За оставшееся время – подъезд, лестница до пятого этажа и скрежет проворачиваемого ключа в замке – сынуля поведал, как у него бежала рекой кровь и ему перевязывали голову.
К сожалению, из-под зимней шапки-ушанки Мама ничего не смогла разглядеть.
Но явственно себе представляла на голове у сына под шапкой «шлем» из бинта, как это часто показывали в старых фильмах о войне.
Домой они долетели на две минуты быстрее.
Мама трясущимися, ледяными лапками начала развязывать детенышу шапку, при этом ногой пытаясь нашарить место, куда будет падать, если ноги не удержат от увиденной картины.
В голове уже выстроилась целая гневная тирада для преподавателя, выражавшая все мамино возмущение травмой ребенка.
Глаза же рыскали в поисках телефонной книжки, чтобы вызвонить знакомого травматолога, педиатра, хирурга и отвезти кровинушку на осмотр.
И вот шапка уже развязалась и начинает медленно сползать.
Под подбородком бинтовых завязок не обнаружилось.
И Мама решила, что – то ли бинта не хватило, то ли шлем настолько плотно намотали (а что, голова – не горло, если пережмешь немного – никто не задохнется), что завязок и не нужно.
Когда шапка снялась, Мама все же упала на стул.
Она схватила сынулину голову, покрутила ею в разные стороны, а потом слабым голосом все же спросила:
– Ну и где?
– Да вот же, мам, видишь? – тычет пальцем в небольшую царапину, разгребая густую челку.
– Вижу, – бормочет Мама, думая о том, что все же стоит выпить успокоительное и что-то от сердца, ага.
Из базарно-предпраздничного
– Ты гранат брать будешь?
– Пока нет.
– А чего нет?
– Думаю.
– Слушай, женщина, что тут думать? Бери гранат, я тебе говорю.
– Не-а, я еще там посмотрю.
– Что там смотреть?! Смотри, какой красный, сочный, слаще щечек ребенка.
– А у того такой же, но дешевле.
– Где дешевле?! – на Маму секунду смотрят до глубины души возмущенные большие черные глаза и тут же меняют в них выражение на хитрющее.
Белоснежная улыбка на смуглом лице практически слепит:
– А я тебе инжиру со скидкой отвешу.
– Нужен мне твой инжир, – недовольно бубнит Мама, – у меня его все равно никто не ест.
– Как не ест?! – такое «непотребство» вызывает у вопрошающего бурю эмоций, и владелец глаз и щетинистой улыбки вскакивает на ноги. – Женщина, ты чему детей учишь?!
Новая волна возмущения практически была осязаема.
– Так не ест, их проверять на отсутствие жуков-червяков замахаешься.
– Что ты такое говоришь, какие жуки-червяки? – обида на все небритое лицо. – Ни одного нет. Я тебе, как есть, говорю.
– А проверять все равно придется, – все так же бурчала Мама, – … мне. Ты мне лучше со скидкой финики отвесь.
– Не-е-е, – улыбка вновь слепит белизной, и Маме думается, что лучше попросить телефон стоматолога для белизны зубов или нарисовать дорогу на тот пляж, где так хорошо загореть можно, – смотри, какие они, желтые, большие, мягкие-е-е – лучшие на всем этом рынке – песня, а не финики. Попробуешь, сразу захочешь петь.
«Какими порами удобряли те пальмы? – теперь уже о другом думала Мама. – Финики – не грибы, после них обычно не поется, а одно место от сладости слипается».
– Баранья голова-а-а! – доносилось со стороны мясной павильона. – Готовые половинки-и-и!
«Видели мы те половинки. С не выколупанными глазами. Вот варишь ты ее в кастрюле. Открываешь, а там – глаза на тебя смотрят. Наверное, так и тянет в этот момент сказать: «Кто там?» Нет уж, мы уже рыбьи купили, – шла Мама дальше, высматривая, все ли купила. – Рыба, головы, финики, гранаты, яблоки и меда, да виноградного сока не забыть, фасольки с изюмом и там морковки набрать, и еще…»
Мама неслась на всех парах.
