Они использовали паровые брандспойты, работающие от Риковера, чтобы протопить еще один туннель в ангар, а затем следующий в глубь шапки, пока над ними не оказалось триста метров льда. Там они начали вытапливать новую куполообразную пещеру и рыть мелкое дно для нового озера. Большая часть углекислого газа была собрана и охлаждена до температуры на поверхности, а затем высвобождена. Остальное расщепили до кислорода и углерода и отправили на хранение для дальнейшего использования.

Затем они выкопали неглубоко залегшие побеги снежного бамбука, освободили их из земли и перевезли на грузовике в новую пещеру, шурша по дороге листьями. Затем пришел черед демонтированных зданий и всего остального.

Автоматический бульдозер и грузовики сновали туда-сюда денно и нощно, взрывая рыхлый песок старых дюн и перевозя его дальше, в новую пещеру, – в нем было слишком много биомассы, включая Саймона, чтобы оставлять его на прежнем месте. В общем, из Зиготы они забрали все, кроме пустой оболочки. Когда они закончили, от старой пещеры не осталось ничего, только пустой пузырь на вершине полярной шапки: песчаный лед сверху, ледяной песок – снизу, воздух внутри – обычная марсианская атмосфера, 170 миллибар почти чистого CO₂ при температуре 240⁰ по Кельвину. Разреженный яд.

Однажды Ниргал пошел с Питером обратно, чтобы посмотреть на старое место. Было неприятно видеть единственный свой дом опустошенным: лед вверху ломался, песок был весь перекопан, свежие дыры корневищ выглядели как ужасные раны, дно озера выскребли до дна, забрав даже водоросли. Пещера казалась тесной и запущенной, как логово отчаявшегося зверя. По словам Койота, в такой норе запросто схоронился бы какой-нибудь крот, чтобы спрятаться от хищников.

– Пойдем отсюда, – сказал Питер печально, и они вместе побрели по длинному, едва освещенному туннелю к новому куполу, ступая по новой бетонированной дороге, сделанной Надей и уже иссеченной отпечатками колес.

Новый купол они спланировали по другому образцу, в котором деревня лежала в стороне от туннельного шлюза, рядом с аварийным путем, бегущим подо льдом к выходу в верхней части Южного плато. Теплицы разместились ближе к лампам периметра, гребни дюн стали выше, чем раньше, а погодное оборудование поставили прямо рядом с Риковером. Было еще много небольших исправлений того же толка, делавших их новый дом не похожим на старый. И каждый день они были так заняты строительством, что ни у кого не оставалось времени подумать о переменах. После обрушения утренние классы в школе были отменены, дети стали чем-то вроде посменной рабочей бригады, направлявшейся туда, где требовалась помощь в каждый конкретный момент времени. Иногда приглядывающие за ними взрослые пытались превратить работу в урок: Хироко и Надя особенно преуспели в этом – но у них было не так много свободного времени, и оставалось лишь добавлять одно-два поясняющих предложения в инструкции, настолько простые, что едва ли они нуждались в этих дополнительных пояснениях. Дети скрепляли стенные модули гаечными ключами Аллена, носили туда-сюда между теплицами горшки и баки с водорослями и выполняли прочую подобную работу. Это была просто работа, а они – часть рабочей силы, которой не хватало даже для таких простых задач, несмотря на наличие многофункциональных роботов, похожих на ободранные вездеходы. И, бегая повсюду, выполняя поставленные задачи, Ниргал по большей части чувствовал, что он счастлив.

Но однажды, когда он вышел из школы и увидел обеденный зал вместо больших побегов Дома ребенка, он протрезвел. Его старый привычный мир рухнул, исчез навсегда. Так работало время. Острая боль пронзила его, а на глазах выступили слезы, остаток дня он провел в заторможенном и отрешенном состоянии, будто отставая от самого себя на пару шагов, наблюдая за всем происходящим без эмоций, отстраненно, совсем так, как после смерти Саймона, – изгнанный в белый мир всего за шаг до зеленого. И казалось, ничто уже не сможет вывести его из меланхоличного состояния, он был почти уверен в этом. Дни его детства миновали, ушли вместе с Зиготой и уже не вернутся, как пройдет и исчезнет сегодняшний день, а новый купол точно так же растает однажды и обрушится под собственным весом. Ничто не длится вечно. И в чем смысл? Этот вопрос мучил его часами, отнимая вкус к жизни, и даже Хироко заметила, как он подавлен, и поинтересовалась, в чем дело. Тогда он спросил ее прямо. Это была ее сильная сторона: Хироко всегда можно было спросить о чем угодно, даже о вопросах бытия.

