Валерия Корина они увидели издалека. Мужчина шел быстрым шагом, сутулясь, как нахохлившаяся птица, а его серый плащ от порыва ветра напоминал распростертые крылья. Он поднимался к ним на холм, отец еще издалека помахал ему рукой, а тот, приложив руку к глазам козырьком, помахал в ответ. Когда Корин подошел ближе, мальчик поразился: какие у него крупные руки, и лицо, как будто бы его лепил скульптор. Чуть скошенный подбородок и странный взгляд. Чем-то глаза журналиста напоминала рыбьи – в глубине их мерцала сонливость. Но это впечатление было напускным и обманчивым. На самом деле Валерий Игнатьевич ничего не упускал из вида, просто у него был такой имидж: спокойного равнодушного человека, но в реальности он быстро все присекал и моментально анализировал со скоростью лазера. Что со стороны было не видно и не заметно и позволяло ему наблюдать за людьми, не обнаруживая своего интереса.

Корин подошел к ним и вскинул руку вверх.

– Привет, пионер!

– Он уже комсомолец, – сказал отец, чуть ли не заискивающим тоном.

Мальчика это удивило: обычно отец говорил быстро, четко, как диктор на телевидении.

– Как дела?

– Хорошо, – ответил он.

– Чем увлекаешься?

– Дельтапланеризмом. Хочу стать летчиком. Или историком, – немного подумав, добавил мальчик.

– Историк – это хорошо. А журналистом?

– До этого еще далеко, – вставил отец. – Выбор профессии – дело ответственное. Тут нужно с умом подойти, чтобы не ошибиться. Как говорится: семь раз отмерь, один – отрежь. Так что нам торопиться некуда.

– Тоже верно, – кивнул Корин. – Ошибаться нельзя. Вот я знал с детства, что стану журналистом. Нравилось писать: ярко, остро, обо всем, что вокруг нас. Обозначать проблемы, помогать их решать, воспитывать и прославлять человека труда, нашу социалистическую родину. Я всегда знал, что врагов у нас много и с ними нужно беспощадно бороться. Не расслабляться. Мы ведь здесь находимся в стане врага. – При этом глаза ощупывали собеседников. И вдруг без всякого перехода Корин спросил: – А Америка нравится тебе?

– Да. – Но, перехватив укоризненный взгляд отца, мальчик поправился: – Но наша страна лучше.

– Правильно. Так и должно быть. И всегда помни об этом. Не забывай. Впрочем, твой отец и не даст тебе забыть, – сказал журналист с легкой усмешкой.

Мальчику эта усмешка не понравилась, а вот отец отнесся к ней серьезно, даже слишком: он покраснел и странно дернул головой – не то в знак согласия, не то в знак отрицания.

– А кто, по-твоему, победит на выборах? Кто станет президентом США?

Не задумываясь, он выпалил:

– Джон Кеннеди.

– Да ты хорошо в политике разбираешься. Молодец! Ну-с, молодой человек, – теперь Корин смотрел на него насмешливо, – может быть, оставишь нас с отцом наедине? Двум взрослым людям нужно потолковать между собой о взрослых делах. Без свидетелей.

Без свидетелей, резануло его. Как будто бы он был ябедой или стукачом. Он умел хранить секреты и никогда не выдавал их. И прекрасно понимал, что такое настоящий секрет. Иногда отец подходил к нему и говорил: «Я знаю, что ты мужчина и умеешь хранить секреты, я уверен в этом и поэтому могу тебе доверять. Ты же все понимаешь…» Эти слова наполняли его гордостью. Он был нужен отцу, тот доверял ему… Мальчик, как парус, сразу надувался ветром собственной значимости. Отец никогда бы не отослал его. Он знал, что его сын – не предатель. Легкая обида кольнула в сердце. Но отец ласково потрепал его по плечу:

– Иди!

– Да, конечно.

Он побежал по склону холма чуть ли не наперерез двум девчонкам, по-прежнему заразительно смеявшимся. Они мельком посмотрели на него и побежали дальше. У одной из девушек были чуть раскосые глаза и ямочки на щеках. А волосы – рыжие и на солнце казались еще рыжей, как будто кто-то плеснул на них из ведра с краской цвета меда. Он покраснел и отвернулся, а потом сел прямо на траву. Пахло теплом и скошенными травами. Мальчик обернулся и посмотрел на отца, беседовавшего с Кориным. Отец выглядел озабоченным, серьезным, а журналист махал руками, словно разговаривал с глухонемым.

