лелюхом помогали

посадить огород.

Ее муж оказался пьяницей, которого она вытурила. Родила четырех детей – трех сыновей и дочь

Нину. Старший из сыновей окончил военное училище, женился, дослужился до полковника и жил

в Москве. Вытащил в Первопрестольную и братьев с сестрой.

Что всегда удивляло, так это то, что дети, имея приличные зарплаты, не очень беспокоились о

матери. Во всяком случае, одна из стен ее избушки была подперта огромными кольями, поскольку

валилась наземь (в щель свободно проходила рука взрослого человека). И женщина так жила на

протяжении многих лет. Сыновей и дочь, которые частенько наведывались в отпуска, ситуация не

тревожила.

Еще один нюанс: наезжая в Яцыны, москвичи, как мы их называли, дорогой и туда, и обратно

останавливались на ночевку у нас. Как и положено, их щедро угощали, давали гостинцы (помню, когда Нина, выходя замуж, не имела приданого, моя мать вручила ей все постельные

принадлежности). А вот они в дом заходили неизменно с пустыми руками...

Под глубокую старость тетку, как говорят у нас, «забрали в Москву дети». Дальнейшая ее судьба

мне не известна, скорее всего, женщины уже нет в живых.

***

Моя мать, Бондаренко Анна Антоновна, родилась 28 ноября 1927 в с. Майорщина Пирятинского

района Полтавской области. Имела двух братьев – Николая и Михаила. Ее мать (а, следовательно, моя бабушка) Клавдия была из довольно зажиточной семьи: в приданое родители ей дали не

только корову, но и пару лошадей. Однако семейная жизнь у нее не сложилось: муж оказался

гулякой и мотом.

После развода молодая женщина осталась с тремя детьми. А тут – голод 1933 года. Выжили, по

воспоминаниям моей матери, благодаря корове, которую, кстати, держали в доме, рядом с собой: боялись, что ночью кормилицу украдут.

В середине 30-х бабка, забрав с собой мою мать и Николая и оставив маленького Михаила с

бывшим мужем, двинулась на Пирятин. За деньги, вырученные за корову, купила на Заречье

небольшую избушку. Перебиваясь случайными заработками – стирала у евреев, полола людям

огороды – отправила дочку в школу (брат не захотел) и та успела до войны закончить семь

классов. Кстати, всю жизнь она очень гордилась похвальной грамотой за хорошие успехи.

А еще часто вспоминала, какой вкусной была печеная тыква, что его мать давала в школу. И как

не имея терпения дождаться перерыва, украдкой совала руку под парту и пальцем отковыривали

толику той бедняцкой роскоши.

После того, как немцы оставили Пирятин, мать училась на портниху, однако работы по

специальности для полусироты не нашлось, вот и прибилась к кирпичному заводу (производство

на нем небезосновательно считалось тягчайшим и наихуже оплачиваемым).

Да, во время войны сгорела их избушка. Некоторое время перебивались в землянке, которую сами

и вырыли.

***

Трудилась мать, как сама горько шутила, «старшей куда пошлют». А поскольку даже такой

работы не хватало, то должна ...где-то подрабатывать. А где? Выход один – что-то перепродать.

Однако не думайте, что тот вынужден «бизнес» имел сходство с нынешним посредничеством.

Нет!

Два примера.

Первый. Мать с бабкой с латаными-перелатаными мешками попутным транспортом добираются в

соседний, богатый мелом, район. Накапывают, сколько могут на плечах утащить. И – домой. А

потом носят это добро на базар, где пытаются продать стаканами (на большее у народа не хватало

денег).

Второй. Мать с отцом, одолжив денег или собрав свои последние, покупают мешок картошки.

Вечерами перетирают теркой в корыто. Ждут, когда на дне осядет крахмал. Собирают. И так

несколько раз, стирая пальцы в кровь. Далее крахмал мать пытается сбыть на базаре – опять

стаканами.

Помню, как она не плакала – рыдала, когда, по дороге из торжища, через дыру в кармане (не

имела клочка, чтобы ее залатать) потеряла 100 граммов масла. Как возвращалась несколько раз, надеясь тот, без малейшего преувеличения, дефицит и деликатес найти. Где там, повезло кому-то, а не ей!