натыкается взглядом на меня. Они едва не лезут у него на лоб:

– Рядовой, что вы себе позволяете?!

– Ничего, – невинным голосом отвечаю я. – Вы ведь разрешили мне не смотреть на экран, вот я и

сел тут.

Думаю, излишне говорить, что письмо домой писал уже с гауптвахты.

***

И жизнь вот так пройдет

В заботах и тревогах.

В мечтах, забвеньях мимолетных,

В путях далеких и дорогах…

***

Группа ребят вернулась из командировки в Пермь: получали там новые ЗИПы. Останавливались в

заводском общежитии, о котором по всем ракетным арсеналам страны идет еще та слава.

Живущие там девушки не оставляют разочарованным ни одного защитника Родины, без боя

сдавая им все рубежи.

В принципе, в этом нет ничего ни предосудительного, ни любопытного. Если бы не одна деталь. В

Перми перед уходом от девушки, с которой провел ночь, принято оставлять автограф. И не где-

нибудь, а на матрасе. Исписаны они, рассказывали ребята, с обеих сторон – живого места

практически нет.

Интересно, как часто исчерканные поклонниками вдоль и поперек постельные принадлежности

приходится менять?

***

Снова не нашел общего языка со старшиной Дзядевичем (редкостная сволочь!). Грозился

доложить комбату. А это значит, опять гауптвахта. Слава богу, что существует медсанчасть и

солдатские уловки на все случаи жизни.

Залечь на стационар особого труда не составляет. Для этого нужно, к примеру, взять кусочек

сахара-рафинада, накапать на него изрядно йода и примерно за двадцать минут до того, как начнет

осматривать врач, проглотить. Повышенная температура – обеспечена.

Другой вариант «закосить». Три ложки соли на стакан воды плюс достаточная сила воли, чтобы

эту невероятную гадость выпить. От величины вашего артериального давления врач ошалеет.

Потом, уже лежа в санчасти, сию процедуру не возбраняется время от времени повторять.

Наблюдая, как сходят с ума медики, не понимая, отчего давление у пациента так скачет.

Наиболее отчаянные из ребят вытворяют и номера покруче. Так, рядовой Лукашин, задумав лечь

на операцию, хорошо изучил симптомы аппендицита. И склонял составить ему компанию, без

устали повторяя:

– Главное, когда врач станет нажимать тебе на живот, не стони. Стони, когда он будет отпускать.

У меня смелости для подобного трюка не хватило (Лукашину операцию таки сделали, освободив

на месяц от службы, чего он, собственно, и добивался). Я же и в этот раз остановился на менее

болезненных сахаре и йоде.

***

Люди часто завидуют чужому счастью, не замечая, что этим самым делают несчастными себя.

***

Ну и приколисты служат в Вооруженных Силах! В воинскую часть прибилась немая девушка: видимо, ушла от родителей. Ну, ребята ее, конечно же, напяливают регулярно, подкармливая за

это. И вот как-то охочих нашлось очень много, а дама уже устала более чем изрядно. Как обычно в

таких случаях, она начала мычать и показывать рукой в сторону: мол, отвезите меня за пределы

части. Неудовлетворенные половые гиганты из автопарка (а дело происходило именно там) придумали способ, как одним выстрелом убить двух зайцев. Подогнали кунг (крытая машина), положили в него девушку. Забрались внутрь и те, кто еще не успел или жаждал по второму разу.

Водитель сел за руль, включил двигатель и тронулся с места. Но ехал он… по кругу вокруг

гаража. А ребята внутри продолжали сексуальную экзекуцию. Немая повернет голову набок и

видит в окошко, что машина движется: значит, везут. Ну, а что всадники с нее не слазят – так не

дура же, понимает, что харчи ведь отрабатывать нужно.

1971 год

Январь. Косулино. Очередная самоволка (сколько их было за службу – не сосчитать). После отбоя

ухожу, не скрываясь. Ведь дневалит салага, а я – старик.

Проходит около часа. Мы распиваем уже третью бутылку. Вдруг стук в дверь. Замолкаем. Снова

стук. Чтобы это значило? За дверью раздается голос моего дружка Мишки Рассказова: «Николай, тебя ищут!». И снова – тишина.