«Странный какой-то, – подумал он, – вроде бы дядька неплохой, но как посмотрит, не по себе становится. Взгляд как иглой протыкает. И почему-то отец его… побаивается. Да-да, несмотря на свой возраст, я вижу, что побаивается. Чудно как-то!»

Он сидел на траве и вдруг неожиданно подумал о своем будущем. В последнее время он стал думать о будущем не отвлеченно, а вполне конкретно, реально. О том, кем он станет, что с ним будет… Больше всего хотелось стать летчиком и смотреть в небо твердым взглядом, прикрывая ладонью глаза от солнца. Летчики – это класс. «Им покоряется стихия» – вспомнил он какой-то плакат из журнала. Но… если совсем честно, и под ложечкой как-то странно засосало… хотелось бы остаться в Америке, в Нью-Йорке. Этот город ошеломлял, он был как пестрый наряд клоуна – яркий, разноцветный… Небоскребы, как огромные карандаши, своими остриями касающиеся неба, жители такие разные: и работники контор – строгие, в галстуках и костюмах, и молодежь в модных джинсах, и девушки на каблучках с пухленькими губами, и негры, которые были ему в диковинку. Один из них играл на саксофоне, он остановился послушать, но отец дернул его за рукав, и они пошли дальше. А жаль! Такая классная музыка лилась из-под пальцев этого старого опухшего негра в пестром балахоне и вязаной шапочке на голове. Мальчик еще раз посмотрел на отца и Корина: все разговаривают. А если все-таки… остаться здесь, в Америке. Но как?

Он выплюнул пожухлую травинку и растянулся на траве. Осеннее солнце было расслабленным, ленивым и грело как бы нехотя. Незаметно дрема сморила его, и он не сразу услышал, как подошел отец.

– Просыпайся, нам пора.

Он открыл глаза и сел, отряхивая брюки.

– Ты один? А где…

– Валерий Игнатьевич уже ушел. Тебе привет передал. Как он тебе? – внезапно спросил отец.

– Нормально. Мы с ним еще увидимся?

– Конечно, хотя, может быть, лучше… – но свою мысль отец не закончил.

А через несколько месяцев всю Америку охватило ликование – президентом стал человек, который обещал перемены. Джон Фицджеральд Кеннеди. 35-й президент США.

В поезде народу было немного. Рядом были свободные места. Маруся поставила переноску с котом на кресло справа. Кот глухо, недовольно поворчал. Маруся наклонилась к нему и шепнула:

– Потерпи, товарищ Фалерский. Скоро будем на месте.

В поезде Маруся подремала, потом проснулась, посмотрела в окно: зеленые деревья, синее небо без облаков – ровная яркая синева… Вспомнила про бумаги, найденные в тайнике, и решила почитать, чтобы скоротать время.

«Вести дневник мне посоветовала моя русская переводчица Римма. То есть не посоветовала, а просто мимоходом сказала, что многие русские писатели вели дневники, и при этом как-то странно посмотрела на меня. В мозгу что-то щелкнуло, и я подумал – почему бы нет? Это мне поможет избавиться от чувства страха. Я знал, что все будет так, как я захочу, но иногда меня терзали сомнения, и я казался самому себе слишком самоуверенным.

Но, наверное, стоит начать с самого начала – с моего детства. Хотя оно было ничем не примечательное. Я даже не могу вспомнить какие-то особо счастливые моменты. Или их не было? А может, они стерлись из памяти. Но так быстро? И что со мной происходит? У меня было два брата? Или один? Вроде с одним я поссорился… Или он умер? И куда деваются люди, которые исчезают из нашей жизни? Но начну строго по порядку. Хотя всю жизнь разрывался между порядком и анархией. Меня принуждали быть как все, вписаться в существующую жизнь, а мне хотелось ее разрушить…

Я родился в Новом Орлеане 8 октября 1939 года. Кроме меня, в семье было еще двое детей – Роберт и Джон. Джон был сводным братом от первого скоротечного брака матери, о котором она практически никогда не говорила.