– Разве ты нуждаешься в наших молитвах? – спросил С.

– Ах, и как еще нуждаюсь! – отвечал он со вздохом и, взявши С. за руку и крепко сжавши, продолжал:

– Помолитесь пожалуйста обо мне.

– Да я и о себе-то не знаю, как молиться, – возразил С., – об этом надо просить духовника.

– И попроси, – сказал явившийся, – попроси и всю братию, чтобы помолились обо мне.

– Да садись же, – сказал ему С.

– Ах нет, мне ведь дано немного времени, и я издалека летел сюда и спешил…

Тут вдруг пришло на мысль С. просить Н. о том, чтобы он примирился с братиею.

Н. задумался, потом вздохнув, с печалью произнес:

– Не то уж теперь время.

Между тем С. заметил, что у покойника пробить череп.

– Это что у тебя? от чего? – спросил он явившегося, указывая на пробитое место.

– А когда принесло меня по волнам к берегу, голова моя разбилась о камень.

Затем еще попросив, чтобы молились о нем, Н. торопливо произнес, что ему уже время возвращаться, и исчез (Соч. Святогорца. – Письмо к друзьям, т. III).

2 июля 1893 года к преосвященному Мартиниану, епископу таврическому и симферопольскому явились настоятель Петропавловской церкви о.Димитрий Койко и один из членов местной интеллигенции, человек с высшим образованием, и доложили владыке о нижеследующем.

В ночь под 30-е июня означенному лицу приснился сон, что к нему подошел какой-то офицер с окровавленной повязкой на голове и просил его передать священнику Петропавловской церкви вопрос: "Почему тот не молится за него, а равно не молится тем угодникам Божиим, мощи которых находятся в пожертвованной им иконе, причем прибавил, что на Илию образу этому исполнится 200 лет".

Видевший этот сон немедленно утром отправился к настоятелю Петропавловской церкви и сообщил ему свое сновидение. На это о.Димитрий заметил, что в церкви нет 200-летней иконы, так как самая церковь существует лишь с 1805 года, а равно нет икон с частицами мощей, но что его удивляет явление офицера во сне, так как в церкви есть икона, которую, как рассказывал ему предместник его, протоиерей Руднев, ныне уже умерший, во время Крымской кампании привез какой-то офицер и оставил в церкви под условием, что если он возвратится из Севастополя, то возьмет обратно икону, если же не возвратится, то жертвует ее в храм. Неизвестный офицер не возвратился, и икона осталась в церкви.

Это совпадение сна об офицере с вышесказанной иконой побудило о.Димитрия Койко осмотреть эту святыню, причем о.Димитрий как лицу, передававшему сон, так впоследствии и владыке засвидетельствовал, что, состоя 14 лет при церкви, он ни разу не открывал того образа. Немедленно послали за дьяконом, и все три лица отправились в церковь для осмотра иконы. Икона представляла кипарисную доску, на которой старинной живописью изображена Пресвятая Троица, а также лики нескольких угодников. В особом углублении помещался серебряный крест. Когда его с большим трудом вынули, то оказалось, что он раздвигается, и в середине его нашли мощи св. Лазаря, св. великомуч. Феодора Стратилата, св. ап. и ев. Луки и св. первомуч. и архид. Стефана. Надписи указывали, что тут были еще и другие частицы, в том числе первомуч. Феклы. Но осматривающих ожидало еще большее удивление: внизу креста чуть заметною славянскою вязью стояла вырезанная надпись, гласящая 7201 г. от сотворения мира, а следовательно – в том году исполнилось иконе 200 лет.

Когда об этом было доложено преосвященному Мартиниану, то владыка сделал распоряжение, чтобы в этой церкви ежедневно были совершаемы заупокойные ектении о воинах, павших на поле брани за Веру, Царя и Отечество ("Свет", 1893 г., № 189).

