Конечно, добрые кузены очутились бы въ плохомъ положеніи, еслибъ ихъ судьи черпали свою мудрость изъ какой нибудь философской или иной ученой книги; но ни одному изъ нихъ и на умъ этого не пришло. Лучшимъ человѣкомъ но ихъ усмотрѣнію будетъ тотъ, кто, во первыхъ, будетъ въ состояніи проѣхаться передъ судьями, черезъ двое сутокъ, на трехълѣтнемъ еще необъѣзженомъ жеребенкѣ четырьмя главными способами ѣзды: шагомъ, рысью, галономъ и во весь опоръ; во вторыхъ, проѣдетъ долланскую пустошь отъ господскаго дома и до старой кузни на четверкѣ молодыхъ пылкихъ лошадей галопомъ и по назначенной линіи; въ третьихъ проплыветъ одну нѣмецкую милю, начиная отъ твердой земли и до одного изъ лежащихъ на якорѣ кораблей; въ четвертыхъ, выпьетъ отъ солнечнаго заката до солнечнаго восхода -- дѣло было въ іюнѣ и ночи были коротки -- дюжину бутылокъ краснаго вина, и въ пятыхъ: будетъ играть въ это самое время въ бостонъ съ тремя изъ судей, не сдѣлавъ ни одной грубой ошибки. Но если судьи -- какъ почти всѣ ожидали -- и тутъ еще не придутъ ни къ какому рѣшенію, то кузены должны будутъ сдѣлать, каждый на разстояніи двадцати пяти шаговъ, двѣнадцать выстрѣловъ изъ ружья въ цѣль, и кто прострѣлитъ больше колецъ, тотъ долженъ быть лучшимъ человѣкомъ и владѣльцемъ Доллана.
Но шестое испытаніе было назначено только по необходимости -- и судьи неохотно рѣшились на него, такъ какъ не было ни одного ребенка, который бы не зналъ, что Богиславъ былъ не только лучшимъ стрѣлкомъ изъ двухъ, но самымъ лучшимъ на всемъ островѣ; но вѣдь надобно же было придти къ какому нибудь рѣшенію, а такъ какъ Адольфъ, надѣясь можетъ быть на то, что онъ выиграетъ призъ еще до этого, ничего не возражалъ противъ задачи No 6, то все было въ порядкѣ и состязаніе должно было начаться.
Оно началось и произошло согласно со всеобщими ожиданіями. Оба молодые немврода ѣздили на лошадяхъ, управляли экипажами, переплывали мили, пили по двѣнадцати бутылокъ вина и играли въ бостонъ такъ мастерски и безукоризненно, что самые пытливые глаза не могли найти никакого различія въ качествѣ всего дѣлаемаго ими и судьи, скрѣпя сердце, должны были приступить къ послѣднему испытанію, въ результатѣ котораго не было уже ничего сомнительнаго.
И тяжело, страшно-тяжело было, конечно, на душѣ у бѣднаго Адольфа, когда онъ въ роковой день вышелъ на площадь. Онъ былъ въ большомъ уныніи и тайныя увѣщанія тѣхъ изъ судей, которые особенно благоволили къ нему, не повели ни къ чему: "Теперь вѣдь все тщетно", говорилъ онъ.
Но замѣчательно, что и Богиславъ былъ, повидимому, взволнованъ не только не меньше, но даже больше своего двоюроднаго брата. Онъ былъ блѣденъ, его большіе голубые глаза словно потухли и глубоко впали,-- и особенно расположенные къ нему друзья замѣтили къ своему ужасу, что когда кузены пожали, какъ и всегда передъ началомъ состязанія, другъ другу руку, его рука -- эта прежде столь сильная смуглая рука -- дрожала, словно рука боязливой дѣвушки.
Кузены, которые должны были стрѣлять по очереди, бросили жребій; Адольфу достался первый выстрѣлъ. Онъ долго цѣлился, раза два останавливался и все-таки попалъ только въ предпослѣднее кольцо.
-- Я зналъ это заранѣе, сказалъ онъ и провелъ у себя по глазамъ, и желалъ бы больше всего заткнуть себѣ уши, но все какъ то невольно прислушивался -- и глубоко вздохнулъ, когда вмѣсто "центра", котораго онъ ожидалъ, былъ указанъ нумеръ послѣдняго кольца въ кружкѣ и одинъ изъ судей громко провозгласилъ этотъ нумеръ.
Возможно ли? ну, въ такомъ случаѣ есть еще надежда. Адольфъ собралъ всѣ свои силы; онъ стрѣлялъ все лучше и лучше -- въ третье, четвертое, шестое, девятое и десятое, а потомъ опять въ шестое и въ десятое кольцо; а Богиславъ постоянно отставалъ отъ него на одно кольцо, ни больше ни меньше -- постоянно на одно кольцо.
-- Онъ играетъ съ нимъ, какъ кошка съ мышью, говорили между собою судьи послѣ первыхъ трехъ выстрѣловъ.
Но Богиславъ становился все блѣднѣе и блѣднѣе, а его рука съ каждымъ разомъ дрожала сильнѣе и успокоивалась только въ ту минуту, когда онъ дѣлалъ выстрѣлъ; но у него было постоянно однимъ кольцомъ меньше, чѣмъ у Адольфа, и наконецъ дошла очередь до послѣдняго выстрѣла, для Адольфа -- самаго плохаго изъ всѣхъ. Въ своемъ страшномъ волненіи онъ раскололъ только ободокъ круга; если Богислафъ попадетъ теперь въ центръ, то все таки побѣда будетъ за нимъ: успѣхъ послѣдняго состязанія, богатое наслѣдство, прекрасная невѣста -- все, все зависѣло отъ одного выстрѣла.
