– Ему должно понравиться, – согласился я с его выбором. – У меня в детстве было две страсти: конструкторы и игра в солдатики.

Волчатников улыбнулся, мы пожали друг другу руки, и он пошел в брюхо транспортного самолета по спущенному трапу.

– Вам замполитам положен отдых или расслабляетесь на боевом посту? – спросил меня Приходько, подходя сзади. От его технички пахло не привычным керосином, а едкими химическими веществами.

– Ты что, газовую атаку устраивал? – спросил я его в свою очередь.

– Пришлось погонять своих оболтусов. Я им тренировку с хлорпекрином устроил, чтобы проверить противогазы. Представляешь, этот хитрован Гунько вылетел из палатки как пробка. Он решил сачкануть и открутил трубку от коробки противогаза, думал, что я шучу. Но не тут-то было. Я бросил им в палатку шашку, и он запрыгал как вошь на печи. Вот хитрый хохол! Кстати, – продолжил он без всякой связи, – в столовой новая девчонка появилась, Илоной зовут.

– Знаю, уже с ней познакомился.

– Близко?

– Ну не так как ты думаешь – чисто служебный разговор. Я же замполит, должен знать кадры.

– Ага, – поддел меня Приходько, – вечно пьяный, вечно сонный замполит авиационный.

– Хочешь о прапорах услышать? – приготовился парировать я.

– Да нет! – широко улыбаясь, произнес Вова и плотоядно усмехнулся: – Между прочим, в полку есть некоторые технари, говорят, пока всех баб здесь не попробуют – не успокоятся.

– Ну, я не многостаночник.

– Понимаю, ты однолюб и будешь хранить верность своей Лидии до седых волос, если они у тебя к этому времени останутся, а не растеряются на чужих подушках.

Пока мы подкалывали друг друга, серебристые винты транспортника пришли в движение, постепенно набирая обороты, и вскоре стали почти прозрачными, превратившись в круги правильной формы. Они с грохотом рвали встречный воздух, заставляя трястись грузное тело лайнера. Но вот он начал неторопливый разбег по полосе, всё более ускоряясь, пока не оторвался, наконец, от земли и, словно усталая птица, медленно пополз ввысь. Голубое небо вобрало в себя, втянуло, зеленый силуэт самолета, и растворила его весь, без остатка.

Мне стало грустно оттого, что улетел Волчатников. К Лиде идти не хотелось. Напиться что ли? Взяв томик стихов Анненского, который оставил мне комэска, я пошел в свой барак и устроился на кровати, потягивая пиво.

Анненский мне понравился. Его стихи проникали вглубь души, мысли об одиночестве были созвучны. Так я лежал и читал, отрешившись от окружающего мира. Аэродром, солдаты, бараки – все это было не здесь, вдалеке, там, где меня не было.

Примерно около семи вечера над аэродромом, словно отзвуки дальней грозы, раздался шум от движков реактивных самолетов. Пришел Винник и по привычке разглаживая усы, сообщил, что приземлился полк перелетчиков, переправлявших МИГ-25 в Афганистан.

От нечего делать я прогулялся на аэродром. МИГи выглядели приличнее наших «Сушек». Выкрашенные снизу в голубой, а сверху в темно – зеленый цвет, они действительно представляли собой грозное оружие и насколько я знал, хорошо показали себя в горах Афганистана.

Солдат пришлось потеснить, расставить в нашем бараке дополнительные койки для летчиков и техников полка. Идти им было особо некуда – до города далеко, а местные дамы оказались все заняты, поэтому гулять начали здесь же, в бараке, разливая разбавленный спирт в солдатские железные кружки. К вечеру некоторых потянуло на подвиги.

Где-то около часа ночи в нашу комнату вошел дневальный и разбудил меня, сообщив, что вызывают к телефону. Приходько мирно похрапывал в своей кровати, а кровать Тернового была как всегда пуста – правда, на этот раз он ночевал в Калитве у жены.

Испуганный женский голос сказал по телефону:

– Товарищ замполит, это из столовой, Илона. Здесь под окнами пьяные какие-то и хотят залезть сюда. Я сегодня дежурю, не могли бы вы подойти?

– А где дежурный по столовой? – спросил я, стряхивая остатки сна.

– Не знаю, но его здесь нет.

– Хорошо, сейчас буду.

