Через неделю кампания меломанов стала дополнять спевки танцами, для чего освещение залы усиливалось еще двумя канделябрами. Сашка был единственным кавалером в танцах и, конечно, продемонстрировал свои заготовки. Для начала он исполнил перед дамами ирландскую пляску – ту самую, что обрела популярность в ряде московских пабов. Затем втянулся в менуэты, добавив к ним некоторые связки и пируэты – например, поворот, при котором дама оказывается в тесном соседстве спиной к партнеру в кольце его рук, отправляется обратно и вновь втягивается в ловушку. Дамы ахали, даже возмущались, но быстро поддались этой волнительной игре, проходившей на счастье в полутемном зале. Охальник Сашка, ощутив слабинку в чувствах княгини, стал ее втихаря прихватывать за талию и даже подгрудие – чего менуэт того времени совершенно не допускал. (Бедра ее были недосягаемы из-за чертовых обручей, на которых держалась колоколообразная юбка). С Ксенией таких вольностей он себе не позволял, да этого девушке и не требовалось – она трепетала уже от того, что ее кисти были во власти мужских ладоней и пальцев.
Наконец он разучил с Йоганом вальс «Амурские волны» (разумеется, как народный «ирландский» танец) и уговорил освоить его на танцполе Елену Петровну. Поспотыкавщись и повозмущавшись непривычно близкому сонахождению танцоров, княгиня все же быстро поняла вальсовые хитрушки и пустилась в полет по кругу. Сашка избрал самый медленный темп, и потому головушка княгини закружилась в самом конце танца. Но как же она была счастлива! «Я летала, летала! Могла упасть, но твои твердые руки мне не позволили. Боже, как было хорошо, вольготно. Только закружилась голова, дай мне полежать….». Сашка полуотвел-полуотнес княгиню к упоминавшемуся диванчику и бережно на него опустил. А когда выпрямился, то уперся взглядом в подошедшую Ксению.
– А как же я? – спросила почти разгневанная дева. – Я тоже хочу так летать!
– О чем речь, молодая госпожа, – чуть поклонился Сашка. – Освойте вот эти полуповороты ступнями и после проверки помчим-полетим!
С обучением княжны он провозился не менее получаса, так как ей была непривычна мужская рука на талии. «А нельзя ли просто держаться за руки?». «Можно, только полета не получится, будет круженье». «Ладно, можете меня обнять, но не притягивайте к груди….». Наконец, она освоилась. Сашка подошел к Йогану и попросил играть в нарастающем темпе. Музыка началась, и танцоры «поплыли по Амуру», совершая воронкообразные движения, все более и более сужающиеся. В какой-то момент Крылов отпустил правую руку уверенно танцующей партнерши, позволив ей развернуться и двигаться спиной по ходу круженья…. Потом вновь ухватил кисть, опустил ее вниз, убыстрил вращение и шепнул Ксении «Обопритесь на мою руку». Убедившись, что она это сделала, еще ускорился, взметнул девушку в воздух и стал вращать в полуметре от пола.
– Я лечу, лечу! – вскричала княжна и засмеялась, восторженно глядя в лицо «Алексу».
Глава шестая. Капитуляция княгини
Следующую неделю восторженные дамы все вечера погружались в гармонию вальса и все более вольготно чувствовали себя в объятьях чудного студиозуса. А тот варьировал и варьировал вальсовые ходы, двигаясь то традиционно, то бок о бок, то спинами друг к другу, то падал на колено, то вращал женщин по воздуху, то сам вращался вокруг них…. Вальсовые мелодии он тоже разнообразил, но ограничился советскими: «В городском саду», «Осенний сон», «Белый вальс» и «Мой ласковый и нежный зверь». Герр Краус трепетал, разучивая эти вальсы, и стал было записывать их нотными значками, что Сашка жестко пресек: «Вы видели перелом де Пюи? Я сломаю Вам обе руки, если Вы попробуете украсть мои мелодии. Я предъявлю их обществу сам, когда придет время».
В субботний вечер он танцевал с княгиней уже очень интимно, пользуясь полутьмой в зале: щека прижималась к щеке, губы поцеловывали шею, ушки и затылок, а ладонь моментами сжимала грудь. При этом он осыпал ее комплиментами, оригинальными эпитетами, двусмысленными шутками, отчего Елена почти постоянно смеялась или просто довольно улыбалась. Его поведение с княжной было совсем иным: он танцевал с ней с легкой улыбкой, молча и полуприкрыв глаза, не забывая соблюдать приличного расстояния. При этом руками он ее постоянно пожимал, склоняя к тому или другому пируэту, отчего Ксения целиком была в его власти и ей это (он чувствовал) особенно нравилось. Время от времени она его о чем-то спрашивала и он, конечно, отвечал – но разговоры были редки, так как главным в их танце стало создание и поддержание общей психо-кровеносной системы, по которой шел взаимный обмен эманациями безусловной эротической направленности.