И блѣдный какъ смерть выступилъ впередъ Богиславъ, но его рука уже не дрожала; не колеблясь, словно рука и ружье составляли одно, цѣлился онъ, ни на одинъ волосокъ не измѣнялось положеніе блестящаго ствола, и вдругъ грянулъ выстрѣлъ. "Она тамъ", сказали судьи.
Указчики выступили впередъ, принялись искать; пуля не отыскивалась. Судьи подошли къ нимъ, принялись искать; пуля не отыскивалась. Неслыханное, почти невѣроятное сбылось -- Богиславъ не попалъ даже въ кругъ.
Судьи съ удивленіемъ смотрѣли другъ на друга, и щадя бѣднаго Богислава, едва рѣшились высказать то, чего нельзя же было не сказать. Тутъ Богиславъ подошелъ къ своему двоюродному брату, который стоялъ съ потупленными глазами, словно стыдясь своей побѣды, и очевидно хотѣлъ сказать ему что-то, но слова такъ и замерли на его блѣдныхъ, дрожавшихъ губахъ. Тѣмъ не менѣе, это не могло быть проклятіемъ, потому-что онъ, рыдая, бросился Адольфу на шею, прижалъ его къ своей груди, потомъ вырвался отъ него и, не произнося ни одного слова, скрылся изъ виду.
Онъ продолжалъ пропадать. Многіе полагали, что онъ лишилъ себя жизни; другіе говорили, что онъ зарылся тамъ на сѣверѣ въ Норвегіи въ ледъ и снѣгъ, чтобы травить медвѣдей и волковъ,-- и, можетъ быть, были правы.
Во всякомъ случаѣ, онъ не умеръ, но черезъ нѣсколько лѣтъ вдругъ явился въ имѣніи одного изъ своихъ друзей, который тоже принадлежалъ къ числу судей, и тутъ встрѣтился съ своимъ кузеномъ Адольфомъ и его молодой женой, Ульрикой -- совершенно случайно, потому-что они ничего не слыхали о его возвращеніи,-- и молодая женщина такъ испугалась, что упала въ обморокъ и насилу пришла въ себя. Она принадлежала къ тѣмъ именно, которые считали Богислава умершимъ, и не разъ спорила объ этомъ съ мужемъ, который утверждалъ противное. Поговаривали, что это не единственный спорный пунктъ между супругами, и дѣйствительно было не мало причинъ, вслѣдствіе которыхъ супружеское счастье молодой четы было не такъ полно, какъ слѣдовало бы. Хотя расточительнаго владѣльца Далица (который продалъ свое имѣніе господину Брандову -- прадѣду Карла Брандова -- и жилъ потомъ нѣсколько лѣтъ въ свое удовольствіе насчетъ кармана своего зятя), теперь уже не было въ живыхъ, но дочь наслѣдовала расточительныя склонности отца, Адольфъ былъ очень плохой хозяинъ.
Это послѣднее свойство не помѣшало ему конечно сдѣлать то, что предписывала ему уже одна только благодарность; и такимъ образомъ онъ -- не смотря на возраженія свое супруги -- пригласилъ бѣднаго Богислава посѣщать его въ Долланѣ и какъ можно больше оставаться у него. Богиславъ сначала противился, и не безъ основанія. Теперь открылось, что происходило во время состязанія въ стрѣльбѣ: теперь уже знали, что Ульрика дала знать Богиславу, вечеромъ наканунѣ, черезъ свою кузину и задушевную пріятельницу Эмму Далицъ, жившую у богатыхъ родственниковъ въ качествѣ бѣдной сироты,-- что хотя бы весь свѣтъ призналъ его за лучшаго человѣка, но она никогда не пойдетъ за него замужъ, а выдетъ за одного только Адольфа, котораго она всегда любила и будетъ любить. Тутъ Богиславъ, такъ какъ у него уже не оставалось надежды получить возлюбленную, великодушно уступилъ своему кузену состояніе, которое не имѣло уже для него никакой прелести.
И такъ, Богиславъ долго сопротивлялся приглашенію своего счастливаго кузена, но потомъ все же явился -- не больше какъ дней на восемь. Изъ этихъ восьми дней вышло восемь недѣль, изъ недѣлей мѣсяцы, изъ мѣсяцевъ годы, которыхъ набралось такъ много, что вотъ уже четвертое поколѣніе знало стараго Богислава Венгофа, или какъ его вообще называли, кузена Бослафа, владѣльцемъ долланскаго приморскаго дома. Потому-что туда-то онъ переселился послѣ первыхъ восьми дней, купивъ его за незначительную цѣну у правительства (выстроившаго его первоначально для караульни) вмѣстѣ съ небольшимъ количествомъ пахатной и луговой земли; но если такимъ образомъ приморскій домъ не принадлежалъ въ сущности Доллану, а былъ независимымъ владѣніемъ кузена Богислава, то тѣмъ болѣе принадлежалъ кузенъ Богиславъ Доллану, такъ что эта принадлежность образовала въ умахъ людей всевозможныя суевѣрныя представленія, въ которыхъ старикъ являлся то добрымъ, то злымъ духомъ Доллана, а въ особенности фамиліи Венгофъ. Ахъ, онъ не могъ -- если только онъ былъ добрымъ духомъ -- воспрепятствовать паденію этого дома и тому, что уже сынъ Адольфа и Ульрики, въ которомъ было много далицскихъ свойствъ, долженъ былъ продать въ концѣ прошлаго столѣтія Долланъ монастырю св. Юргена и еще считалъ за счастье, что оставался арендаторомъ тамъ, гдѣ былъ до сихъ поръ господиномъ; кузенъ Бослафъ не могъ помѣшать этому, а также и ничему тому, что случалось съ тѣхъ поръ вплоть до сегодняшняго дня!
