Annotation
Из жизни русских за границей.
Юргелов Тимофей
Юргелов Тимофей
Ностальджия-каналья
Под Рождество выпал снег - впервые за два года. Все знакомые ирландцы при встрече ёжились: "Вери кольд!" - "Ноу! - убеждал он. - В Сибири холоднее: там минус тридцать" ("There are thirty degrees below zero in Siberia..."). - "О-е, вери-вери кольд", - соглашались аборигены и ещё выше поднимали плечи.
Все пастбища, холмы, газоны перед бело-желто-серыми особняками покрыла слепящая гладь. Было странно видеть зелёный буковый лес под шапками снега. Мелкая речка, переливаясь на сизых перекатах, огибала белые островки с торчащей из них почерневшей травой. Воздух был как эта сизая вода из речки - обжигал отвыкшее горло. Серые развалины замка на горизонте стали ажурнее: казалось, снегопад за сутки обглодал их больше, чем ветер и дождь за сотни лет. Узкая дорога, петлявшая между пологими холмами, слепила снежным накатом, который не спешил таять. Спортивный велосипед на трубках выскальзывал из-под седока, как живой, - он несколько раз соскочил на ноги, но в конце концов всё же упал. Сел и снова больно хлопнулся плечом о лед, не успев тронуться с места. Редкие машины, обгонявшие одинокого велосипедиста, старались объезжать его подальше и крались они осторожнее, чем обычно. С пастбищ исчез весь скот, - видимо, его убрали в хлев. Только в одном месте ему встретились жмущиеся друг к другу чёрные овцы с побелевшими спинами.
Он жадно впивался глазами в этот странный пейзаж, но видел совсем другое: пургу, висящие в молочной пустоте розоватые берёзовые перелески, жёлтый тростник вокруг заметённых озер, бурые метелки бурьяна, серое низкое небо, вросшие в снеговые барханы черные избушки. К горлу подкатывал готовый разорвать его ком. Здесь, в чужой стране, Игорь давно привык жить в этих снах наяву. И постоянно, даже когда вроде ничто не напоминало о родине, в мозгу звучала рефреном фраза: "Хочу домой..."
Раньше он смеялся над рассказами о ностальгии и не очень-то верил в тоску по родине. О чём тут можно тосковать? Что это, вообще, такое - тоска по родным пенатам? Неужели современный человек может быть подвержен этому выдуманному чувству? И вот угодил в ловушку собственного высокомерия.
На работе царила предрождественская лихорадка. Все: рестораны, монастыри, госпитали и даже Ирландская армия (не ИРА) - требовали к Рождеству индеек: "зэ мо - зэ бете" (чем больше, тем лучше). Тимми, маленький, пухлый средний менеджер, сновал между офисом и разделочным цехом с пачками заказов. Сначала с озабоченным видом, который Игорь не раз наблюдал у занятых делом ирландцев, потом с веселыми шутками о том, как много денег они заработают благодаря его ордерам, и в конце - просто отдуваясь и вытирая якобы пот со лба, словно это не они, а Тимми таскал и резал двухпудовых индеек.
В небольшую комнату согнали "генералов"* со всего планта*. Они с Пориком, Джоном, Бобби и Пи Джи* разделывали индюков, а Джимми, Джеймс и Дарен натягивали на них целлофановые мешки, взвешивали и клеили этикетки, выползавшие из "лейбл-машин". Фрозен Брайан ("замороженный" Брайан работал в морозильнике) подвозил на погрузчике всё новые партии коробок с птицей. Сначала нарастал вой электрокара, затем раздавался предупреждающий гудок, всплеск разрезной завесы из тяжелого пластика - и в цех въезжала башня до самого потолка. Брайан опускал поддон, слышался лязг железных вил о бетонный пол, и погрузчик пятился задом, издавая жалобное попискивание. Несколько человек сразу подбегали к коробкам, срывали полиэтилен, в который они были замотаны для устойчивости, выхватывали индюков и бросали их на нержавеющие столы.
