Рывок.

Еще один.

Адская боль прошивает все тело, дыхание сперто, кровь залила нос.

Я проиграл Верна.

====== Спешл Часть 3 Альфа в самом соку (омегаверс) ======

Когда я очнулся, сквозь настежь распахнутое окно бил дневной свет. В единственный приоткрывшийся глаз ударило с такой силой, будто меня оставили у реки посреди июльского пекла. Удивительно, но и жар был не менее убедительным поводом увериться в странной догадке. С меня буквально стекало градом. Шкура подо мной совсем промокла, хотелось отползти куда-нибудь на сухое.

Но прежде всего следовало подняться.

При первой попытке привстать, опершись на локти, я почувствовал слабость и головокружение. Тело словно ватное, ноги и вовсе бесполезные костыли. Голова раскалывается от боли. Я завалился обратно, стараясь отдышаться и желая, чтобы боль и тошнота прекратились.

Через несколько минут мне действительно полегчало.

Пока я приходил в себя, мне не повезло припомнить последние события: Вторую луну, шикарного Верна на шкурах, Нуриса, соблазнительно выгибающегося под всеобщие вздохи и вой, схватку, запах крови и… собственный проигрыш.

Больше подниматься не хотелось. Не хотелось вообще ничего. Я был готов пролежать в углу на мокрых от пота шкурах оставшуюся жизнь или… поскорее сдохнуть.

- Проснулся? — в комнату заглянул Мирус, омега моей новой семьи. — А мы уже заволновались. Второй день спишь.

Он принес мне воды и, опустившись на колени, помог поднять голову. Сделав с усилием три глотка, я откинулся на постилку.

- Что со мной?

- Нурис перестарался, — недовольно отозвался он, убрав с моего лба волосы. — Вцепился в тебя как бешеный пес. Насилу оттащили.

- Зачем повязки?

Пауза длилась немного дольше, чем следовало.

- Ухо тебе отгрыз, — наконец шумно выдохнул пожилой омега. Одним глазом я смотрел на его печальное лицо, изъеденное множеством мелких морщинок.

- Очень страшно?

- Нет! Нет, что ты. Просто заживать долго будет. Ну и волосы тебе по-другому зачешем. Отрастёт немножко, и совсем незаметно будет. Нурис просто идиот. Вожак его сурово наказал — двадцать плетей.

Всплеск неожиданно угас и Мирус затих.

- А…, а Верн выполнил, что должен?

Ранее я бы засмущался задавать такой вопрос, но витавший запах беды, цепляющей кончики когтей, придавало смелости. К тому же, Мирус прекрасно знал о том, что я неровно дышу к вожаку, так что таиться не было нужды. Хотя после моего выхода в круг это поняли все.

Мирус поджал губы и осуждающе на меня посмотрел:

- Да пусть катится этот Верн ко всем псам. И чего ты в нем нашел? Ну альфа, ну вожак… вокруг полно достойных волков, и ты вниманием не обделен… — он споткнулся, его взгляд забегал.

- Значит, все-таки страшно, — правильно понял я его молчание. Видимо, настойчивого внимания мне больше ожидать не придется. — Так он сделал, что должен был?

Мне во что бы то не стало, нужно услышать ответ, даже если я в нем нисколько не сомневался.

- Да, — сухо отозвался Мирус, взял чашу и вышел.

Ночью, дождавшись, когда все уснут, я сполз со смененных шкур и медленно, стараясь не издавать шороха, прокрался в сени. Заранее стащив из кухоньки огарок свечи, поджег ее от уголька, раздобытого в тлеющем очаге и, добравшись до небольшого овального зеркала, замер.

Опустив огонек на пол, я присел и принялся осторожно разматывать повязки. На это ушло некоторое время. Сидя на студёном полу, я откладывал их в сторону одну за одной, пока наконец не добрался до тех, что прикрывали рану. Судя по ощущениям — меня будто припалили раскаленной кочергой, — рана была не маленькая.

Отодрав присохшую материю и поморщившись, я почувствовал, как на лбу выступил пот, то ли от томившей меня лихорадки, то ли от нехорошего предчувствия.

Крепче сжав свечу, я поднялся и заглянул в зеркало.

