– Так неудобно же! – пробует Толик.

– Но ведь иного выхода нет, – констатирует один из нас.

Толик, ворча, пристраивается на тазике, а мы снова покатываемся от хохота.

На следующий день мы все хором нашли кусачки и перекусили одно звено сетки, освободив, таким образом, тазик.

***

Нашу троицу, по сути, уже приговоренную к исключению, вдруг милостиво согласились

перевести на заочную форму обучения. Что подействовало, не знаю. Может, ослепляющая ум

обида у декана прошла? Может, понял, что ничего, кроме глупой шутки, мы не замышляли. Как

бы там, ни было, я – уже заочник.

***

Занят тем, что играю в карты и сдаю досрочно экзамены на два года вперед.

Первое выглядит так. Утром, когда супруга уходит на занятия, ко мне заваливает Толик

Шилоший. Бумага к этому времени уже готова, ручка – тоже. Режемся в подкидного дурака.

Обязательная норма – сто партий в день. Подсчет выигрышей и проигрышей ведется строгий.

Ведь договорились определять лучшего игрока как по итогам месяца, так и квартала. Игру

прерываем только на то, чтобы в очередной раз отведать борща, предусмотрительно

состряпанного моей супругой. Кстати, учитывая, что он без мяса, едим его так. Кусаем хлеба, потом лука, дальше – сала и лишь затем вливаем в рот борщ. Вкуснотища небывалая!

Не сложнее и вторая процедура. Я заблаговременно запасся абсолютно законными «бегунками» –

только не на пересдачу экзаменов. Как все остальные студенты, а… на их сдачу. Подхожу в

курилке к преподавателю, слово за слово и перехожу к делу: так, мол, и так, не поставит ли он мне

прямо тут оценку по его предмету. Ни один не отказал! Таким образом, к концу третьего курса у

меня уже сданы все экзамены, кроме, естественно, государственных за весь курс обучения. Иными

словами, я готов к защите диплома. На два года раньше однокурсников. Вот это финт! Конечно, глупо надеяться, что начальство позволит мне это сделать. Однако попробовать, не исключено, стоит. Вот только не поставлю ли я под удар преподавателей, согласившихся пойти мне

навстречу?!

Овруч. Журналистский дебют (1974-1976)

Начинаю трудовые будни в роли корреспондента отдела сельского хозяйства овручской районной

газеты «Зоря». Первое задание – написать о подготовке техники к осенне-полевым работам. На

первый взгляд, что здесь, казалось бы, сложного? Но колхозный инженер ведет меня вдоль ряда

жаток и приговаривает:

– Эта готова. И эта – готова. И эта… Да они вообще – все готовы!

Я нутром чувствую: нагло обманывает. А что могу возразить, если сам ни бельмеса не понимаю, хотя и вырос не на асфальте, и курсы трактористов-машинистов с горем пополам закончил. К

счастью, тут мне на выручку неожиданно приходит водитель редакционного УАЗика, который от

скуки следует с нами. Улучив момент, когда инженер отвлекся, Григорий, тыкая пальцем в одну

из жаток, прошептал:

– У нее же мотовило на честном слове держится! Его просто прислонили…

Выдержав паузу после возвращения инженера, я с умным видом показал ему на злополучное

мотовило. А водитель еще и поддакнул:

– Да, и в следующей жатке подшипника на транспортере нет.

Тот, поняв, что люди пожаловали не хухры-мухры, а подкованные, тут же сменил тактику и, честно называя степень разукомплектованности того или иного механизма, жаловался на

отсутствие необходимых запасных частей.

Как вы понимаете, мой материал, если и не был признан лучшим в номере, то добрых слов

заслужил. Особенно в части критики руководства районного объединения ««, не обеспечивающего

колхозы запчастями, что грозит срывом всей уборочной кампании.

***

Очередная командировка. Как водится, дав на целый день редакционную машину, редактор

совершенно справедливо хочет выжать из ситуации максимум. Едут, кроме меня, заведующий

отделом партийной жизни Михаил Фишман, заведующая отделом писем Галина Кирилюк и

фотокорреспондент Валентин Редчиц. Иными словами, УАЗик забит до отказа.