На лицах рабочих было то же деловое ожесточение, что у Тимми. Стерильно белое помещение напоминало босховский ад. В углу валялись пустые коробки, мешки с отходами, скомканный целлофан. На столах и на полу были разбросаны части расчленённых индеек; к стенам, фартукам бучеров* и даже к потолку прилипли ошмётки мяса; по серому полу текла кровавая река. Сток забился, и там стояла бурая вонючая лужа. Некогда было даже очистить решётку - изредка кто-нибудь бросался к ней со щёткой, как на амбразуру, однако это не могло спасти их от затопления. Гремел чёрный "панасоник", и после каждой песни местное радио включало заставку "Джингл беллс".
Несмотря на погруженность в работу, то и дело кто-нибудь начинал подпевать и даже приплясывать на месте. Любая заминка в работе вызывала шутки и крики со всех сторон, которые из-за их скорострельности он плохо понимал, но привычно улыбался, так как и его заражали смех и предчувствие чужого праздника. Поднимет голову, криво усмехнётся ? и снова перед глазами заснеженный город, заиндевелые троллейбусы, сумрачные ёлки с огромными, уродливыми игрушками...
К концу рабочего дня руки гудели, от "Джингл беллс" уже мутило, в голове стоял туман. И тут он расслышал сентиментальные переборы "Hotel California". Усталость отступила, сладкий напев наполнил его тягучей тоской - сама собой, невесть откуда, выплыла мысль: "Возьму отпуск, съезжу домой". Сначала - как утешение в этом метании от тоски к веселью: она вспыхнула как раз на перепаде настроения - и лица далёких близких стали реальнее забрызганной кровью белой стены. Закончили работу поздно.
По дороге домой Игорь толкал велосипед, удерживая его за сиденье, и смотрел по сторонам... На огромные, словно витрины, окна иллюминированных золотым бисером особняков за низкими каменными заборами. Там в таинственной глубине мерцали серебристыми, темно-красными и синими шарами дорогие елки. В креслах у каминов сидели какие-то люди. На подоконниках горели белые канделябры, входные двери украшали хвойные венки с бордовыми лентами, почти перед каждым домом под занесённой снегом пальмой сиял электрический Санта в человеческий рост. В голове всё ещё звучал мотив "Eagles". И вдруг из этой смеси тоски, ожидания праздника и предстоящего одиночества рождественских каникул родилось твёрдое намерение: уеду домой. "Всё равно здесь работы не будет. Завтра же подойду к Стэну, попрошу отпуск. Билеты сейчас дорогие - да и черт с ним, не дороже денег. Хочу домой! Только надо всё побыстрей сделать, пока не начались их долбаные холидэйз".
На следующий день была такая же горячка, как накануне. Игорь всё ждал, когда появится Стэн, "биг босс" компании. Но Стэн не казал носа в их цех, - наверно, чтобы не видеть того бедлама, с которым постоянно боролся. Ходить же наверх, к нему в офис, было непринято. И вот после обеда, когда они с Пориком и Дареном пошли в соседний цех, где хранилась охлаждёнка, переклеивать на залежалых индюках старые этикетки на новые - трук* с индейскими курами задерживался, а Ирландия требовала все новых птичьих жертв, - в холодильник заглянул Стэн. Он только сверкнул очками и тут же попытался скрыться.
- Сорри, Стэн!.. - погнался Игорь за ним. - Ай`м соу сорри... Куд ай аск ю? ( Могу я просить тебя?)
- О, ноу проблем. ? Стэн остановился вполоборота к нему и расплылся в мягкой улыбке, которая никак не вязалась с его репутацией жесткого босса.
Ирландцы при виде Стэна тут же улетучились. Если они о чём-то просили его, то только через супервайзера Пэша. Лишь обнаглевший русский мог заговорить с боссом вот так, запанибрата, да ещё просить о чём-то небожителя.
Теперь, казалось, Стэн и сам испытывал неловкость. Может быть, из-за своего малого роста, а может, это было обычное лицемерие перед иностранцем. Стараясь держаться как можно увереннее, так как из всех углов за ними наблюдали, Игорь спросил: может он взять отпуск на время рождественских каникул. Стэн задумался, глаза под очками опустились куда-то в сторону.