Быстро собираюсь и, оглядываясь во все стороны, пробираюсь к части. Перемахиваю через забор.

Рядом – другая рота. Осторожно заглядываю в окно дневального. Там – знакомый сержант.

Захожу. Он таращит на меня глаза – глубокая ночь все-таки.

– Дай позвоню нашему дневальному, – киваю на телефон. – Меня якобы ищут, хочу узнать что к

чему.

– Валяй, звони! – машет рукой сержант, хотя и сам рискует уже хотя бы тем, что должен меня

задержать.

Набираю номер. Трубку, естественно, поднимает тот же салага.

– Что, меня ищут? – спрашиваю.

– Ищут, ищут, Сухомозский! – раздается в трубке голос ротного (как я забыл, что параллельный

телефон стоит у него в кабинете? С другой стороны, откуда мне было знать, что в три часа ночи

офицер находится на службе). – Давай, мотай сюда, мы тебя уже давно ждем!

Вылетаю из чужого помещения. И – кроткими перебежками – к своему: сдаваться не намерен.

Подбираюсь к окну, у которого спит Мишка Рассказов. Несмотря на собачий холод, начинаю

сбрасывать с себя одежду, пряча ее в ближайшем кусте. Параллельно тихонько стучу, понимая, что дружок после того, как меня предупредил, уснуть еще не успел. Он поднимает голову, подходит к окну и открывает его. Я забираюсь внутрь. Мишка коротко обрисовывает ситуацию: здесь сейчас, кроме ротного, еще и старшина; злые, как черти.

И тут я замечаю, что пустующую кровать: ее владелец в наряде. И говорю другу:

– Я сейчас на нее ложусь и делаю вид, что сплю. А ты иди к командиру и скажи: так, мол, и так, спал, проснулся, пошел в туалет. По дороге спросил у дневального, что за шум или мне

показалось. Он ответил, что ушел в самоволку Сухомозский и его ищут. А какая, товарищ

командир, может быть самоволка, если он весь вечер проболтал со мной в расположении нашего

взвода, да и остался спать на свободной кровати. А кто не верит, пусть идет посмотрит.

Мишка с такой идеей согласился (в горячке я не учел тот факт, что разговаривал с ротным по

телефону, а Рассказов этого вообще не знал) и отправился «валять дурака».

Я лежу «сплю». Слышу шаги: по голосам узнаю – старшина и Мишка.

– Видите, – продолжает спасать меня друг. – Вон он на кровати! Как лег с вечера, так и лежит.

Старшина подходит и начинает бесцеремонно дергать меня за ногу:

– Вставай! И наверх – к ротному!

Я долго протираю глаза, страшно «удивляюсь», что нахожусь не у себя во взводе на втором этаже, а на первом, потом «вспоминаю», что болтал здесь с другом и решил остаться.

Старшине моя комедия надоедает, и он злобно шипит:

– Или ты мигом одеваешься и идем к командиру, или я даю команду «Подъем!». Посмотрим, как

ребята тебя за это поблагодарят.

Я с обиженным видом поднимаюсь, продолжая так же недоуменно хлопать ресницами. И тут

вспоминаю, что моя форма, включая сапоги, остались в кустах на улице. Не растерявшись, беру

Мишкину и с трудом натягиваю. Мы уходим, и старшина роняет сквозь зубы:

– Ты, Рассказов, тоже одевайся и поднимайся наверх, защитник хренов!

Уже на полдороги мой сопровождающий замечает, что не сходящаяся на мне гимнастерка явно с

чужого плеча.

– Ты чью форму напялил? А ну, пошли назад – наденешь свою.

Мы возвращаемся в расположение Мишкиного отделения. И оба видим, что его кровать… пуста.

Нигде моего кореша нет. Тут старшина замечает открытое окно.

– Е…, – ругается он.

Я его понимаю: во время разборки ЧП в присутствии двух командиров уйти в самоволку – это

больше чем круто. Хотя я знаю правду. Мишке ведь, дабы подняться к ротному, как велел