В одном приходе, по случаю смерти священника, место его занято было другим. Но, к прискорбию прихожан, вновь назначенный иерей через несколько дней после первого богослужения, совершенного им в церкви, отошел в вечность. Назначен был новый священник. По приезде в приход он вступил в должность и в первый же воскресный день отправился в церковь для богослужения. Войдя в алтарь, священник невольно остановил свой взор на одном страшно поразившем его предмете: вблизи престола стоял незнакомый ему священник в полном облачении, скованный по рукам и ногам железными цепями. Не понимая, что это значит, новый священнослужитель, однако, не потерял духа и приступил к совершению божественной литургии.

Лишь только окончена была служба, к новому удивленно служившего обедню, привидение вдруг исчезло. Священнодействующий иерей понял, что виденный им священник есть обитатель загробного мира; но что означало необычайное явление его в таком устрашающем виде, не мог разгадать. Одно только заметил, что незнакомый ему узник и собрат, в продолжение всей Службы не вымолвил ни слова и только время от времени, приподнимая скованные руки, указывал на одно место помоста в алтаре, на котором, по-видимому, ничего особенного не было. То же самое повторилось и в следующую затем службу, с тою лишь разницей, что новый священник, по входе в алтарь, прежде всего обратил внимание на то место, на которое указывало привидение. В углу на полу, поблизости жертвенника, он заметил старый небольшой мешок Когда он развязал его, то нашел в нем немалое число записок с именами умерших и живых лиц, какие обыкновенно подаются для поминовения на проскомидию.

Как бы по внушению свыше, священник понял, что записки эти при жизни стоявшего тут скованного собрата его, бывшего настоятелем этой же церкви, вероятно, остались не прочитанными им в свое время. Посему, начавши службу, он первым долгом помянул на проскомидии имена живых и умерших, сколько было их в записках, и тут же увидел, какую важную услугу он оказал загробному обитателю исполнением того, что должен был сделать последний во время своей земной жизни, ибо едва только успел окончить чтение помянутых записок, как железные оковы в одно мгновение спали с рук и ног узника, а сам он подошел к служащему священнику и, не говоря ни слова, поклонился ему в ноги до лица земли. Затем вдруг ни его, ни железных оков не было видно. После этого существо загробное не являлось уже более во время божественной службы ("Странник", 1867 г., т. I).

В 1831 году 28-го февраля скончался в Москве генерал от инфантерии Степан Степанович Апраксин. В молодых летах он коротко познакомился с князем Василием Владимировичем Долгоруковым. Оба они служили в одном полку: первый в чине полковника, второй – майора. Долгоруков умер в 1789 году в совершенной бедности, так что не было средств похоронить его. Друг его Степан Степанович Апраксин устроил на свой счет погребение и поминовение князя; казалось, он отдал последний долг как бы родному брату.

На третий день после похорон умерший Долгоруков явился к своему благодетелю, с тем чтобы принести ему свою благодарность. Таинственный гость предсказал неизменному и сердобольному другу долгую и благополучную жизнь на земле и обещался явиться незадолго до его кончины.

После того добрый Апраксин был особенно внимателен к нуждам бедных и радовался всякий раз, когда представлялся ему случай к благотворительности.

Прошло 42 года, и, верный своему обещанию, князь Долгоруков вторично посетил старца-генерала, в десять часов вечера. Прежде всего князь счел нужным напомнить о себе и о том благодеянии, какое ему было оказано много лет тому назад, потом увещевал своего друга готовиться к смерти, имеющей последовать чрез 20 дней, обещался еще раз посетить его за три дня до его кончины и вдруг вышел из комнаты.

Апраксин поверил словам загробного вестника: исповедался, причастился и освятился елеем. За три дня до смерти он пригласил к себе на ночь одного своего друга. В 11 часов ночи явился Долгоруков и вступил в беседу со старцем Апраксиным. Присутствовавший его друг после рассказывал многим, что во время разговора Апраксина с Долгоруковым он ощущал невольный страх, хотя явившегося князя не видал, но голос его слышал.