Полковник вдруг живо представил себе, как сейчас они загрузятся в темное нутро бортов, как потом боевые вертолеты взвоют своими двигателями, вздымая тучи песка и пыли, со свистом раскрутят длинные лопасти винтов и медленно поднимутся в воздух. Потом заложат крутой вираж, развернутся хищными носами к этим поганым зарослям, в которых сейчас таятся неведомые враги, и начнут обстрел, разнося в клочья и лес, и тех, кто там прячется, и даже эту чертову равнодушную, спокойную реку! Полковник не смог удержаться от улыбки, мстительной и злорадной. Вот только бы поскорее взлететь, а там посмотрим, кто окажется хозяином положения…

Размышления полковника о скорой и страшной мести прервал громкий зуммер. Вдруг ожила коротковолновая рация, найденная в кармане одного из погибших геологов и уже упакованная экспертом в пластиковый пакет. Доктор подошел к расстеленной на песке плащ-накидке, на которую следователи грудой свалили все найденные вещдоки, и недоуменно воззрился на никак не унимавшийся аппарат связи. Потом вопросительно посмотрел на полковника – тот молча кивнул. Док вынул рацию из пакета, нажал кнопку вызова, коротко проговорил: «Да! Говорите, вас слушают!» И переключился на прием. Несколько секунд послушал неведомого собеседника и затем протянул рацию полковнику.

– Это вас, полковник…

– Я слушаю вас, говорите, – полковник переключился на прием.

– Слушай, полковник, слушай, – сквозь легкий шум помех и потрескивание эфира голос, уверенный и чуть насмешливый, слышался вполне отчетливо. – Сейчас ты заберешь своих дохлых искателей приключений, свору полицейских ищеек и своих сопляков, изображающих из себя бравых солдат, вы погрузитесь в свои вертушки и быстренько уберетесь отсюда! Даю вам двадцать минут. И советую тебе больше никогда не появляться в этих краях. Да, вот еще что… Если ты планируешь поднять вертолеты и малость пострелять по кустам, то настоятельно не советую тебе этого делать. У нас под рукой совершенно случайно оказались парочка гранатометов и стингеров. Если ты, сидя в прохладных кабинетах, забыл, что это такое, я тебе напомню: два выстрела – и ваши вертолеты превратятся из грозных машин в большое огненное облако и ваши горелые кишки разлетятся примерно на полмили, так что хоронить будет некого. Или нечего, но тебе это уже будет без разницы. Ты все понял, герой? Не надо искушать судьбу. Я сейчас отлично вижу, как ты скрипишь зубами, играешь желваками и потеешь от злости – у меня очень хорошая оптика… Двадцать минут и ни секундой больше! Полковник, ты даже не представляешь, как тебе и твоим людям сегодня повезло. Так что можешь дома поставить вашей Святой Деве самую большую свечку… А теперь переключись и подтверди, что ты все понял!

– Да, я все понял. Отбой связи, – полковнику очень хотелось швырнуть рацию в какую-нибудь стену, а еще лучше – о камень, чтобы только мелкие пластмассовые осколки брызнули по сторонам, но ни стены, ни подходящего камня поблизости не было, лишь беловатый песок поскрипывал под ногами. – Лейтенант, сколько они еще будут возиться с этими чертовыми собаками?! Даю вам десять минут! Если через десять минут кто-то еще не заберется в вертолет – останется здесь кормить москитов. Пилоты, у вас, надеюсь, все о’кей?

Капитан ВВС, старший среди членов экипажей вертолетов, флегматично повел плечом, обтянутым летным комбинезоном, что должно было означать, вероятно, что-то вроде: «у нас, полковник, всегда все о’кей!»

Ровно через девять с половиной минут пилоты защелкали тумблерами и начали запуск двигателей. Лопасти чуть дрогнули, поплыли по кругу и начали плавно набирать обороты, с шипением и свистом разгоняя воздух и поднимая тучи пыли. Сначала один, через полминуты другой геликоптер мягко оторвались от земли, набрали высоту и, чуть наклонив носы, круто развернулись к северо-западу, ложась на обратный курс.

Полковник, сидя на жесткой металлической скамейке, бросил прощальный взгляд на проплывающие внизу зеленые чащи и в который уже раз мысленно повторил почти все известные ему ругательства, проклиная и неведомых бандитов, и так блестяще проваленную операцию, и свою дурацкую самонадеянность.

