Георг положил на холодильник трубку, налил себе чая и стал делать бутерброд с сыром, чутко прислушиваясь к телефону, и когда в трубке послышались квакающие звуки, снова подхватил ее и прижал к уху.

- Вы меня слышите? Алло! Алло! - голос женщины был механическим, без человеческого интонирования.

- Да-да! - поспешно ответил он.

- Могу вас обрадовать, - сказал голос, оживая и как бы набирая обороты, - ваша картина продалась. Бухгалтер у нас пробудет до четырех часов, потом уедет в банк. Если поспешите, может быть, еще сегодня сможете получить деньги.

- Большое Вам Спасибо! - с чувством сказал Георг, ловя себя на том, что пытается галантно поклониться телефону. - Я постараюсь успеть... До свидания!

Он положил трубку и перекусил со скоростью голодной утки. Потом почистил зубы и критически оглядел себя в зеркале, висевшем над раковиной. Высокий лоб, глубоко запавшие от недосыпания последних дней глаза зеленоватые, словно бы выцветшие, нос, казалось, стал еще больше; на впалых щеках, пролегли складки заядлого курильщика (хотя теперь его таковым не назовешь: он довольно-таки существенно сократил количество выкуриваемых сигарет), только четко очерченный рот и волевой подбородок не огорчили его. В общем, старость еще не сильно обезобразила его лицо, бывшее некогда очень даже привлекательным и мужественным. Привлекательности с тех славных пор стало меньше, а мужественности в облике, пожалуй, прибавилось. Удивительно, волосы хоть и поредели, но были почти без седины. Вот что значит порода, переданная предками-долгожителями. Еще можно погусарить... лет этак с десяток. А там видно будет...

- Значит, "продалась", - вслух подумал Георг. - Это у них такой профессиональный термин... Ну, ладно.

Он взял расческу и старательно причесал остатки былой роскоши на голове. После чего вышел в прихожую и вновь взялся за телефон, моля Бога, чтобы Инга оказалась дома, одна, без мужа. У Всевышнего сегодня, очевидно, было хорошее настроение, потому что молитва смертного была принята к немедленному исполнению. Как только кончились напевы электронного набора и их линии соединились, Инга моментально откликнулась. Голос ее был бесконечно печальным. У Георга сразу перехватило горло, а на глазах навернулись слезы.

- Здравствуй, пичуга! Это я... - он проглотил острый комок. - Хочу сказать тебе, что был не прав. Прости меня, если сможешь... Мне, честное слово, очень стыдно...

- Не оправдывайся, не надо, я сама виновата.

- Что Ланард говорит?.. Ну, в смысле, не обижает?...

- Да нет, ведет себя вполне цивилизовано, по его любимому выражению.

- Ну, а как там твой дом, не рухнул?

- И с домом все в порядке. Трещины замажем и опять будем жить.

Она рассмеялась, и Георг поспешил воспользоваться ее настроением.

- Знаешь, Инга, мы должны встретиться. Чем скорее, тем лучше.

- Я тоже так думаю, ответила она после выматывающей нервы паузы.

Ее голос явно повеселел, и у Георга стало спокойно на душе, словно у космонавта в ракете, вышедшей на орбиту: кончились перегрузки и началась невесомость. Он сказал с энтузиазмом:

- Давай встретимся у кафе "Ройал", бывшее кафе "Дружба", скажем, часика в четыре... Идет?

- Это где?

- В центре... У НАС в центре. Там еще рядом недостроенный кинотеатр и гостиница "Неран", такой стеклянный небоскреб...

- А, знаю, знаю!.. Хорошо, я буду там, но, возможно, опоздаю минут на двадцать, сам понимаешь, мне ведь надо через мост переехать, а там всякое может быть... Подождешь?

- Двадцать минут - не двадцать лет. Я тебя ждал всю жизнь... Значит, в 4-20 у кафе? До встречи! - Георг бросил трубку на рычаг и помчался переодеваться.

Джинсы - долой! Только классический костюм. И никаких кроссовок. К классическому костюму необходимы классические туфли. Из старых запасов. Вполне умеренные каблуки. Вот черт, давненько он их не надевал, точно колодки, совсем отвык. Ну ладно, расходятся. Он повертел классический галстук так и эдак, но не смог уговорить себя надеть его. С ним он будет чувствовать себя неуютно. Примерно, как Штирлиц в эсэсовском мундире в начале своей незримой битвы с третьим рейхом. (Хотя, надо признать, что мундир СС на нем смотрелся великолепно.)

Георг еще успел побриться наскороту. Через 15 минут после звонка Инге, он уже мчался галопом по лестнице.

2

Уютный подвальчик магазина "У Нюры" встретил его уже привычным сложным запахом дорогих одеколонов и пестротой заморских шмоток, в основном из Финляндии, переправленных транзитом через правый берег. Но были вещи и из России, произведенные в Турции. О Аллах! Турция стала законодателем моды в России.

Среди картин, выставленных на продажу, как и следовало ожидать, "Парусника" не было. Георг прошел к столу приема, за которым сидел молодой человек и читал книгу. Выслушав посетителя, молодой человек широким жестом направил клиента к продавщице и вновь уткнулся в книгу.

Георг выложил на прилавок паспорт и сообщил молоденькой девушке-продавщице цель своего визита.

- Поговорите с ним, - она указала наманикюренным перстом на полного, относительно молодого мужчину сангвинической наружности, с остатками рыжих кудрей вокруг лысины. Красная его физиономия была потной. Он стоял посреди торгового зала и довольно экспансивно что-то втолковывал некоему коротышке, обремененному огромным портфелем, который доставал нижней своей частью чуть ли не до земли.

Третья попытка художника привлечь к себе внимание оказалась успешной. Сангвиник без сожалений бросил своего собеседника, сказал Георгу: "Сейчас поглядим" и, с проворностью ищейки, устремился вдоль периметра стен, а также стал обегать колонны, на которых тоже были развешаны произведения местных живописцев. Безуспешно тычась во все углы близорукими глазами, заведующий все больше краснел и потел, наконец, нашел то, что искал: вбитый в стену пустой гвоздь, на котором ничего не висело. Заведующий секунду другую тупо созерцал злополучное место, потом сказал: "А тут почему пусто? Ну, все ясно...".

Георг, которому надоело хвостиком бегать за сангвиником по залу, осмелился открыть рот:

- Мне сообщили, что ее продали.