Пока Георг умывался, переодевался в домашнее, сериал закончился, и постаревшая женщина поспешила на кухню, чтобы подать обед любимому племяннику. Георг сел за стол, придвинул к себе тарелку горячего, вкусно пахнущего борща. Торопливо стал есть.
- Не хапай так, обожжешься, - сделала всегдашнее свое замечание тетка, намазывая на хлеб бело-розовую массу - тертый хрен с морковью - очень толстым слоем, так, как любил ее племянник.
- Очень вкусный борщец, - сказал племянник, - именно такой, о каком я думал, когда шел домой.
- Положи сметаны - еще вкуснее будет.
- Нет, не хочу.
- Странный ты человек: не ешь сметаны, - каждый раз удивлялась тетка.
- Я съем ее, но отдельно, - как всегда отвечал племянник. - Когда сметана в борще, то никакого вкуса уже не ощущается, кроме сметанного.
На сладкое была малина с молоком.
- Подави ягоды, - посоветовала тетя Эмма.
- Хорошо, только подожду. Пусть червячки вылезут. Дадим им шанс.
После обеда, когда он мыл посуду, тетка ругала его за то, что он не позвонил и не доложил ей о своем местонахождении. В Старом городе творилось Бог знает что. Просто "светопредставление". Она, тетя Эмма, вся испереживалась.
- И, наконец, побрейся, а то зарос как чеченец.
Тетя Эмма временно иссякла и смолкла, было видно, что она чем-то озабочена, может быть, даже слегка огорчена. Вероятно, в ее личной жизни произошел очередной излом.
- О Господи... - тяжко вздохнула она.
- Что опять случилось? - равнодушно спросил Георг, вытирая полотенцем руки.
Вместо ответа тетка выложила на стол письмо.
- Откуда?
- Из России... От Марии. Пишет, что приболела, домой тебя зовет...
Георг взял распечатанный конверт, вытащил письмо и стал читать. Знакомые мамины полуграмотные каракули. Каждый абзац начинался с его полного имени - "Георгий...". Это выглядело непривычно, казалось странным, отчужденность какая-то возникала. Лучше бы она называла его детским именем Гоша. Неужто расстояние и годы охладили их отношения? Но, оказалось, это было не так. Мать по-прежнему любила своего сына и звала домой. Просто она не знала, как обращаться к сыну, который давно уже не мальчик, которого она давно не видела и который уже состарился на чужбине. Его нынешнего имени она не слышала никогда.
Георг читал, и мамины слезы обжигали ему края век, и в сотый раз он дал себе клятву: как только уладит все дела, немедленно отправится в Россию. Вернется домой. Навсегда.
- ...Он такой клевый чувак, веселый, на баяне играет. У него высшее образование, военным хирургом был, полковник... Теперь в отставке. Жена у него давно умерла... Вот, предлагает мне сойтись с ним... Ты как на это смотришь? Георг, ты меня слышишь?
- Как его зовут?
- Я же тебе уже сказала. Его зовут Василий Семенович. Он такой кле...
- Тетя Эмма, я рад за вас!
- Я его, конечно, не люблю, как Сержа... Такие мужчины, каким был мой Серж, больше уже не рождаются...
- Тетя, не всегда любовь - главное. Личный доктор тоже неплохо...
- Жить мы будем у меня, а его комнату будем сдавать. Или ты можешь туда переселиться. Только не подумай, что я тебя прогоняю...
- Что вы, тетя Эмма, я могу пока пожить в мастерской. Зачем я буду лишать вас дохода.
- Ты у меня умница, самый любимый мой племянник. Дай я тебя поцелую!.. - Тетка оглушительно чмокнула его в щеку, и после умиления вытерла двумя пальцами свой растолстевший крупнопористый нос. - Ой! я ведь еще одно письмо получила, от Любки из Брянска. Если бы ты знал, до чего же они все там жадные. Такие жадные! Дом делили, так чуть друг дружку не поубивали...
Георг стоически выдержал испытание рассказом о Любке из Брянска, поблагодарил тетку за вкусный обед и попросил разрешения удалиться.
Он лег на диван в своей комнате, взял с полки, висевшей у изголовья, второй том "Войны и мира" Толстого и стал читать. Через десять минут глаза его закрылись сами собой, книга съехала набок, и Георг провалился в сон, как в колодец.
2
Проснулся он около шести вечера. Взглянул на часы и слегка огорчился: сегодня он явно, откровенно сачкует. Даже чай в 5 часов пропустил, что с ним случалось крайне редко. Вот что значит, таскаться с чужими женами по блатхатам. Сразу же строго размеренная жизнь летит к едрене-фене. Чаю, однако, он все же выпьет. Пусть не в пять, а в шесть часов. Он же не какой-нибудь там англичанин, который, что бы ни случилось - будь-то землетрясение, война или конец света - ровно в 5 часов пьет свой чай. "Файв о'клок". Не снимая цилиндра с головы. Святое дело!
В половине седьмого Георг, гладко выбритый, ладно причесанный, благоухающий одеколоном, вышел из дома. "Куда ты, скоро ужин!", - сказала тетя ему перед его уходом. "Ужин - не нужен, - ответил он. - У меня сегодня пост". - "Не говори глупостей, какой пост, у тебя желудок..." - "Ладно, у себя что-нибудь перекушу и, возможно, там заночую". - "Поздно не ходи". "О' кей!"
Когда он в прихожей надевал обувь, к нему вышла тетя Эмма. Горько глянула на его старенькие кроссовки: она уже отчаялась заставить племянника купить новые. Но зато в другом она решила быть твердой. Голосом, не принимающим возражений, она сказала:
- В понедельник...
- Во вторник, - звякая обувной ложкой, поправил ее племянник, с ходу догадавшись, о чем она будет говорить.
- Во вторник, - приняла коррекцию тетя, - возьмешь у меня кроны, сколько надо - скажи, поедешь в Старый город и купи себе черные и синие джинсы. Это, - она указала на георговы тертые и штопанные черные джинсы, уже нельзя носить. До того они у тебя позорные, мне от Марии будет стыдно. Скажет, что я за тобой плохо смотрела...
- Хорошо, согласился племянник, - съезжу в Старый город, а потом - на наш рынок, выберу и куплю одни черные джинсы, синие у меня висят уже сто лет, я их почти не носил.
- Они тоже скоро протрутся, купи в запас.
- Уж если брать синие, то лучше я возьму в "секонд хэнде" настоящие, фирменные... и раза в два дешевле.
- Зачем тебе это?! Ничего не надо брать ни в каком... "хенде хохе"... Кто-то носил, а ты будешь после него одевать... - Тетя Эмма изобразила брезгливую гримасу.
- "Хенде хохе"? - рассмеялся Георг и рассмешил тетю.
