- Понимаете, в чем дело... - снова нарушил молчание юноша. - Ведь мы с ней долгое время были очень близки. Жили вместе, да... И были счастливы. Я точно знаю, что вместе мы были счастливы! А потом словно что-то случилось, хотя, ничего особенного, ничего страшного не происходило. Не знаю даже, как объяснить... Видимо, в наших отношениях, словно в металле, накопилась усталость. Бывает такое, знаете ли. Оно незаметно до поры до времени, но однажды дает о себе знать. Вот и у нас. Издергались отчего-то, ссоры пошли... Однажды я не выдержал, не знаю, словно затмение какое нашло, так было больно...Словом, наговорил ей, в сердцах, всякого. Сам не понимаю, откуда, где взялись у меня такие обидные, грубые, грязные слова. Повторить их - язык не повернется. Я обидел ее, понимаете? И вот, теперь душа болит, горит, все бы отдал, чтобы вернуть те слова обратно и уничтожить, раздавить, испепелить их. Дурак, поздно! Слишком поздно спохватился. Сорвался - и все, не вернешь. Рад бы, а вот - все. В запальчивости... А, объясняй теперь, не объясняй, только она - ушла. С тех пор и пью чай в одиночестве...
И он снова замолчал в неподвижности мысли и плоти, приклеив взор свой к чайнику.
Булль зачем-то - чисто машинально! - заглянул в глаза юноши в этот миг, и сразу понял, что напрасно он это сделал. Не следовало бы ему окунаться в глаза своего случайного собеседника, Булль осознал это, только уже было поздно. Там, в глазах, полных тоски и страдания, он к ужасу своему без труда разглядел ее, девушку своей мечты. И душа его была просто смята. "Как же это? - думал он ошеломленно. - Я повсюду ищу ее! Я боготворю ее! Я, наверное, люблю ее! А она в глазах, она в душе другого?"
- Ну, зачем же вы так? Не нужно плакать, - сказал хозяин. - Надо же, какой чувствительный!
Гном утерся ладошкой.
- А хотите, - предложил он, с кровью выдавливая из сердца слова, - хотите, я вам помогу? Мой колпачок, вот этот, волшебный. Мне нужно перед ней, перед этой женщиной, когда она будет спать, снять свой колпак, произнести нужные слова и помахать им. И все, и она снова вернется к вам. Навсегда. Хотите?
- Ну, уж он и волшебный, ваш колпак, - засомневался юноша. - То-то вы себе даже чаю организовать не можете...
- При чем здесь! - рассердился Булль. - Это совсем другое. Да и волшебство мое - только на один раз.
Молодой мужчина покачал головой.
- Заманчиво, черт возьми, - сказал он. - Так вот сразу раз - и в дамках. Только знаете, нет, не нужно. Спасибо, но нет. Не по-людски это как-то. Мне так кажется. Если случится так, что она снова уснет здесь, рядом, в комнате, это само по себе уже будет волшебством, и никакое другое не понадобится. А не случится... Уж лучше вы сберегите свою волшебную попытку для себя, может быть, вам понадобится. В любви колдовство хуже обмана. И потом, потом всю жизнь бояться, что вот сейчас колдовство рассеется, и она снова уйдет, теперь уж навсегда? Нет уж. Лучше я постараюсь выправить ситуацию обычно, по-человечески. Пусть будет не сразу, но навсегда. И еще, я вот подумал... Любовь - сама волшебство, поэтому на любимого нужно дышать осторожно и с нежностью, чтобы, не дай Бог, волшебство не рассеялось. Эй, куда же вы? А чай? Чай возьмите!
В обратном направлении гном Булль несся еще быстрей, сам не свой и себя не помня, желая лишь одного - уединения. "Как же так? - терзал он себя мыслью. - Это что же, выходит, что любовь только для людей? Это лишь их удел и счастье? А мне? А я? Что же мне остается в этой жизни? Я не согласен! Он говорит, что волшебство в любви хуже обмана... Но ведь и я люблю ее. Люблю! Да!" Он шептал, он плакал, размазывая слезы по щекам. "Без волшебства никогда ей не быть моей, а мне не быть с ней. Как быть? Вот вопрос! И кто ответит? Кто знает? Я люблю ее, а она - в глазах другого".
И уже дома, сжавшись в комочек на своей полке в буфете, вдруг осознал, что здесь, за мешком с черносливом его любимая вряд ли будет счастлива. "А если в лес? - продолжал искать он выход из тупика. - Мы вернемся с ней в лес!" И услужливое воображение готово было уже взорваться в сознании картинами будущего счастья, но... Но тут он вспомнил:
- Волосатка!
Он посмотрел. Часы уж запрокинули обе стрелки за полночь.
- Опоздал, - вздохнул он удрученно. - Наверное, она ушла уже.
И тут вдруг в трубе что-то зашуршало, зашелестело, посыпался песок, и следом в помещение ввалилась Волосатка.
- Я не слишком? Я вовремя? - спросила она сконфуженно, и покраснела, что можно было предположить, но не увидеть.
- Конечно, конечно! - воскликнул гном. - Входи, я жду тебя всегда!
Неожиданно сердце его мягко шевельнулось в груди, словно вошло в него что-то. А, может быть, что и вошло, он не заметил, или не понял. Зато почувствовал, что несказанно, как никогда раньше, рад. Радость его была все же странной и безграничной, как самообман. Он ощутил тепло и задрожал. Он вздохнул. "Странные мы, гномы, - подумалось ему. - А я из всех самый странный. Думал про одно, и вдруг оказывается, что кроме Волосатки у меня никого нет. А если бы я ее не встретил?"
От ужаса последнего вопроса повеяло холодом, он снова задрожал.
Счастливо улыбнулся.
Потом они сидели рядышком, Булль и Волосатка, на его любимом вазоне, пили чай и с восторгом наблюдали, как в ночи фонари шлют послания друг другу по проводам. Они все больше молчали, но молчание их было красноречивым и не тягостным. Еще Булль размышлял о любви, такой внезапной, и о том, что хорошо бы было вернуться в лес. Только он не знал пока, как к этой мысли отнесется Волосатка.
И вот уже, пожалуй, с неделю я не видел и не слышал Булля. И, кстати, Волосатка тоже почему-то не заходит. Ох, неспроста это, неспроста. Ведь это гномы научили англичан отбывать по-английски, не прощаясь...