Схема работы привычно проста. «Чешем» все хозяйства подряд. Приехав в очередное, бросаемся в

разные стороны. Завпартотделом ищет секретаря первичной партийной организации, завотделом

писем идет либо в клуб, либо в библиотеку, я – к главному агроному или зоотехнику. А фотокор –

к председателю. За списком тех, кого тот порекомендует запечатлеть для вечности.

Как правило, в каждом колхозе приглашают перекусить. Мы редко отказываемся. Поэтому к

концу дня все, кроме водителя, изрядно навеселе. Трогаемся в обратный путь уже затемно.

Впереди садится дама из отдела писем. Сзади завпартотделом, я и чародей зеркального объектива.

Травим анекдоты, смеемся.

Фотокор кладет мне руку на спину. Ничего необычного в этом нет – в машине теснотища. Спустя

несколько минут его рука скользит мне под воротник рубашки. Я настораживаюсь, но уповаю на

случайность, хотя слышал о парне всякое. И вдруг он, склоняясь к моему уху, нежно шепчет:

– Тебе приятно?

Я прошу водителя остановиться: дескать, нужно отойти на пару минут. Тот тормозит. Отлить не

против вся бригада, поэтому расходимся по сторонам. Я специально иду за заведующим

партотделом: во-первых, он еще и секретарь первичной партийной организации редакции, а, во-

вторых, самый солидный по возрасту. И, рассказав о казусе, прошу, когда вернемся, сесть между

мной и нестандартно ориентированным фотокором. Он смеется, но обещает.

Возвращаемся к машине. Фотокор садится с одной стороны, завпартотделом – с другой, а я, обойдя авто, пытаюсь пристроиться с боку старшего товарища. «Нетрадиционал», не будь

дураком, выходит из машины, тоже ее обходит и просит меня:

– Подвинься!

Сдаю назад: мол, садись. Тот усаживается. А я снова двигаюсь в обход, дабы занять более

приемлемую позицию. Мой воздыхатель выбирается из автомобиля и собирается перебраться на

другую сторону. Но тут вмешивается завпартотделом, причем безапелляционным голосом.

Фотокор что-то зло бурчит, однако подчиняется. Водитель и заведующая отделом писем не

скрывают своего смеха.

Въезжаем в Овруч. Вот и типография, где находится лаборатория фотокорреспондента – ему

сходить. Выбираясь из машины и уже не стесняясь коллег, он начинает уговаривать меня пойти с

ним, дабы поглядеть, как делаются снимки. Но дураков нет. Однако я ошарашен: разве такой

человек имеет право работать в редакции?!

***

Хотя я и стал заочником по принуждению, связи с курсом не теряю. А там снова – нешуточное

дело. Мой уже упоминавшийся в этих записках товарищ Анатолий Згерский написал курсовую о

батьке Махно. Причем не с позиций официального безоговорочного осуждения. Что тут началось!

Причем ситуация выглядела весьма интересно. С одной стороны, парня – студента т. н.

партийного факультета – надо безоговорочно исключать. С другой, кому-то ведь за

«идеологический недосмотр» придется отвечать. И первым делом Анатолию предложили

курсовую тихонечко забрать и написать новую. Тот – ни в какую. Тогда к декану пригласили его

жену Аллу Ярошинскую – тоже нашу однокурсницу. Повлиять на мужа не смогла и она. И

«махновца» исключили (какой он уже по счету на курсе?).

Мужеством товарища я, конечно, восхищен. Но считаю его зряшным. Все-таки нужно было на эту

тему работы не писать. Ведь никому ничего Анатолий не доказал, а получение высшего

образования теперь для него весьма проблематично. Не лучше ли было, диплом все-таки

получить, а уж тогда высказывать собственную точку зрения?

Впрочем, со стороны судить легче. Я же почему-то в свое время тоже «спорол горячку». Так что –