Может, бабушкину могилу окропить святой водой? Галлюцинации-то начались именно с нее, со старушки. Главное, воды побольше. Чем больше воды – тем больше в ней святости. Окатить из ведра. Из брандспойта. Подогнать цистерну и…

Мысли в голове Андрея понеслись вскачь. Надо написать бабушкиной сестре в Таганрог. Пусть баба Валя все сделает. Не из цистерны, конечно. Этого она не оценит. Да и дорого. Впрочем, деньги он ей переведет. Минутное дело. В любом банке. Но она не поймет. Не в смысле перевода, а в смысле полива могилы из шланга. Летом еще можно было бы сказать, что надо для цветов. Чтобы лучше росли. А сейчас, глубокой осенью? Как он ей объяснит? Каток для ангелов нужно залить? Или что? Нет, не из цистерны. Просто попросить окропить могилку из бутылочки. Но только тщательно. Это обязательно надо написать: тщательно! И подчеркнуть два раза. А зачем письмом-то? Можно же позвонить. Сегодня. Сейчас же. Нет, не сейчас. Из дома. Не будет же он перед всем отделом давать бабке инструкции по поливу могилы? Никуда не годится. Надо подождать, пока он вернется домой…

Придумав способ избавиться от кошмаров, Андрей успокоено откинулся на спинку кресла, чтобы обдумать детали. Обдумывание, однако, дало неожиданные результаты. Чем больше размышлял он о том, как объяснить бабушке Вале свою просьбу, тем более понимал ущербность плана, еще четверть часа назад казавшегося ему таким замечательным.

Что он скажет старушке? Что ее сестра является ему по ночам? Да, кстати, и не только по ночам, а и в течение рабочего дня. Да еще в компании подозрительных девиц? В курилке? Баба Валя не знает, что он вообще курит. Тему с курением можно, конечно, обойти. Сказать, что бабушка с двумя дьяволицами застукала его в коридоре… Но и это будет звучать, как полный бред! Не коридор. Помещение в данном случае роли не играет. А сам факт. Не поверит ему бабка. Решит, что у него крыша съехала. Или как там старики говорят? Душевный недуг. А если и поверит? Такими рассказами кого хочешь испугать можно. Даже молодого и здорового. Он сам тому пример. А бабка старенькая. Не ровен час, отдаст богу душу от его откровений. И будут они ему являться вдвоем…

Представив это, Андрей невольно хмыкнул. Как ни мерзко было у него на душе, как ни подкрадывалась к горлу проклятая тошнота, но мысль о двух сестричках с того света показалась ему забавной.

– Нет, это не выход, не выход, – прошептал сам себе Андрей, прижав к губам ладонь.

Надо было придумать что-то другое. Можно, конечно, съездить в Таганрог самому… Тогда ничего не придется никому объяснять. Но решит ли окропление могилы его проблему? В глубине души он чувствовал, что его проблема – не бабушка. В конце концов он пришел к следующему выводу: либо у него просто-напросто (если, конечно выражение «просто-напросто» уместно в таком случае) шизофрения или еще какое-то умственное расстройство, либо ему, как ни дико это звучит, нужно найти того самого таинственного Прова. От последней мысли тошнота его еще более усилилась. Кажется, он этого Прова уже возненавидел.

На улице лил дождь. Свинцовый, тяжелый, осенний. Под его звуки хорошо засыпать в теплой постели. Но брести по улице, да еще без зонта, зябко стягивая на горле воротник пальто, чтобы холодные капли не попадали за шиворот, хотя они все равно туда попадают, скатываясь струйками по шее на спину, – такого и врагу не пожелаешь.

Андрей вышел на крыльцо и несколько минут стоял под его козырьком, не решаясь ступить на тротуар, похожий сейчас скорее на бурную горную реку, чем на городской асфальт. Было самое темное время суток, когда сумерки уже сгустились, а уличное освещение еще не зажгли. «Экономят, гады, – злобно подумал Андрей, имея в виду электричество и коммунальные службы. – Выглянули бы в окно. Тьма какая».

Мимо него проскочила из здания на улицу стайка незнакомых девиц. Они напомнили Андрею о курилке. Содрогнувшись, он поднял воротник и резко, одним махом, как прыгают в холодную воду, выскочил из-под спасительного козырька. Меньше всего на свете ему хотелось сейчас вновь встретиться с той парочкой, что так напугала его утром.