– Зачем мы все это делаем, Хироко? Когда, несмотря ни на что, все, в конце концов, становится белым?

Она уставилась на него по-птичьи, склонив голову набок. Ему казалось, что в этом наклоне головы проявляется ее привязанность к нему, но он не был в этом уверен. Чем старше он становился, тем меньше понимал ее, как, впрочем, и всех остальных.

– Печально, что старый купол разрушился, правда? – спросила она. – Но мы должны смотреть вперед. Это тоже viriditas, концентрация не на том, что мы создали, а на том, что мы создадим в будущем. Купол, словно цветок, увял и опал, но в нем заключались семена нового растения, которые проросли, и потом будут новые цветы и новые семена. Прошлое ушло. Думая о нем, ты лишь погружаешься в меланхолию. Когда-то я была японской девушкой с острова Хоккайдо! Да, такой же юной, как и ты! И я не могу передать, как теперь все это далеко от меня. Но вот мы тут, ты и я, окруженные этими растениями и людьми, и если ты уделишь им внимание, ты заставишь их расти и процветать, и тогда все вернется на свои места. Ты почувствуешь себя богом, и это все, что тебе нужно. Настоящий момент – все, что составляет нашу жизнь.

– А прежние времена?

Она рассмеялась.

– Ты растешь. Порой надо вспоминать прошлое. Оно было неплохим, не так ли? У тебя было счастливое детство, это благословение. Но и другие дни будут хорошими. Задержись в текущем моменте и спроси себя, чего тебе не хватает? Койот говорит, он хочет взять тебя и Питера в новое путешествие. Может, тебе стоит поехать, опять выбраться под открытое небо, что скажешь?

Он приготовился к новой поездке с Койотом и продолжил работать над новой Зиготой, неформально переименованной в Гамету. Вечером в перевезенном обеденном зале взрослые долго обсуждали сложившуюся ситуацию. Сакс, Влад и Урсула вместе с некоторыми другими хотели выйти на поверхность. Они не могли должным образом выполнять свою работу в спрятанных убежищах и жаждали вернуться в полный поток медицинской науки, терраформирования, строительства.

– Вы ни за что не сможете скрыться, – говорила Хироко. – Никто не в силах изменить собственный геном.

– Нам не нужно менять геном, только записи, – отвечал Сакс. – Спенсер сделал это. Он вписал свои физические характеристики в новую идентификационную карту.

– Мы сделали ему небольшую косметическую процедуру, – добавил Влад.

– Верно, но она была минимальна из-за нашего возраста. Мы все уже выглядим иначе. В любом случае, если вы сделаете то же, что он, мы все сможем получить новые идентификационные карты.

– А Спенсер действительно подменил все записи? – спросила Майя.

Сакс пожал плечами.

– Он остался в Каире, и у него появилась возможность проникнуть в базы, использовавшиеся в целях безопасности. Этого оказалось достаточно. Я попробую провернуть что-то подобное. Посмотрим, что на этот счет скажет Койот. Его вообще нет ни в каких базах, он должен знать, как у него это получилось.

– Он прятался с самого начала, – ответила Хироко. – Это другой случай.

– Да, но у него могут быть какие-то идеи.

– Мы можем стать «полусветом», – подчеркнула Надя, – и оставаться полностью вне записей. Думаю, нам стоит попробовать.

На следующую ночь они еще раз обговорили все это.

– Ну, небольшие изменения внешности все равно потребуются. Филлис вернулась, мы должны это помнить.

– До сих пор не могу поверить, что она выжила. У нее, должно быть, девять жизней.