Донельзя возбужденный пикантным общением с дамами Сашка и не пытался лечь спать, зная по опыту, что не заснет. К тому же он стал испытывать боли в мошонке (мужчины, чье общение с дамами тоже не имело должного завершения, его бы поняли). Надо было как-то себя отвлечь. Но в этом дремучем веке и почитать совершенно нечего. Девку что ли сенную поймать? Хорошо бы ту разбитную, в оспинках, что он огладил тогда, у лохани…. Стоило ему представить эту девку, как она появилась на пороге, с фонарем в руке, в сарафане и валенках. Мать честная!
– Пойдем, сударь, – тихонько позвала девка.
– К тебе? – сглупил Сашка.
– Что ты, сударь, – ухмыльнулась девка. – Тебя барыня зовет.
Мгновенно у Сашки пересохло во рту, а в висках застучали молоточки. «Елки зеленые, и ее, наконец, проняло?». Он встал со стула, надел на рубашку камзол, обул туфли и решил, что для свидания одет достаточно. «Хорошо, что сейчас с презиками заморачиваться не надо» – мелькнула мысль. Он сделал шаг к двери, девка сказала «Только башмаками не греми, сударь», повернулась и пошла вперед, освещая ему путь. Сашка, недолго думая, снял туфли, взял их в руку и пошел в чулках.
Проснулся он раньше Елены, хотя рассвет уже брезжил в окно и в доме то тут, то там раздавались звуки хозяйственного свойства. Сашка посмотрел с нежностью на бледноватое лицо княгини с уже заметными синяками под глазами и довольно разулыбался: «Укатал я ее светлость за ночь. Дорвался до аристократического тела». Он лег на спину, закинул руки за голову и стал вспоминать сладкие эпизоды близости…. Вот он склоняется к постели, в которой лежит, лихорадочно блестя глазами, отчаянная княгиня, и начинает быстро-быстро зацеловывать ее лицо, шею, припадает надолго к губам…. Вот срывает с себя все одежки, ныряет под одеяло и, невзирая на сопротивление женщины, стаскивает с нее длиннющую ночную рубашку, – говоря, говоря, говоря при этом…. Вот долго оглаживает все тело и целует ее бархатистую кожу – на плечах, руках, груди и под грудями…. Вновь целует в губы, уже добиваясь страстного ответа…. А далее по известному пути к средоточию женской сути…. Потом череда страстных признаний и вновь к сердцу подступает волна чувственности. И так много раз, без какого либо пресыщения. А завершилась ночь страсти внезапным и одновременным провалом в сон.
Вдруг Сашкина пустоватая утроба ожила, издав ряд противных звуков. «Черт, черт, черт!» – запереживал парень. Как ни странно Елена эти звуки услышала и проснулась.
– Сашенька, – участливо спросила она (Сашка как-то разъяснил княгине, что Алекс означает сокращение имени Александр), – ты есть, миленький, хочешь…. Заморила я тебя, заездила. Сейчас, сейчас я распоряжусь. А пока можешь мой туалет посетить: там дверь в прихожей левая, знаешь?
– А я в прихожей ни на кого не наткнусь?
– Нет, нет, у меня с этим строго. Можешь так идти, а я на тебя голого при свете дня полюбуюсь. Можно?
– Видела ведь уже,– улыбнулся Сашка. – При первой встрече….
– Тогда я видела дрожащего прохожего. А сейчас ты мой могучий мущина и я хочу тобой беспрестанно восхищаться!
– А мне тобой обнаженной можно полюбоваться?
– Так мне ведь много лет, Сашенька. Девушкой я сама себе нравилась, а сейчас не очень. Ну, если только в постели тебе покажусь….
Когда Сашка вернулся в спальню, Елена попросила его постоять на входе и повращаться, а потом откинула с себя одеяло, явив мужскому взору вполне сексапильное белокожее тело, с небольшим животиком и слегка оплывшими грудями. Сашка тотчас отреагировал на это зрелище, отчего лицо Елены заалело, и она вернула одеяло на место.