Я набросил на себя техническую куртку, взял фуражку и пошел в теплую темноту. От фонарей падал неровный свет на песчаную дорожку. Было тихо, почти беззвучно. Даже сверчки не нарушали покой южной ночи. Я увидел, как вдалеке промелькнула серая тушка крысы, скрывшаяся под солдатским бараком и всё, больше ничего и никого. Временами эту тишину нарушал пьяный гомон голосов, доносившихся со стороны аэродрома, там весело пиликала гармошка, звучал призывный женский смех. Видимо кто-то из перелетчиков вез гармонь с собой.

Возле столовой было тихо, в окне ни одного огонька. Я постучал в деревянную дверь и услышал торопливые шаги.

– Кто там? – раздался несколько испуганный женский голос, в котором я узнал голос Илоны.

– Это я, Лихачев.

Мне было смешно от этой ситуации. «Наверное, она всё выдумала», – решил я. Стало скучно дежурить одной, да еще ночью, вот и захотелось мужской компании. Может я ей приглянулся, потому вызвала меня, а не кого-то другого. Такое бывает, когда хочется познакомиться поближе с кем-нибудь, вот и ищешь удобный предлог.

Дверь со скрипом отворилась, показалось освещенное луной бледное лицо девушки, её испуганные глаза. Илона, действительно, испугалась. Теплые руки взяли меня за локоть и повлекли вглубь длинного коридора внутри здания, белеющего свежей побелкой. При этом девушка не забыла захлопнуть дверь и закрыть её на засов.

Мы шли по залу летной столовой, залитому серебристым лунным светом, без помех пробивавшемся сквозь большие оконные стекла.

Комната, где коротала ночь Илона, оказалась небольшой, совсем крохотной, и находилась неподалеку от варочного зала – типичное подсобное помещение. Старая настольная лампа, стоявшая на тумбочке, несмотря на разбитый плафон, по-прежнему рассеивала свет. В углу стояла солдатская кровать, на которой лежал матрац, аккуратно заправленный одеялом. Подушки на ней не было.

Где-то тихо и монотонно капала вода из крана. Обычный запах столовой, в котором перемешалось все, словно в перегаре старого алкоголика: и тяжелая вонь дневной пищи, и смрад от прогорклого жира, и душок от нагретого на сковороде растительного масла, перебивался тонким ароматом духов, доносившихся от девушки. От неё пахло нежной и чудной свежестью сирени. Вместе с тем, мне вдруг показалось, что я чувствую и другой запах, похожий на запах спирта, вероятно, она выпила для храбрости. Движенья её были расслаблены, глаза странно блестели в неярком свете ночника.

Мы стояли и молчали некоторое время, не отрывая взглядов, словно погружаясь друг в друга незримыми лучами глаз, как написал бы Анненский.

– Что случилось? – наконец, спросил я.

– Пьяные здесь у здания ходили, стучались. Я испугалась. Садитесь сюда! – она показала мне на деревянный стул возле кровати.

Я покорно сел, словно мною управляли неведомые силы, жестко диктовавшие свою волю и не оставившие возможности к сопротивлению. В горле пересохло, как бывает иногда в предчувствии близости с незнакомой девушкой или женщиной, а сердце сошло с ума, развив нереальную частоту пульсации. Бам! Бам! Бам! Мощные удары в груди отбивали ритм точно африканские барабаны: громко, четко и резко. Казалось, что их звук долбится в уши, проникает в мои вены, в мою кровь.

Всё также молча, не говоря ни слова, Илона, будто гибкая кошка, потянулась в настольной лампе и погасила её. Наступил мрак, и темнота совсем не разделила нас, а, казалось, наоборот, сблизила. Я почувствовал рядом её теплое дыхание, нежно коснувшееся моей шеи и лица. Руки невесомо легли на мои плечи, и она села на меня сверху, отчего ладонями я сразу нащупал её круглые, прохладные колени.

– Сейчас, сейчас, – прошептала она, щекотно касаясь губами моих ушей.

Однако я, к своему удивлению, обнаружил полное отсутствие эрекции, как сказали бы медики. Такое бывает сплошь и рядом, но со мной – никогда. То ли излишнее волнение, то внезапные ненужные мысли… «Может, просто устал, – пронеслось в голове, – ведь все наши желания, вся эта эротика, секс – всё это в мозгу».