По левой щеке тянулись две глубокие рытвины, почти доходящие до рта. Еще одна борозда раскрошила бровь, едва не затронув глаз. Сейчас я почти ничего им не видел из-за внушительного отека. Но когда я повернулся боком, мне пришлось задышать глубже и попытаться сдержать вмиг подступившие слезы.

Уха не было, лишь огромная, размером с ладонь, запёкшаяся пробка крови, закрывавшая то место, где раньше находилось небольшое симпатичное ушко, торчащее сквозь лохматившуюся шапку волос. Сами волосы в этом месте были неосторожно срезаны. Должно быть, знахарь постарался.

Итог вполне однозначный — я стал уродом.

Хваленая регенерация, свойственная нашему виду, безусловно справится с ущербом. Раны на щеке и лбу зарастут довольно быстро. Думаю, и слух вернётся через пару лун, но природному исцелению недоступно понимания красоты. Я снова буду цел и дееспособен. Вот только рваные шрамы от зубов навсегда украсят мое лицо, а вместо уха, наверное, останется одна дырка.

Я все же не удержался и всхлипнул тихонечко, снова усаживаясь на пол. Сил не осталось. Откинувшись на запертые двери, я беззвучно заплакал, позволив слезам беспрепятственно стекать вниз.

Моим мечтам о Верне, да и вообще об альфе, не суждено было осуществиться. Разве я этого не знал? Пусть я и не ожидал такого поворота, но исход оставался все тем же, разве что став немного беспросветней и гаже. Теперь ни о каких воздыхателях и речи не шло. Все, на что я мог рассчитывать, это случайный секс на чью-то пьяную голову или ярлык уродливого девственника до конца своих дней.

Лучшему альфе по закону жизни достался прекрасный омега.

Верн наверняка оценил, как яростно Нурис смел со своего пути соперников, ведь он покрыл омегу, как положено, несмотря на то, что какому-то жалкому в своих потугах волчонку оторвали ухо…

Решение пришло неожиданно, и я не видел ни единой причины не поступить так, как просила израненная душа.

Собрав кое-какую одежду, утащив немного вяленого мяса и прошлогодних яблок из погреба, я закинул котомку на плечо, собираясь покинуть окрестности Омута навсегда. Оставалось только бесшумно выбраться наружу.

Снимать огромный крюк с петли, служивший запором, я не стал. Он слишком тяжелый и старый, чтобы отвориться, не издавая противного скрежета. Лучше всего было улизнуть через собственную комнату. Она располагалась прямо на первом этаже, выходя единственным окном в сад.

Так я и поступил. Вернулся к себе и, перекинув ногу, выпал наружу…

- Ой, — испугался я, понимая, что свалился на что-то большое и мягкое.

- Привет, — отозвался голос, от которого так любило заходиться сердце в груди.

Удивленно вытаращившись на Верна, я открыл рот — и тут же вспомнил, что решил не надевать повязку. Никаких воспалений у нас не бывает, потому и нужда в тряпице отпала сама собой.

- Не смотри! — прорычал я ему в лицо, потому что мы так и застыли в кустах разросшейся сирени. Причем я даже не обратил внимания, что бессовестно расселся на чужих бедрах.

Ни одна черточка на его лице не дрогнула.

- Дай посмотрю.

- Ты меня не слышал? — огрызнулся я, перейдя на ты от досады и злости.

Пути отрезаны, так что больше я не собирался слушаться этого вожака. Я твердо решил покинуть стаю навсегда. У него своя жизнь, у меня своей нет, и точка.

Одной рукой он перехватил оба мои запястья и убрал их в сторону, другой наклонил мою голову так, чтобы ему была видна отвратительная рана. Луна сияла высоко, и сегодня не собиралась мне подыгрывать, полностью разоблачая мой страшный секрет. Как я ни рычал и ни вырывался, ничего не помогало.

Носом я уткнулся прямо в чужую грудь, с горечью вдохнув тяжелый мускус с примесью хвои и сильным запахом омеги.

Я затих, впервые находясь так близко к вожаку, и желая навсегда запомнить этот момент, этот аромат, пусть и оскверненный невидимым присутствием другого омеги. Больше я никогда не смогу приблизиться к Верну, зная, что не увижу ничего, кроме отвращения, на мужественном лице.

Тяжелый вздох запустил неизбежность.

- Отпусти. Я уйду, — сдерживая слезы из последних сил, потребовал я, все еще не в силах отпрянуть от сильной груди.