«Если бы я знал, что эти твари никуда не ушли, а преспокойненько сидят в сельве и ждут нас! Почему, почему они не ушли? Ответ напрашивается один: они остались для того, чтобы и нас уложить рядом с теми несчастными русскими и их наемными рабочими. Тогда почему они не тронули людей из нефтяной компании, которые прилетали за день до нас? Когда люди компании позвонили в столицу и сообщили о трагедии, им было приказано ничего не трогать и оставить все как есть до прибытия следственной группы… Потом прилетели мы. Один проводник с собакой напоролся на растяжку, второго они вместе с его подопечным подстрелили – это понятно, собака могла взять след. Что было потом? А потом они позвонили, связались с нами по рации. Рацию они забрали у геологов, вторую оставили специально для нас, мерзавцы.

Тогда что получается? Если они планировали какие-либо переговоры с теми, кто прилетит, то они и не собирались стрелять? А если не планировалась стрельба, то какого черта они сидели в сельве, кормили москитов и ждали нас?! Поболтать о жизни? Чистой воды идиотизм. Нет, полковник, рация была оставлена ради забавы, на всякий случай. Например, вызвать нас на связь и с ухмылочкой сообщить: «А сейчас мы вас убивать будем!» И остались они, чтобы перебить нас, но… Но кто-то связался с ними и приказал дать отбой операции. Кто? А тот, кто изначально заказал расстрел геологов… Значит, надо искать заказчика, того, кому выгодна гибель русских, тех, кому хотелось и нас перебить, чтобы тем самым показать всем заинтересованным сторонам, что у нас не армия, а дерьмо и мы просто не в силах контролировать ситуацию и гарантировать кому бы то ни было порядок и безопасность…»

В своих рассуждениях полковник был весьма недалек от истины, но если бы ему сейчас кто-то сказал, кому он и все его люди, по сути, обязаны жизнью – этому человеку полковник ни за что не поверил бы и просто рассмеялся ему в лицо…

Балтийское море, 15 морских миль

северо-западнее Калининграда

До настоящего шторма было еще далеко, но ветерок был довольно-таки свежим даже по меркам матросов и офицеров БПК (Большого противолодочного корабля), лежавшего на данную минуту в дрейфе и равномерно работавшего машинами, чтобы удержать огромный корабль, как и положено инструкциями по кораблевождению, в положении «носом навстречу волне» и не позволить этой самой волне снести судно куда-либо в сторону от означенной штабными картами точки. Огромный боевой корабль, конечно, не рыбацкий деревянный баркас и его не так-то легко сбить с курса или уж тем более опрокинуть – это вряд ли было бы по силам даже могучему сильнейшему шторму, но правила едины для всех. Сказано, что при сильном волнении корпус судна положено держать строго перпендикулярно наваливающимся волнам – будь добр, товарищ капитан, держи! Не то саданет в бок, то бишь в борт, подходящая волна и ляжет суденышко на бочок. А опасный крен легко превращается в запредельный, а уж затем следует и вовсе вещь безрадостная: судно попросту переворачивается, обнажая грязно-ржавое днище и по инерции еще бессмысленно молотя воздух винтами. А кончается все глубокой вращающейся воронкой, в которой и исчезает корабль-неудачник вместе с бестолковым капитаном…

Сегодня перед командованием и экипажем БПК, принимавшего участие в военно-морских учениях под кодовым названием «Балтийский щит», было поставлено две серьезные задачи, разработанные в тихих и уютных кабинетах штаба и утвержденные большими начальниками с адмиральскими погонами. Первую задачу, заключавшуюся в обнаружении и уничтожении АПЛ (атомной подводной лодки) условного противника, экипаж БПК выполнил с блеском, забросав «шепотом» кравшуюся к российским берегам субмарину «глубинными бомбами» и без вариантов «утопив опасного врага».

С выполнением второй задачи вполне могли возникнуть определенные трудности, поскольку ветер крепчал, начинал моросить серый балтийский дождик и погода все меньше соответствовала общепринятому понятию «летная», предполагающему теплый сухой денек, солнышко, ласковый ветерок и небо чистое и голубое до неприличия. Вот только для летчиков, носящих форму военно-морской авиации и летающих на вертолетах, базирующихся на палубах военных кораблей, представления и нормы, определяющие возможность или полную невозможность вылета, несколько отличаются от норм, принятых в кругу, положим, мирных спортсменов-планеристов.