Ну, насколько ей давали такую возможность движущиеся в разные стороны реки покупателей.
Подальше, подальше от соблазнительных запахов булочек, самсы и бурекас из открытой настежь пекарни.
В правом полушарии мозга уже зрел план, куда дальше надо ломануться, чтобы все успеть и прикупить.
Левое пыталось выдать на-гора рецепт медового лекаха и сопоставить список ингредиентов со списком уже купленного.
Домой мама приплелась убитая, но довольная…
Отвоевав себе у закупочного ужаса два дня неспешной готовки вместо одного аврального.
Из прогрессивного
Папа, чтобы та не пачкала пальчики гранатовым соком, подарил Маме Штучку.
Штучка была красная в красивой коробочке, но немного непонятная Маме.
Ну как? Как может пластиковая Штучка успешно бороться с твердой гранатовой кожурой?
Но ведь подарок! Да, Папин!
Папа вообще прогрессист в отличие от кухонно-консервативной Мамы.
Просто так от него не отплюешься.
От подарка, не от Папы.
Штучка делилась на три части: глубокую красную мисочку, крупноячеистую того же цвета решеточку и большой резиновый алый колпак.
В очередной раз посмотрев на коробочку, где к словесному описанию последовательности действий, еще и фотографии прилагались…
Как раз для особо «сообразительных» в этом плане…
Ну, почти как она, Мама.
Мама и принялась за дело.
Вставила в мисочку решеточку.
Разрезала поперек гранат на две ровные части.
Положила одну его половинку на решетку разрезом вниз.
Накрыла сверху резиновым колпаком.
И полезла в кухонный ящик доставать ложечку, с точностью следуя фотоинструкции.
– Ну, и что ты делаешь? – решил проявить себя, до этого молча наблюдавший за мамиными действиями, Старшенький.
– Так тут же написано ложечкой бить по резиновой фигнюшке, – растерянно пробормотала Мама.
– Тяжелой же, – попытался сделать внушение Старшенький.
Мама посмотрела на простую столовую ложку из нержавейки.
Решила, что немного не права, и полезла в другой шкаф.
Доставать тяжелую.
Ту самую, почти столетнюю, передававшуюся по наследству со всем набором посеребренных столовых приборов, привезенным Маминым дедушкой еще со Второй мировой, как трофей.
Уже приготовившись бить семейной реликвией по алой резине, опять услышала восклицание сына.
Восклицание было невнятное, но тоном подразумевалось не шибко лестные мысли Старшенького о Маминой прогрессивной жилке.
Дальше не тратя время на слова, Старшенький просто отодвинул Маму от столешницы и алого «агрегата» на ней.
Достал из ящика деревянный молоток для отбивания мяса и начал усердно колотить им по центру резиновой шляпки.
Это оказалось действительно быстро.
Правда, Маме потом все равно пришлось запачкать пальчики, перебирая зерна и выгребая оттуда кусочки тонких, перепончатых желтоватых мембранок.
Все время перебирания, вспоминая, с каким упоением Старшенький орудовал молотком, у Мамы в голове произносился кривлятельный монолог:
«Прогре-е-е-с-с-с, понимаешь ли!
Недоработано у них, не-до-ра-бо-та-но…
Хоть бы в комплект засунули молоток с твердой резиновой насадкой вместо железной!
Мда…
Идею, что ли, запатентовать, а потом заключить с фирмой-производителем договор и продавать совместно, как усовершенствованный вариант?»
В голове у Мамы идеи превращались в золотые пиастры и блестящими столбиками строились сначала на столе, потом (когда там не осталось места) на всех остальных поверхностях кухни, умножая Мамино мнимое состояние на глазах.
Из застольного
«Три дня подряд жрать – тяжело», – решила Мама.
И приняла приглашение на второй вечер застолья.
От родителей одного из друзей Старшенького.
Знакомые были правильные.
Радеющие за здоровое питание и умеренное воздержание.
Нет, может, когда-то они и были другими.
В глубоком детстве.
Когда приехали из Одессы в Австралию с родителями.
Но теперь…
В общем…
Как раз, как Маме надо.
Рассчитывавшей на травянисто-оздоровительное застолье.