Дождь хлестал в лицо и почти ослеплял. Приходилось все время вытирать рукой глаза, которые заливала холодная влага. Прохожих на этой отдаленной от центра улице было немного. И все они спешили добраться до троллейбусной остановки, дома или любого другого укрытия, которое спасет их от пронизывающего холодного ветра и разверзшихся небес.

Тротуар напоминал архипелаг. Дождевая вода заполнила все его неровности, образовав большие и маленькие лужи, слившиеся протоками, между которыми отдельными островками выступал асфальт. Сначала Андрей старался избегать глубоких мест. Словно играющая в классы школьница, он перепрыгивал с одного островка на другой. Но, промахнувшись пару раз в почти непроглядной темноте и с плеском приземлившись в самой середине очередной лужи, он плюнул на обувь и пошел не разбирая дороги.

До остановки было далеко. Почему он не додумался взять на работу зонтик? Идиот. Теперь пальто промокнет насквозь. И туфли тоже. Впрочем, туфли промокли бы в любом случае. Но пальто до утра не высохнет. Может быть, включить обогреватель и попытаться его подсушить? Или надеть завтра куртку? Если, конечно, он доживет до завтрашнего утра.

Тошнота так и не отпустила его. А все случившееся за день заставляло со страхом ждать надвигающейся ночи. Улица, даже залитая дождем и продуваемая холодным ветром, казалось ему безопаснее пустой квартиры. Здесь, по крайней мере, хоть изредка попадались люди. Андрей ощущал с ними невольную общность. Потому что понимал, что на его месте они также тряслись бы сейчас от страха. А значит, им можно доверять. Они свои, они не выпустят клыки и не зажгут глаза.

Может быть, пойти сегодня ночевать к родителям? Но это было бы выходом только в случае, если то, что он видел, не мерещились ему. Если же по не вполне понятным причинам он просто сходит с ума, пугать родителей было в высшей степени бестактным. Он представил, как среди ночи вскакивает с кровати и зовет на помощь. И прибежавшие  к нему в комнату мама с папой видят его безумный взгляд. Что он им скажет? Что ему приснился кошмар? Но он уже, мягко говоря, слишком взрослый, чтобы учинять истерики из-за нехорошего сна. Нет, уж лучше… Впрочем, слово «лучше», кажется, не подходило к его ситуации.

По нормальной погоде можно было бы выехать в центр и ходить по улицам до глубокой ночи. До полного изнеможения. Чтобы прийти домой и сразу лечь спать. Но под таким дождем долго не проходишь. Тут действительно можно сойти за ненормального. Однако его степень безумства была еще не самой крайней. Он убедился в этом, когда заметил впереди велосипедиста. Тот ехал навстречу, и шорох шин  по мокрому асфальту был слышен издалека.

«Должно быть, его прихватило еще сильнее, чем меня», – подумал с неким облегчением Андрей. Он тут же поймал себя на мысли, что его удовлетворение от этого никак нельзя назвать достойным приличного человека. И все же он не мог невольно не обрадоваться. Это не было злорадством по поводу несчастья другого. Нет, это была радость, которую, наверное, должен испытать астронавт, который, пролетев сто тысяч световых лет и состарившись в тесной кабине своего корабля, встречает на далекой планете братьев по разуму.

Брат по разуму медленно приближался и, казалось, совсем не обращал внимания на дождь. Вскоре Андрей смог разглядеть его во всех деталях. Это был молодой человек в длинном пальто, несуразном для прогулок на велосипеде вообще, а в дождливую погоду тем более. Он механически равномерно крутил педали, как будто не он заставлял их вращаться, а они, крутясь под воздействием невидимого мотора, приводили в движение его ноги.

Велосипедист был без шапки. Его длинные черные волосы намокли и облепили его лицо сосульками, с кончиков которых капала вода. При взгляде на это лицо Андрея точно уколола под сердце игла. Юноша был бледен, как покойник. По крайней мере, Андрей, видевший покойников только в кино, представлял их себе именно такими. Ни один мускул не шевелился на этом безжизненном лице. Но страшнее всего были глаза. Они напоминали два пустых черных отверстия. Велосипедист не мигая смотрел вперед сквозь дождь и пространство. Приблизившись, он повернул голову. Мертвые глаза уставились на Андрея, как дула двустволки, – черные и бездонные. Велосипедист медленно надвигался на Андрея, все время держа его под прицелом своих страшных глаз. А тот, как завороженный, не мог оторвать от него взгляда. Так кролик смотрит на удава, погружаясь в бездну его гипнотического притяжения.